Читать интересную книгу Повторите, пожалуйста, марш Мендельсона (сборник) - Ариадна Борисова

– Патология, – дополнила Елена и побежала открывать дверь Юрьеву.

– Привет, – он коснулся губами ее щеки. – Что на работе?

– Нормально, а у тебя?

– Не совсем, но выживем, – вздохнул Юрьев.

– Что-то случилось?

– Да как бы нет…

Пока он, шумно фыркая, плескался под краном, она стояла на пороге ванной комнаты.

– И все-таки?

– Главным Казимирова утвердили, – глухо сообщил Юрьев из-под полотенца.

– Петра! – ахнула Елена.

Старый главврач видел на своем месте Валерия Михайловича, однако в мэрии решили по-другому. Елена знала: муж ждал повышения, чтобы дать ход намеченным в объединении планам, выбить наконец средства под строительство нового больничного корпуса. Назначение Петра Казимирова, руководителя со средними способностями и непомерными амбициями, было катастрофой для коллектива.

А не Вова ли подсуетился? Он мог. Он теперь возглавлял «крутой» партийный блок, не без его подписи совершались в ведомствах кадровые перестановки… В таком случае, в неудаче Юрьева виновата Елена. Вернее, неутоленная Вовина страсть и оскорбленное самолюбие, о чем Юрьев не догадывался.

– Козел, – сказала она.

– Зачем так грубо? Казимиров, конечно, не подарок, но не мерзавец… Ну-ну, не кисни! Зачем мне по большому счету это хозяйство? Я врач, а не завхоз. – Юрьев приподнял пальцем ее подбородок. – Где ужин, одноклассница? Я голоден как звер-р-р!

Она поставила перед ним тарелку с котлетами.

– Ура, каклетки!

Юрьев любил вынесенные из палат детские словечки, чем бездумно ранил жену…

– Ты ела?

– Нет, но не буду. Сегодня… девичник у Наташи. Собирает одноклассниц. Переночую у нее. Можно?

Юрьев приподнял брови:

– Ладно. Одну ночь побуду холостяком.

Елена мучилась от невозможности рассказать о летающей девушке. Дала слово – держись. Жаль, что нельзя поехать с Юрьевым. Страшно одной… но почему-то манил душок авантюры. Адреналина, что ли, в последнее время не хватало?

Она переоделась в джинсы и любимый черный свитер. От прикосновения к ворсистому джерси зачесались лопатки.

Привыкла носить одежду на голое тело, без маечек и шелковых комбинаций, с тех еще пор, когда они были в ходу.

«Я-не-летаюночьюнаулице». Задрала свитер, глянула в зеркало через плечо. Лопатки как лопатки – крыльев остатки…

– Поздравляю соврамши, – бодро кивнула отражению.

– С кем разговариваешь?

– С собой.

– Женщина, ко мне! – Юрьев бухнулся на диван, хлопнул себя по колену. Обнял внимательными «докторскими» руками. – Обязательно надо идти?

Завитки бороды щекотнули шею. Елена повернулась лицом к мужу. Он насмешливо и доверчиво смотрел на нее эпикурейскими глазами. Захотелось прижаться к его большому телу, слиться с ним и ничего не видеть, не помнить, как было в отпуске на море. Юрьев спрашивал: «А не пойти ли нам искупнуться?» – «А не пойти!» – смеялась она. И они никуда не шли. Валялись весь день на диване обнявшись, слушали музыку…

– Соседка, ты чего-то не договариваешь?

– Ничего не недоговариваю.

Он обидно захохотал:

– Девичник! Старушник, скажи! Только не напивайся там.

Трясясь в знобком автобусе, Елена загадала: если сейчас на остановке будет больше мужчин, чем женщин, значит, меня у этой Антонины ждет экстрим. Вгляделась в окно, ловя себя на невольном волнении, и посмеялась – мужчин было больше.

Фу, ерунда какая. Все нормальные женщины сидят сейчас по домам, а ненормальные… Она и есть ненормальная. Впрочем, давно. Не стоит заморачиваться.

Порылась в сумке, в карманах: ну вот, еще и телефон дома оставила. Наташу забыла предупредить – вдруг не обрадуется экспромту? Но подруга счастливо взвизгнула, принялась тискать, вертеть – полгода не виделись.

– Ну-ка, ну-ка, покажись, не растолстела? Молодчинка, держишь форму!

Успевала между вопросами бросать короткие приказы пятилетней внучке – отнеси, убери, поставь. Это же Наташа! Наполеон в юбке.

– А я сама к тебе намыливалась! – кричала она потом с кухни, что-то резво нарезая и помешивая. – Все-таки четверть века, большая дата! Возьму, думала, кагора, и нагряну, а тут Настеньку привели!

«Что – четверть века?» – чуть не спросила Елена и вспомнила: Карелия Альбертовна… Поспешила достать из пакета бутылку красного вина, купленного в ближнем круглосуточном магазине:

– Вот и я решила, что надо помянуть. Юрьев до полвторого отпустил.

