Читать интересную книгу Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник) - Ариадна Борисова

– Рожу сейча-ас… Люди-и, рожаю-у-у!

Человеческое месиво снова быстро задвигалось, поволокло Лелю по меховым и драповым кишкам. Страшная мускулистая сила больно, с хрустом в косточках, закрутила ее и, довертев до выхода, выплюнула в одном платье на улицу. Следом вылетели и упали на грязные ступени розовая шубка и шапка.

Хотелось броситься к дверям, пинать их, бить кулаком и ругаться плохими словами. Сидя на снегу у лестницы, Леля цепенела в ужасе от крамольных мыслей и отказывалась понимать, что происходит. Перед глазами тряслась вставшая дыбом дорога, качалась улица, валились деревья. Незнакомый женский голос истерично выкликал:

– Лелечка, ты где? Леля-а-а-а!

Голос был чужим, но заставил ее очнуться. Она подобрала шубку и заковыляла прочь.

У Лелиного слуха была хорошая память. Голоса с их интонационными особенностями отпечатывались как на магнитной ленте. После выяснилось, что звала Лелю все-таки мама, и дочь поняла, что значит кричать не своим голосом. Мама скоро прибежала домой. От великого облегчения не стала ругать ее за самовольный уход из магазина. И за потоптанную шубку с оторванными пуговицами Леле не попало.

Папа неодобрительно высказался о какой-то стране, помог маме почистить испачканный шубкин мех и спокойно уткнулся в газету. Ничего же смертельного не произошло. Просто дочь потеряла в очереди маму, мама потеряла очередь и розовая шубка утратила свой шелковый блеск. Зато, пусть без колбасы, все остались в относительной целости и сохранности.

Леля узнала много нового о колбасе. «Палкой» продавщица, оказывается, назвала батон вареной колбасы. Докторскую делали для всех, не только для врачей. Чайную – без чая. Молочную, возможно, с добавлением молока. Копченую краковскую и сервелат было не достать. Ливерную «собачью радость» люди покупали понятно для кого, но ели и сами.

Леля уже умела читать и впервые сама написала карандашом на коробке хлебцев «Я боюс гастраном». Коробку вкуснейших хлебцев с изюмом мама принесла в больницу, когда кризис воспаления легких у дочки миновал.

Родители так и не поняли, почему 1 сентября их послушная девочка бросила у школы красивый букет на землю и мертвой хваткой вцепилась в маму. Пришлось папе взять дочь с букетом и ранцем в охапку и через всю толпу пронести в класс. Только услышав смех, Леля опомнилась и отпустила мамино запястье.

Она привыкла к школе, привыкла бороться с собой. Не боялась, как другие девочки, волосогрызок, мышей, одичалых собак, темноты и лифта.

Среди первоклашек ходила страшилка о душительнице в белых перчатках. Проведя час без света в сломанном лифте, эта женщина поседела от страха и сошла с ума. Стала будто бы ловить детей в лифтах и душила, надев зачем-то белые перчатки. Девочки стремглав взбегали по лестнице. А Леля и душительницы не боялась. Из ее рук (если что) Леля собиралась храбро вырваться и, может быть, по-хорошему поговорить с несчастной женщиной. Страшилка потрясла Лелю осмыслением человеческих страхов. Выяснилось, что их уйма. Все они были разные, но одинаково жестокие и труднопреодолимые.

Взрослая, она пересмотрела множество статей медицинских и около. Детское открытие об уйме страхов подтвердилось. Елену даже рассмешили некоторые экзотические страхи в списке фобий, не имеющие под собой научного обоснования, – такие, например, как боязнь лысых (пеладофобия) или бородатых (погонофобия). Синдромов и психических отклонений тоже оказался воз с тележкой, но нигде не обнаружила Елена синдрома отторжения. Она и подруге не смогла бы объяснить, что румбу на трибуне спровоцировала борьба с собой. Измаялся сдерживающий механизм, резьба сорвалась…

А вот почему, танцуя, юная девушка испытала всплеск острого наслаждения, взрослая женщина не сумела объяснить и себе.

Леля выбрала общественную профессию, чтобы доказать родителям: никакого синдрома у нее нет. Уехала, сдала экзамены на пятерки, но в удаче сильно сомневалась. Все-таки не комсомолка, а институт идеологический. Не сразу поверила, найдя свою фамилию в списке поступивших. Учиться и жить в студенческом общежитии было интересно, и никто из ребят и преподавателей не знал о темном пятне в ее жизни.

Леля отбывала в родном городе практику за четвертый курс, когда журналистов обязали ответить на вопросы важной анкеты. В графе о том, является ли работник «членом партии, членом комсомола, подчеркнуть», усеченное слово «беспарт.» отсутствовало. Леля сама его вписала и, поколебавшись, зачеркнула. Стержень ручки, как назло, протекал, на месте ответа образовалась клякса, а чистые бланки кончились.

