— Ничего, хотя, может, вас интересует, какая в кухонном садике в1976 году была установлена ирригационная система? — улыбнувшись, спросил он.
— Нисколько не интересно.
— Я так и подумал. Но позвольте мне задать вам вопрос: я надеюсь, что вы не чувствуете себя брошенной из-за того, что Синди не пригласила вас на викторину в паб?
— Брошенной? — переспросила Эмма.
— Не пригласив вас, она поступила невежливо. Но она действительно была бы рада, если бы вы пошли. Конечно, если вы хотите.
— Мне не хотелось бы показаться грубиянкой, — поспешила ответить Эмма.
Он рассмеялся.
— Уж поверьте мне, вы не были грубы. Просто знайте, что вам всегда будут очень рады.
На мгновение она представила, как это могло бы быть: прийти пешком в деревенский паб, увидеть улыбающиеся лица, знать, что тебя тут ждут. Это было так заманчиво: вот кто-то уже заказал коктейль для тебя, и ты больше не одинока, а вместе с кем-то… Но именно в этом таилась опасность. Эмма не общалась с клиентами вне рабочей обстановки, даже с теми, кто был ей симпатичен. Ведь, при ее-то кочевой жизни, это только затруднило бы расставание — работа над проектом все равно когда-нибудь закончится, а ты уже душой прикипела к этим людям, привыкла к этим местам.
После долгой паузы Эмма, наконец, проговорила:
— Благодарю, буду иметь в виду.
Винсента
Пятница, 8 марта, 1907 год
Хайбери Хаус
Дождь всю ночь; пасмурно
Этим утром, проконтролировав, как продвигается итоговая разметка линий посадки деревьев на будущей липовой аллее, я вывела лошадь из конюшен Мистера Мелькорта и верхом отправилась в Уилмкот. Все эти деревья привезли вчера, и я уже отписала Адаму, спрашивая, где это он так сумел за столь короткий срок найти тридцать шесть четырехлетних лип. Хотя знала, что он лишь опять начнет поддразнивать меня, напоминая, что обычные бумага да чернильная ручка в его умелых руках могут творить чудеса.
Сознаюсь, мои нынешние работадатели являют собой непростую задачу, как, впрочем, большинство им подобных. Но это не такая уж большая проблема — я вполне могу их терпеть. Я ужинаю с Мелькортами каждый вечер, порой оттуда сбегаю под предлогом разыгравшейся мигрени. Однако миссис Мелькорт все так же высокомерна. Не более чем два дня назад, она две перемены блюд — подавали сперва суп, потом рыбу — провела, расхваливая добродетели своего брата.
— По большей части он коллекционер, но порой он продает растения очень избранному кругу садоводов, таких как Мистер Джонсон, — говорила она мне, опуская серебряную ложку в бульон, и в свете канделябров перстни с бриллиантами сверкали у нее на пальцах. — вы знакомы с мистером Джонсоном?
— Не имела такого удовольствия, — отвечала я.
— Он состоятельный американец, только что приобрел дом неподалеку от Чиппинг-Кэмпден, впрочем, ходит слух, что средства ему на эту покупку одолжила мать. Представить не могу, как и где Мэттью с ним познакомился.
— А не думал ли мистер Годдард о том, чтобы делать бизнес на садоводстве? — спросила я.
Миссис Мелькорт резко посмотрела на нас.
— Мисс Смит, мой брат — джентльмен. Он не интересуется торговлей
Я заметила, что, говоря это, она не смотрела на своего супруга, который своим богатством был обязан проницательности своего отца, бывшего настолько дальновидным дельцом, что теперь даже у меня дома в Уимблдоне в ванной комнате имеется брусок мыла для очищения лица торговой марки «Melcourt».
Этим утром бóльшую часть моей прогулки верхом к дому мистера Годдарда я провела в раздумьях о том, насколько же целенаправленно мистер Мелькорт-младший и его супруга делали все возможное, чтобы, так сказать, отмыть свой капитал и перестать выглядеть в глазах общества скоробогачами.
Я была настолько поглощена этими мыслями, что чуть не прозевала указатель на повороте к Ферме Вистерия. Однако, заглянув в ворота, поняла, что ошибиться, туда ли я приехала, было невозможно: фасад двухэтажного коттеджного дома увивала огромная вистерия — зеленая, пышнолистая, вся в бутонах, готовых вот-вот распуститься.
— Мисс Смит!
На этот неожиданный оклик я развернулась в седле всем корпусом и тотчас увидела всего в сотне ярдов от меня незаметно подошедшего через проем в живой изгороди мистера Годдарда.
— Вход в питомник немного дальше, вниз по дороге. Не пройтись ли нам пешком?
Я позволила ему подержать под уздцы мою лошадь, так чтобы я могла спешиться. Затем, ведя лошадь в поводу, мы подошли к широким деыревянным воротам, за которыми был двор, по двум сторонам которого располагались теплицы, а дальше, в тихом зауглу, стоял амбар. И везде, куда ни глянь, были розы! Плети роз оплетали стену, отграничивавшую двор, их стебли были еще голы в преддверии весны. Розы были в терракотовых цветочных горшках, настолько больших, что в каждом поместилось бы по три растения одновременно. Розы росли в рабатке вдоль дорожки, уводившей в другую часть сада. Розы были высажены в теплицах — длинные ряды растений c аккуратно обрезанными и плотно обвязанными черенками.
— Добро пожаловать в мою лабораторию, — проговорил с улыбкой Мистер Годдард. — Досадно, что сейчас самое начало весны, ведь будь сейчас конец весны, вы смогли бы увидеть розы в цвету.
— А в июне один только двор, должно быть, являет собою эффектное зрелище.
— Так и есть, осмелюсь заметить. Все же, думаю, и зимой сад красив по-своему, — сказал он.
— Все голо и обнажено. Поэтому видна структура сада, — сказала она.
— Точно. Хотя это также означает, что мало какие недостатки сада удастся тогда утаить.
— Как вы пришли к тому, чтобы выращивать розы? — спросила я, когда мы вошли в одну из теплиц, и меня обдала волна приятного тепла.
Он замялся с ответом, потер шею, огляделся вокруг, посмотрел на столы, уставленные рядами разновозрастных растений.
— Юность мою, подобно многим, я растрачивал впустую. Мои мать с отцом