Сглотнула подкативший к горлу ком. Он был кисло-горький, со вкусом вранья.

– Так, детка, правильно, вилочки сюда, ложечки туда, – ворковала Наташа, мимоходом обучая внучку сервировке.

«Детка» – отметила Елена, в который раз восхищаясь умением подруги готовить живописные блюда из обычных продуктов. Мозаика заливного мяса, свекольная роза на салате, сбоку маслины в веточках укропа… До чего же несправедлива природа к произведениям искусства еды, во что она их, не к столу будет сказано, потом превращает…

– Тетя Леля, вам молока в чай налить? – вежливо спросила Настя. Очень красивая девочка, вся в маму.

…Бойкая Танечка рано развилась в диву с гламурных обложек. Папа Слава катал дочь по лондонам и парижам – мир посмотреть, себя показать. Вывозил на экспорт свое золотце (его словечко). Золотце вволю помучило Наташу «курсами койки и питья», как та, памятуя о собственной юности, называла бесконечные Танечкины кастинги. Известное фотоагентство пригласило девушку, когда она еще училась в колледже культуры. Наташа уговаривала не сниматься «в ню», видела это ню – голышом на камнях, в снегу, – дура, простудишься!

Дочь не послушалась, не простудилась и подцепила в снежных горах мужа-продюсера. Теперь супруг демонстрировал ее на столичных подиумах, а папа Слава со своей законной женой воспитывали Настеньку. К родной бабушке приводили «воскресную» внучку на выходные. Наташа вела детскую танцевальную студию при Театре танца и лишним временем не располагала…

Уложив девочку, Наташа включила мультфильм. Перешли в кухню. У вина оказался отвратительный химический вкус. Хозяйка прихлебывала из любезности, гостья – от неловкости, раз сама гадость принесла. Но градус был исправным, хмель взял, и всплакнули по Карелии Альбертовне. Перетрясли старые сплетни: Руслан Дементьев попивает, у Болдырева сын на стороне – не знала? Грушевскую разнесло, в двери не влезает, Галку Нигматуллину второй муж бросил…

Наташа горько вздыхала о своем прошлогоднем мужчине. Она поздно стала понимать, что гордая женская независимость не что иное, как банальное бабье одиночество. Раньше либидо сочилось из Наташи, как сок из груши, а нынче в телесное действо вмешалась тяга к любви. Разбавленная любовью связь дала какую-то невнятную реакцию, и мужчина ушел из жизни. Из Наташиной. Тогда на Наташу внезапно снизошло прозрение: она догадалась, чем мужчина отличается от женщины. Тем, что у него конец – делу венец. Сунул, вынул и пошел. У женщины наоборот – с конца начинается все основное. Она к нему крепче привязывается после секса. В смысле к человеку.

– А красиво, сволочь, обхаживал… Цветы, гитара, голос цыганский. Пел с надрывом, как Николай Сличенко… Не успела мертвой хваткой вцепиться, и смылся с какой-то соплюхой. Аля-улю.

Они добили бутылку. Настенька в ночной рубашке сунулась в дверь спросить о чем-то, но увлеченная горестями бабушка замахала рукой:

– Иди, иди, я же тебе «Смешариков» включила… Вот иди, детка.

Елена почему-то вспомнила юрьевское «Старушник, скажи!» и запоздало обиделась.

– Я тебе не ты, – сказала Наташа с черномырдинским оттенком («Здесь вам не тут»), – я женщина отважная, ни толп, ни очередей не боюсь. Толпу можно обойти кругом, а очередь взяткой начальству. Я не боюсь ядерной зимы и столкновения Земли с астероидом: помрем – не заметим. Но появился у меня, Лелька, страх. Не знаю, как называется. У меня фобия началась остаться совсем без мужчины. Без человека рядом.

В общем, Наташа решила найти себе такого мужчину, который удовлетворял бы ее во всех отношениях (во всех, Лелька, концах и началах!). И почти нашла.

Елена слушала Наташин пьяный треп, застыв сочувственной улыбкой, и размышляла о подозрительной лояльности Юрьева. Он явно потому с легкостью отпустил жену на ночь, что вознамерился зазвать одноклассника (одноалкашника) Дементьева, живущего в доме напротив.

Юрьев не был охотником до попоек, но раз в полгода мог хорошо дернуть с Русланом, хотя в школе не особо дружили и вообще люди разные. Тощий Дементьев мнил себя футбольным фанатом; здоровяк Юрьев считал, что ноги не должны быть умнее головы. Объединяли приятелей школьные годы чудесные, неиссякаемый источник бесед и стычек. Сидят, наверное, сейчас на спонтанном мальчишнике, спорят с пылом, кто кому в глаз засветил в пятом классе. И надираются Елениным «Курвуазье», припрятанным на папин день рождения! Руслан, вспыльчивый после третьего тоста, способен освежить фонарем темную, на его взгляд, память Юрьева. А того гневить – все равно что медведя в берлоге дразнить…