Подозрительная анкета была подписана пока еще скандально памятной фамилией, и респондентку вызвал в горком комсомола лично первый секретарь Владимир Ильич. То есть повышенный в должности В. И. Козлов.

В чем Леля так уж провинилась в этот раз, она не поняла, но пока он с укором говорил об отсутствии сознательности у некоторых представительниц беспартийной молодежи, заметила в его глазах блеск внеслужебного интереса. Секретарь смотрел на нее как снимающий мерку портной. Леля вдруг подумала: а ведь он не помешал ей танцевать, несмотря на сорванный доклад… Да что доклад – все мероприятие! И в дальнейшем никак не отреагировал. Почему? Школа ходатайствовала? Директор, комсорг… или мама? Кто словечко замолвил?

Владимир Ильич явно считал неблагонадежную студентку своей должницей и через две минуты, страстно сопя, распустил руки, а также бретельки Лелиного бюстгальтера. До оторопевшей девушки не сразу допер предпринятый с места в карьер переход от идеологического осуждения к взиманию долгов.

Бой был коротким и неистовым. Она вылетела из приемной, оставив бюстгальтер в руках секретаря, искренне изумленного оказанным сопротивлением.

– Поздравляю, – мрачно сказала Леле на другой день Наташа. – Ты, оказывается, мужчин боишься вдобавок.

Подруга мыла посуду. Тарелки, пронзительно взвизгивая, брякались в сушилку на грани быть разбитыми вдребезги.

– Взяла бы, Лелька, и легла. А что? Вова, к твоему сведению, не из самых неприятных членов горкома.

Леля брезгливо содрогнулась. Влажные Вовины руки, хватательные движения пальцев в пустоте, когда она с молчаливым остервенением выдралась из них…

Наташе легко было говорить. Девическую помеху она устранила еще в восьмом классе с помощью молодого темпераментного физрука. Он сам от себя такого не ожидал, испугался и уволился. А Наташа, не особо скорбя, влилась в тусовку будущего комсомольского вожака Вовы.

Красивой Наташиной маме, перманентно озабоченной устройством собственной жизни, не хватало сил на воспитание дочери. Только удачно выйдя замуж в пятикомнатные апартаменты директора рынка, мама обрела наконец покой и время задуматься о дочкиной судьбе. Неоперившаяся эта судьба, подпорченная преждевременной тягой к взрослым развлечениям, тревожила маму звонками классной руководительницы. Наташе был обещан малогабаритный кооператив, если она образумится.

Получив аттестат зрелости, Наташа стала сразу обладательницей квартиры и солисткой Театра танца. Режиссер посчитал ее перспективной. Слухи насчет любовной с ним связи были безосновательны. Во-первых, режиссера в интимном плане интересовали не женщины, во-вторых, Наташа оказалась действительно талантливой. Да и класс Карелии Альбертовны не нуждался в рекомендациях.

Леля в поте лица грызла граниты наук в другом городе, а Наташа танцевала и в редкие свободные часы встречалась на своей территории с двумя поклонниками. По отдельности, конечно, и по системе: один был для тела, второй – из материальных соображений. Наташу не угнетал моральный аспект. Больше беспокоило, как бы посещения нечаянно не совпали. Но однажды от приятеля, систематизированного для тела, возникла совсем другая проблема: Наташа, что называется, залетела.

Хорошо поразмыслив, она решила рожать и дала виновнику отбой. Оставила второго. Этот немолодой, приятный человек был щедр, имел руководящий пост и демократичное имя Слава. То, что быт его обременяли жена и сын, Наташу устраивало, замуж она не торопилась. Избранник, понятно, не обрадовался известию об отцовстве, но скоро привязался к ребенку и удвоил содержание «левой» семьи.

Таким было положение дел подруги, когда она поздравила Лелю с андрофобией. Вымыв посуду, Наташа прислушалась к сопению Танечки, спящей в коляске на балконе, и вздохнула:

– Ты молодец. Не легла под козла, и правильно. А я… ну ладно. Меня от одного его имени колбасит.

Она, конечно, полагала, что, вопреки склонности к «перверсиям», Леля не имеет ни грамма сексуального опыта.

Наташа заблуждалась. Проба в данной области у Лели была. Не вся же подноготная выкладывается подругам.

…После ужасной конференции Наташа не могла выудить затворницу даже в кино. Мама безуспешно уговаривала дочь сшить ей в ателье платье для выпускного бала. Леля слышать не хотела ни о каком бале. Тогда хитроумная мама подбросила ночью к изголовью ее кровати шелковое полотно цвета чайной розы – беж с персиковым отливом.