– Если так, то зачем?
– Мы поможем друг другу.
– Не знаю, что уж вам померещилось в моем эссе. Напрасно вы идентифицируете с ним мое мироощущение. Я описала не свой случай и не нуждаюсь ни в чьей помощи.
– Ну ладно, пусть вам не нужна помощь, но я надеялась, что… Я тоже не легковерный человек и прекрасно все понимаю. Просто… я больше не могу держать это в себе!
Отклонив в неловкости паузы несколько вариантов отказа, Елена так ничего и не придумала.
– Ялетаюночьюнаулице, – выпалила девушка скороговоркой.
– Почему бы, в таком случае, вам не прилететь ко мне самой?
– Боюсь отдаляться от дома. Живу на окраине.
Она назвала квартал, и Елена затаила дыхание. В голову полезли глупые слухи о притоне на отшибе, где людей проигрывают в карты.
– Значит, я должна прийти к вам ночью?
Девушка подавила смешок:
– Вы догадливы. Не бойтесь, у меня нет преступных намерений.
– А вы прозорливы…
– У нас много общего.
– Что ж, вы меня заинтриговали, – сдалась Елена. – Когда?
– Сегодня в два ночи. Сможете?
Елена охнула про себя, но кивнула:
– Смогу…
– Телефона у меня нет. Встречу вас у подъезда ровно в два. Не опоздайте, пожалуйста.
Блокнот обогатился сомнительным адресом. Еще не поздно отказаться. Категорически, без объяснений. А то ведь убьют в криминальном районе, и концов никто не найдет!
У двери Антонина остановилась и напомнила:
– Не говорите никому.
– Хорошо.
– Буду вас ждать.
– Я приеду, – вяло пообещала Елена.
Не проходило томительное ощущение гипноза.
Хотелось немедля на волю, на воздух, словно девушка заперла за собой кабинет. Елена еле дождалась у окна, когда фигурка в черном пальто скроется за поворотом. Отбив чечетку вниз по лестнице, помахала рукой вахтеру, кинула на конторку ключи. Легкие на грани удушья вдохнули спасительный ветер, и мысль пришла спасительная, бытовая: надо купить хлеба.
За стеклом супермаркета кишели толпы покупателей. «Куплю в магазине ближе к дому», – струсила Елена. Она с детства боялась большого скопления людей.
…Изучив пластику тела «детки», Карелия Альбертовна не разглядела, что в ней нарушена гибкость восприятия среды. Леля прочла румбу как демонстрацию присущего ей поведения. Только поэтому она, а не более способная Наташа, поняла и приняла душой суть танца. Раскрепощение румбой помогало потом Леле в трудные дни, но и шутку сыграло с ней злую…
Елене не без сарказма подумалось, что даже действия ее похожи на урок Карелии Альбертовны: «…поворот влево – ушла… Остановилась. Переступила с ноги на ногу в повороте обратно, сделала неуверенный шажок».
Она вернулась к магазину.
Узконаправленный взгляд сквозил по стеклянным прилавкам и полкам: коробки, банки, бутылки – все броское, кричаще-яркое, глаза устают. Корзинку отяготили первые попавшиеся полуфабрикаты. Купить хлеб забыла.
Шла домой и чувствовала, как в голове просыпается «частица черта». Сгусток коварной энергии считал себя независимым фрагментом разума, существующим наособицу. Об этом и упоминалось в эссе. В дурную минуту выбился потаенный соблазн оправдать простительной шалостью выкинутый в юности фортель.
Ну находит на законопослушного человека одноразовое сумасбродство, ну совершает он что-то за гранью пристойного… Ну и что? Кто застрахован? Случай был придуман другой… и тем не менее… тем не менее…
– Пошел вон, – сказала Елена вслух ожившему в ней «бесенку». Молодой прохожий оглянулся и внимательно на нее посмотрел.
– Не вам, извините, – бросила она и в веселом ужасе высунула язык, но молодой человек успел отвернуться. Зато дама с уксусным выражением лица покачала головой в окне отъезжающего с остановки автобуса. Елена сняла перчатку и показала даме «американский» средний палец. Голый палец выразительнее… Удовлетворенным взглядом проводила отвисшую челюсть дамы и зашла в чей-то пустой двор. Присела на скамью под деревьями: снять приступ нервного веселья, успокоиться, покурить…
Кто бы в начале десятого класса предсказал, как дико станет себя вести в отсутствии знакомых взрослая (даже почти пожилая) Елена! В шестнадцать лет она просто не поверила бы в такую метаморфозу.
А через полгода – да. «Бесенка» в себе Леля обнаружила ровно двадцать пять лет назад. Кошмар был в том, что ее «концерт» увидел полный зал людей.
Елена размяла сигарету, а зажигалку не достала. Так и застыла с ненужной сигаретой в пальцах.
