Когда он закончил с газетами, наступила очередь турника. Он уже давно не пользовался стулом для того, чтобы вскарабкиваться на турник. Он научился заносить свой подбородок над перекладиной одним прыжком с минимальной помощью рук, и в какой-то момент времени ему даже стало казаться, что он научился подтягиваться один раз. Но он отгонял эту мысль, как и мысли о том, что возможно наконец стоит попробовать подтянуться — просто ухватиться за турник, повиснуть и подтянуться, хотя бы один раз. Но он малодушно не делал этого, предпочитая раз за разом увеличивать количество времени, которое занимало у него висение на турнике на согнутых руках с подбородком, перенесенным выше уровня перекладины. Затем он начинал импровизировать, опускаясь на руках чуть ниже и удерживая свое тело так, чтобы перекладина была на одном уровне с подбородком, а затем и кончиком носа, потом он опускался еще ниже и чувствовал перекладину лбом, затем вновь переносил тело выше и опять подбородок оказывался над перекладиной. Потом он повторял то же самое в висе на одной руке, менял руку и использовал еще десяток новых приемов, которые он придумывал каждый раз. Соскакивал он только тогда, когда боль в мышцах становилась невыносимой, и он не мог избавиться от нее изменением положения тела, корректировкой угла, под которым были согнуты его руки. Соскочив на пол, он с мучительным наслаждением распрямлял руки на полную длину, прислушиваясь к затихающей боли в плечах. Ладони давно не болели, мозоли на них стали настолько жесткими и твердыми, что, ему казалось, уже могут оставлять свои следы на дереве, процарапывая в дереве бороздки, и улыбался таким мыслям.
Несмотря на то, что его упражнения уже занимали несколько часов, теперь, когда он остался один, чего-чего, а времени у него все равно оставалось хоть отбавляй. Все-таки он не мог до бесконечности молотить в стену и висеть на турнике, как бы ему не хотелось это делать.
Часы на стене показывали, что еще всего лишь три часа дня и оставшееся время надо было чем-то занять.
Настроения читать у него не было, удивительно, но сейчас ему не хотелось делать ничего из того, что составляло его жизнь раньше, что всегда было таким надежным и спокойным. Все это по-прежнему оставалось таким же, но в этот момент ему казалось кощунственным так быстро вернуться к привычному и размеренному, спокойному и безопасному ритму жизни.
И вместе с тем ему было страшно подумать о том, что нужно одеться и выйти на улицу. Раньше он не боялся этого так, как сейчас. Сейчас он знал, что вниз спустится совсем «другой Он», чем прежде. Что этот «другой Он» не сможет как раньше выбирать и просчитывать безопасные маршруты, избегая тревожных и опасных мест, не сможет бояться пренебрежительных окриков в спину, не сможет вести себя так, как привык, так, как научила его вся предыдущая жизнь.
Он просто не смог бы перечеркнуть все то, что случилось с ним этим летом, и знал, что теперь все должно быть иначе, даже не должно, а обязано, во имя того, что дал ему Кореец, чему он научился, пусть даже не научился, но так целеустремленно и с полной самоотдачей пытался научиться. Он должен был соответствовать своему новому «я», просто обязан, но совершенно не представлял себе, как это сделать. Все, о чем они разговаривали с Корейцем, сейчас выглядело немного иначе, по-другому, все, что представлялось кристально ясным и очевидным, сейчас таким почему-то не казалось.
И все же что-то в его груди подсказывало ему, что ответы на эти вопросы найдутся сами собой.
— Какого черта, — пробормотал он вслух. — Все дело в голове. И только в голове. Во мне.
Эта мысль подбодрила его, и он стал мрачно собираться. До начала учебного года оставалось несколько дней, и он подумал, что самое время зайти в школу и посмотреть расписание.
Он был в школьном дворе почти каждый день этим летом, это место уже было своим, спокойным и надежным и не вызывало в нем прежних ассоциаций. Теперь у него была другая память о школьном дворе, настолько сильная, что все, что там происходило с ним раньше, было уже несущественным.
«Самое время навестить школу», — подумал он и через силу улыбнулся.
Внизу, во дворе солнце ослепило его, и он невольно сощурился, но продолжал улыбаться. Его новый мир был вместе с ним, просто теперь он стал намного больше и ярче прежнего. И он не мог предать его, не мог позволить бросить на него даже самую малейшую тень.
И Кореец. Он тоже был с ним, и ему казалось, что они вместе направляются на очередную тренировку в ставший таким гостеприимным школьный двор, в котором по-прежнему росла старая липа, не обращая внимания на глубокую щербину в своем стволе.
Двор, где наверное до сих пор валялись обломки кирпичей и где он научился за это лето столь многому, что иногда казалось, что это знание равноценно всему остальному, чему он столько лет учился в школьных стенах.
С этой мыслью он решительно направился в сторону школы, выбросив из головы всех тех, кто мог бы внезапно остановить его, бросив унизительную фразу в его спину.
Он был настолько погружен в свои мысли, что когда за его спиной раздался оклик, он никак не отреагировал. Его окликнули еще раз и он обернулся.
Глава 16
— Мальчик, — еще раз повторила она и запнулась, когда он, остановившись, повернулся и посмотрел на нее.
Он смотрел на нее и молчал. Отчасти потому, что у него захватило дыхание, наверное от неожиданности, ведь оклик от незнакомой девушки был пожалуй последним, чего он мог ожидать и к чему готовиться.
А может быть дыхание перехватило из-за того, как она выглядела? Он и сам не знал этого, но в тот момент не анализировал и не думал, а стоял и просто смотрел. Смотрел и молчал.
Солнце, уже начавшее клониться к закату, оказалось точно за ее спиной и светило сквозь ее пышные волосы, их было много, и по краям, там, где лучи солнца пробивались сквозь них, превращались в какой-то ореол, окружавший ее лицо. Он даже не смог определить сразу, симпатичная она или нет, он смотрел, не отрываясь, в ее глаза и ему казалось, что она смотрит на него в ответ каким-то особенным взглядом, взглядом, которым никто до этого на него не смотрел.
На ее щеках появились ямочки, и она улыбнулась. И в этот момент он понял, что она очень симпатичная. Девушка была небольшого роста, ниже него, что показалось ему удивительным, поскольку все девочки в его классе вот уже несколько лет были выше, чем он, чуть ли не на голову. На ней было голубое платье, доходившее ей до колен, и он невольно отвел глаза в сторону, когда осознал, что уставился на ее ноги, стройные и загорелые, как он успел заметить за недолгие мгновения, которые позволил себе смотреть. За ее руку держался маленький мальчик, очевидно ее младший брат, по возрасту, как он примерно определил, первоклассник или второклассник.