— И что вы им предложите? — спросил Ваучоп.
— Разработать совместное соглашение. Мы сегодня наблюдаем драматический поворот в характере арабского сопротивления построению еврейского национального дома. Прежнее определение, что для строительства Эрец-Исраэль не требуется согласие арабов, себя не оправдало. Как и утверждение, что британцы — господа страны и в их силах навязать любую политику.
— Действительно, требуется серьёзный пересмотр внутренней политики, — заявил Верховный комиссар.
— Цель соглашения разрешить нынешний кризис и прийти к постоянному договору, — продолжил Рутенберг. — Завершение строительства национального дома в Эрец-Исраэль невозможно без согласия арабского ишува. Можно отодвинуть соглашение на какое-то время, но, в конце концов, нет спасения от него. Отказ от взаимного примирения будет большой ошибкой. Он подорвёт в дальнейшем развитие национального дома и сильно ударит по экономике. Политика национального дома до сих пор игнорировала интересы арабского общества. В Эрец-Исраэль живут два народа, рядом друг с другом, и у обоих права, которые нельзя ущемить.
— А какую форму правления Вы предлагаете?
— Следует учредить систему двух суверенных парламентов. Один для евреев, а другой для арабов. И установить британскую власть, как посредника и решающую силу в вопросах, которые не будут передаваться в распоряжение этих двух органов. Я полагаю, что предлагаемое соглашение поможет создать режим сосуществования в Эрец-Исраэль под покровительством британской власти.
— Очень убедительно, Рутенберг, — произнёс Ваучоп. — Я прошу Вас передать мне детальный план. Я отвечу на Ваше предложение о переговорах после его изучения.
— Я Вас хорошо понимаю, сэр. Благодарю за беседу.
Рутенберг попрощался и вышел из кабинета.
В компании «пятерых» он был единственным, владевшим политическим опытом и разветвлёнными связями в руководстве ишува. Поэтому согласился на просьбу друзей вести переговоры. Он начал их с Чертоком, Капланом и Усышкиным и сразу предложил, чтобы в беседах участвовал и Берл Кацнельсон. Рутенберг знал их всех. С ними он работал в Эрец-Исраэль много лет и надеялся, что ему удастся с ними договориться. Когда он сошёл на берег в порту Яффо в девятнадцатом году, первым, кого он встретил в конторе Усышкина, оказался Моше Черток, секретарь сионистской комиссии. Они сразу стали приятелями. Вскоре Моше уехал учиться в Лондон в школе экономических и политических наук. После убийства Арлозорова на Сионистском конгрессе его избрали вместо Хаима главой политического отдела Еврейского агентства. С Элиэзером Капланом Пинхас познакомился в Париже во время Версальской мирной конференции. Он работал тогда в Комитете еврейских делегаций. Потом Элиэзер репатриировался в Эрец-Исраэль. Когда Рутенберг встретился с ним в Тель-Авиве, он работал в мэрии начальником технического отдела. Каплан рассказал ему, что окончил в Москве высшее инженерное училище по специальности инженер-строитель. А три года назад он был назначен казначеем Еврейского агентства. Но главным переговорщиком всё же являлся Менахем Усышкин, избранный год назад председателем Исполкома Всемирной сионистской организации.
Рутенберг стоял на мощёной каменными плитами площади и смотрел на большое новое здание Еврейского агентства. Звёзды Давида по обеим сторонам главного входа и семисвечник на крыше отметали любые сомнения в его принадлежности серьёзной еврейской организации. Здание было построено здесь, в иерусалимском квартале Рехавия, совсем недавно. Этот район стал застраиваться в двадцатые годы. В нём селилась ашкеназская интеллектуальная элита города. Здесь жили Усышкин, сионистский идеолог Артур Руппин и известные философы Хьюго Бергманн и Гершон Шолем. Бен-Цви и его жена Рахель Янаит преподавали в расположенной на улице Керен-Кайемет неподалеку от гимназии «Рехавия». В противоположном крыле здания, со стороны улицы Эвен Габироль, находились квартиры руководящих сотрудников агентства. В Рехавию перебрался и председатель Исполкома Сохнута Давид Бен-Гурион. Опытный политик, он, вопреки многим из Рабочей партии и руководства Сохнута, не был против инициативы.
В кабинете Чертока его ждали.
— Поздравляю с новосельем, — сказал Рутенберг. — Прекрасное здание. Ещё пахнет свежей краской.
— Присаживайся, Пинхас, — произнёс Черток. — Не будем терять время. Мы ознакомились с вашей декларацией. Поднятые в ней вопросы актуальны и важны. Не нужно тебя убеждать, что мы все заинтересованы погасить огонь арабского восстания и восстановить мир и согласие.
— Не сомневаюсь, Моше, — кивнул Рутенберг. — Есть в нашем плане моменты, с которыми я вынужден согласиться. Но так всегда бывает, когда речь идёт о документе, у которого несколько авторов. Я его подписал, потому угрожающее положение, в котором находится сегодня страна, может погубить будущее еврейского ишува и наш национальный очаг.
— Твои мотивы, Пинхас, нам понятны и близки, — сказал Усышкин. — Меры по обузданию бунта мы, конечно, одобряем. Помимо этого, вы предлагаете нам вести переговоры с представителями арабского общества. Но как найти таких людей, которые выражают общее мнение. Среди них, как и среди евреев, самые различные мнения и убеждения.
— Поэтому следует собрать всех их главарей и говорить с ними, — возразил Рутенберг.
— Ещё один очень серьёзный вопрос, — вступил в разговор Каплан, — ограничение алии. Вы пишете, что нет, и не будет, никакой возможности соглашения между двумя народами без еврейской готовности сократить её размеры. Такое требование выдвигают арабы. Мы готовы принять этот принцип по прагматическим причинам и то лишь на короткий период времени. Но категорически отвергаем его, как основу политического соглашения с ними.
— Я, Элиэзер, тоже противник ограничения, — заявил Рутенберг. — Но как ещё усадить арабов за стол переговоров!?
— Не хочу тебя огорчать, Пинхас. Но если бы инициатива была только плодом духа и самостоятельной деятельности доктора Магнеса, можно было отстраниться от неё — произнёс Черток. — Президент Еврейского университета яркая личность. Но он уже не раз выходил за пределы существующего консенсуса. Сейчас другая ситуация. Участники инициативы знаменитые люди, общественные позиции которых мы не можем игнорировать.
Они говорили часа два, но так и не пришли к единому решению. Рутенберг попрощался и ушёл, сознавая, что для руководства Сохнута вопрос еврейской репатриации — красная линия, которую оно не готово переступить.
В тот же день к нему домой подъехал Магнес.
— Рассказывай, Пинхас, — нетерпеливо попросил Лейб.