Комсомольская организация школы отправила Лелю на горкомовскую конференцию, посвященную грядущему юбилею Ленина. После мероприятия договорились встретиться с Наташей во Дворце пионеров у Калерии Альбертовны.
Сидя в середине третьего ряда, Леля ругала себя за то, что не устроилась сбоку поближе к двери. За спиной дышала толпа, впереди белели шеренги спин. Нестерпимо жали новый лифчик и пояс жесткой гэдээровской юбки плиссе (итог маминого полусуточного бдения в универмаге). Над трибуной надолго завис с докладом второй секретарь горкома комсомола Владимир Козлов, известный в девичьих кругах как Вова-козел. С представительницами юной общественности прекрасного пола он любил проводить работу наедине. Какое-то время, будучи еще инструктором, погуливал с Наташей.
Скорей бы кончилась говорильня.
Прежде чем включить музыку, Калерия Альбертовна, как всегда, предложит чай и ахнет над коробкой конфет – опять потратились! А глаза засияют: фундук в шоколаде, где достали? За чаем начнется пересказ дворцовых интриг. Девчонки большие, можно чуток посплетничать…
Багровый от усердия, Вова вошел в словесный раж. Делегаты откровенно дремали. Члены президиума дрыхли профессионально, с открытыми глазами. С Лелей же что-то случилось. Пальцы инстинктивно схватились за подлокотники кресла: пол под ногами ощутимо завибрировал, стало трудно дышать. Послышался вой сирены, хотелось открыть рот, как при посадке самолета. Леля не сразу сообразила, что звук сверх возможностей микрофона – голос докладчика. Уши глохли, но все вокруг продолжали спать. Она зажмурилась, пока зрение тоже чего-нибудь не отчебучило.
«Иди к сцене», – сказал в ней кто-то.
– Зачем?
«Залезь на трибуну и спляши».
– Что-о?!
«Да хоть румбу».
– Зачем?..
«Чего заладила – зачем, зачем… Пусть Вова заткнется. Разбуди их».
Леля заметалась в себе:
– Трибуна покатая!
«С краю покатая, дальше как стол. Места хватит».
– Кто ты?
«Ты».
– Я такую себя не знаю!
«Если ты себя не знаешь, значит ли это, что ты вообще существуешь? – хихикнуло ее второе «я». – «Хочу танцевать» – твоя мысль?»
– Да, хочу, но не здесь же…
«Почему не здесь? Было бы желание».
– А потом? – мучилась Леля.
«Потом – хоть потоп!»
Позже она не могла вспомнить, как выбралась из ряда, взбежала по ступеням на сцену и очутилась на трибуне. Вова не воспрепятствовал, дал запрыгнуть на листы с записями доклада. Видел же – девушка идет к нему, и почему-то посторонился с микрофоном в руке. Испугался?..
С этого момента, со сброса ногой бумаг, Елена помнила все.
Твердые школьные туфли мешали. Она их скинула. Блузка расстегнулась, тугой лифчик сковал грудь… Прочь блузку и лифчик! Вслед за ними юбка взмахнула плиссированным крылом. Леля вздохнула свободно: теперь ее ничего не стесняло. Танцевать перед публикой она не боялась. «Зал кажется вам живой пропастью? Ну и пусть кажется, – говорила Карелия Альбертовна. – Главное, что вы над ней, а не в ней!»
Тело трепетало в ожидании нот. Немые безвольные руки не верили в освобождение, но сразу ожили, когда музыка румбы поднялась изнутри. Ноги высекли первые искры на краю пропасти: шаг вперед, шаг обратно, уход, поворот, переступ.
Сквозь стены распахнулся танцующий город. Сетчатым маятником качалась шея телевышки. Кружились дома, в них пружинами скручивались лестничные марши. Движения нанизывались одно на другое. Облака раздвигались как горы капроновых лент. В белой вышине пылал костер солнца. Леля то приближалась к огню, то отлетала, чувствовала себя Икаром и сама не могла понять, чего хочет. Свистящий ветер охлаждал разгоряченную грудь. Музыка билась в каждой жилке, заглушая городской шум…
Беспрецедентный акт делегатки был таким неожиданным, что никто из членов президиума не догадался сдернуть ее с возвышения. Вова застыл рядом, некрасиво разинув рот. Зал стоял как зачарованный лес.
Минуты с половиной много для тишины перед взрывом, но достаточно для короткого танца. Тишина наконец лопнула, и громкоголосая ударная волна сшибла танцовщицу с ног. Леля спрятала голову в колени, съежилась горсткой догорающего пепла. Вот он и случился – обещанный потоп… обвальный стыд. Несколько рук под визг и вопли стащили ее с трибуны, натянули юбку, блузку, сунули под мышку туфли…