Однако человек, вошедший в зал заседания конгресса в Цюрихе в последний день работы съезда Второго интернационала, не был простым смертным — он был Легендой, он был частью того великого Разума, который создал современный социализм.
Лица собравшихся были по большей части ему незнакомы — зато его узнали все. Генерала, чья борода стала совсем седой, а широкие плечи слегка согнулись под грузом лет, стоя приветствовали громовыми аплодисментами все 400 делегатов съезда, представлявшие 18 стран мира {17}.
На стене, за его спиной во время выступления висел портрет Карла Маркса.
Энгельс начал свое выступление, указав на него и сказав, что принимает аплодисменты только в качестве соратника и друга великого человека. Затем он рассказал о пройденном пути.
«Прошло всего 50 лет с тех пор, как Маркс и я примкнули к движению и начали печатать наши первые статьи о социализме… С тех пор социализм превратился из разрозненных сект в мощную партию, которая заставляет трепетать весь мир. Маркс умер, но если бы он был жив — то, как никто другой, мог бы обернуться на прожитые годы и сделанное им с гордостью».
Он описал эволюцию Интернационала и заявил, что в 1893 году организация стала сильнее, чем когда-либо прежде.
«В соответствии с этим мы должны продолжать нашу общую работу. Мы должны вести открытую дискуссию, чтобы не превратиться в секту, но сообща прийти к единой точке зрения. Объединение на свободной основе, добровольные связи, породившие этот Конгресс, помогут нам добиться окончательной победы, которую уже никакая сила в мире не способна вырвать из наших рук» {18}.
Энгельс объявил конгресс закрытым, и делегаты вновь приветствовали его, поднявшись со своих мест. Кто-то запел «Марсельезу», и вскоре звуки знаменитого гимна заполнили весь зал.
Социалистические и рабочие партии действительно достигли больших успехов, однако нельзя было сказать того же о членах семьи Маркса.
Несмотря на значительную победу социалистической партии во Франции — 30 мест в Палате депутатов и 700 тысяч голосов избирателей, Лафарг потерял свое место на выборах осенью 1893 года {19} (Энгельс этого ожидал; он задолго до выборов сказал Лафаргу, что его избиратели хотят видеть его работающим в качестве депутата — а не разъезжающим по всей стране с речами и агитацией в пользу партии {20}. В ответ Лафарг возразил, что считает себя «коммивояжером социализма») {21}.
Для Тусси политическая жизнь в Лондоне тоже была полна неудач — и как всегда, не по ее вине. Она трудилась изо всех сил, днем и ночью, переезжая из Ирландии в Шотландию, из Германии во Францию, чтобы организовать заслон движению иностранного штрейкбрехерства. Но хотя репутация ее крепла, благодаря ее делам, несмываемым пятном на нее легла многолетняя связь с Эвелингом. Он самоизолировался в своей Независимой рабочей партии, считая, что Харди стремится стать «королем» рабочих и единоличным лидером. Еще больше разрыв углубился после публичной полемики Эвелинга с Томом Манном по поводу пунктов, которые Эвелинг хотел добавить в программу НРП (среди них упразднение монархии) {22}. Весной 1894 года Эвелинг был исключен из рядов НРП. Эде Бернстайн в своих мемуарах пишет без подробностей: «Поводы для исключения были таковы, что Эвелинг заслуживал тюрьмы» {23}.
Эвелинг давно оттолкнул от себя почти всех друзей Тусси по Британскому музею, большинство социалистов и многих профсоюзных деятелей. Однако на его стороне пока еще оставался человек, одного имени которого было достаточно, чтобы перед Эвелингом оставались открытыми многие двери: Энгельс по-прежнему не отвернулся от него. Эта верность была тем более удивительна, что в 1892 году их дружба претерпела серьезные испытания. Энгельс согласился позволить Эвелингу перевести на английский текст работы Энгельса «Социализм: утопия и наука» {24}.
Четкая, ясная и прекрасно написанная работа могла бы стать прекрасным введением к публикации работ Маркса (она была основана на работе «Анти-Дюринг» и должна была стать одной из важнейших публикаций марксистской литературы). Энгельс был перфекционистом, но насчет этой работы хотел знать наверняка, что она будет опубликована и перевод будет правильным. Поскольку перевод Эвелингом «Капитала» он уже признал некачественным, поводы для беспокойства были вполне обоснованны и серьезны. Они с Эвелингом решили, что Энгельс будет редактировать перевод и внесет в него все необходимые исправления; кроме того, он должен был написать предисловие.
Однако к своему возмущению, в конечном итоге Энгельс получил на правку не рукописный перевод Эвелинга, а уже готовую верстку от издателя: книга была буквально в одном шаге от печатного станка, а автор ее еще и в глаза не видел. Все исправления в верстке были дорогостоящими. Эвелинг свалил всю вину за путаницу на издателя, но тон Энгельса в письмах дает понять, что, по его мнению, Эвелинг пытался напечатать перевод — вернее, его самый черновой вариант — даже не предупредив Энгельса {25}.
Такое поведение можно было считать, мягко говоря, опрометчивым, учитывая, что Энгельс не только финансировал многие проекты Эвелинга, но еще и стойко защищал его от нападок и остракизма со стороны тех немногих людей, кто все еще имел с ним дело. В который раз Энгельс был вынужден отложить работу над трудами Маркса и заняться возмещением ущерба от деятельности Эвелинга.
Закатилась и театральная звезда Эвелинга. Это было очевидным уже для всех, в том числе и для него самого — он не был талантлив. В 1893 году Тусси писала Лауре, что одна из комедий Эвелинга, — «Лягушка», — провалилась вскоре после премьеры: «Результат, которого я и ожидала, потому что это плохая пьеса. Он тоже это знал, но думал, что пьесу можно спасти». {26}
Однако, несмотря на профессиональные провалы, театр для Эвелинга был важнее в личном плане. Его жизнь проходила в пабах и ресторанах Вест-Энда, а обозрения, которые он все еще писал для журналов и газет, позволяли ему — если повезет — отобедать в компании продюсера или известной актрисы. Тусси не жаловалась на одиночество — она была слишком занята для этого — однако напряжение в отношениях с Эвелингом (личных и финансовых) становится очевидным; у нее буквально развивается паранойя в отношении наследия отца и ее отношений с Фредди Демутом.
Тусси часто виделась с Фредди. Возможно потому, что она чувствовала вину за обиды, которые ему пришлось пережить — или из любви к Ленхен, по которой она очень тосковала; возможно, потому, что он был простым рабочим из Ист-Энда… а может быть и потому, что ее подсознательно тянуло к сводному брату. В 1890 году, когда умерла Ленхен, Фредди было 39, а Тусси — 35. В 1892 году жена Фредди сбежала, оставив мужу сына Гарри и забрав все деньги, включая 24 фунта из фонда помощи рабочим, находящимся на попечении. В июле того же года Тусси писала Лауре отчаянное письмо о том, что Фредди должен отчитаться за деньги, и ему некуда обратиться за помощью, чтобы вернуть этот долг. Лонге не отвечал на письма Фредди, в которых он просил вернуть деньги, занятые еще Женнихен, а просить о помощи Энгельса Фредди отказывался. Тусси пишет Лауре в несколько саркастичном тоне, поскольку все еще убеждена в отцовстве Энгельса: «Возможно, я излишне «сентиментальна» — но я не могу отделаться от мысли, что к Фредди все всю жизнь ужасно несправедливы. Разве не удивительно, что когда приходит время посмотреть правде в глаза, мы немедленно забываем обо всем, что так усердно проповедуем другим?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});