В 1894 году умер царь Александр III, и на престол вступил его сын, Николай II. Новый царь попытался модернизировать экономику, однако все закончилось очередной волной политических репрессий {8}. Энгельс писал: «Малыш Николай сослужил нам хорошую службу, сделав революцию абсолютно неизбежной» {9}.
Он писал Даниельсону:
«Капиталистическое производство работает на свой собственный крах, и будьте уверены, то же произойдет и в России… Во всяком случае, я уверен, что консерваторы, которые и ввели капитализм в России, в один прекрасный день будут страшно удивлены результатами своих действий» {10}.
В том же году Владимир Ульянов (Лениным он станет в 1901 году) вступил в марксистский кружок в Санкт-Петербурге. В 1895 он покинул Россию, чтобы посетить Плеханова и других коллег в Западной Европе (удивительно, но он был одним из очень немногих русских революционеров, кто так и не появился в доме Энгельса) {11}. В Париже он встретился с Лафаргом, и француз был поражен, что этот русский не только читал труды Маркса, но и понимал их. Он рассказал Ульянову, что во Франции, несмотря на 20-летнюю пропаганду и агитацию, никто так до сих пор и не оценил работ тестя Лафарга {12}.
В мае Энгельс признался Лауре, что у него сильные боли в шее, которые сводят его с ума. «Дело вот в чем. Некоторое время назад у меня на шее с правой стороны образовалась шишка, которая через некоторое время разрослась и проникла по какой-то причине в гланды и прочие железы». Он хотел уехать в Истбурн, возможно, надеясь — хотя и не веря до конца — что морской воздух улучшит его состояние. Фрайбергеры собирались сопровождать его, Энгельс настаивал, чтобы Лаура, Лафарг, Тусси и Эвелинг тоже присоединились к поездке {13}.
Примечательно, что с Энгельсом поехал и Сэм Мур, английский переводчик первого тома «Капитала» и адвокат Энгельса. Мур был английским колониальным чиновником в Африке, в Англии проводил отпуск, и Генерал пожелал, чтобы Мур внес в завещание изменения для того, чтобы максимально облегчить Тусси и Лауре вступление в права литературного наследства их отца {14}.
Реалист и человек действия, Энгельс понимал, что умирает. Он уже с трудом говорил и был настолько слаб, что почти не мог писать: обычно его письма помещались на нескольких страницах, теперь же сократились до нескольких фраз, иногда до одного предложения или даже слова — и подписи. Тем не менее, 23 июля, когда Лаура вернулась во Францию, он собрал все свои силы, чтобы написать четыре абзаца:
«Завтра мы возвращаемся в Лондон. На картофельном поле, которое представляет собой моя шея, наметился кризис, так что опухоли, возможно, вскроются, и мне полегчает. Наконец-то!» {15}
В Англии только что прошли выборы, в результате которых Независимая рабочая партия и лейбористы потерпели полное поражение. Проиграл даже Кейр Харди — из-за протеста, который он публично выразил в Парламенте, отказавшись поздравлять королеву с рождением ребенка у ее дочери, герцогини Йоркской. Его доводы были просты: Парламент перед этим отказался выразить соболезнование семьям 260 шахтеров, погибших при взрыве метана {16}. Энгельс писал Лауре, что не удивлен неудачей. Они с Марксом предвидели периодические взлеты и падения социалистического движения, столь же закономерные, сколь и кризисы капитализма {17}.
Энгельс обо всем, включая собственное здоровье, писал бодро, но Мур признался Тусси, что состояние его было тяжелым. «Так много работы предстоит еще сделать — той, с которой один Генерал и может справиться… Потеря такого человека будет абсолютно невосполнима для общества — а для его друзей станет катастрофой» {18}.
Именно Мур сказал Тусси и о том, что Фредди ее сводный брат, — и это разрушило хрупкий мир в ее душе. Тем временем возникли новые трения между ней и Фрайбергерами, не только по поводу трудов Маркса, но теперь и состояния Энгельса. Тусси давно считала, что Фредди чрезмерно пострадал из-за ошибки молодости Энгельса и Ленхен — возможно, она и подняла вопрос о том, что Фредди является законным наследником Генерала. Фрайбергер был душеприказчиком Энгельса и знал, что некоторая часть денег завещана Луизе. Если Фредди был сыном Энгельса, доля Луизы в лучшем случае сильно сократилась бы.
Когда Луиза вышла за Фрайбергера, Фредди стал реже бывать в доме Энгельса, заметив «большие перемены в Генерале». Энгельс обрывал разговоры, стал холоден. Фредди счел, что Энгельс попал под влияние Фрайбергеров, а те стараются держать их с Энгельсом подальше друг от друга — по мнению Фредди, из-за денег. Тусси снова сказала Фредди, что Энгельс — его отец, а он рассказал, что Фрайбергер очень сердился, узнав об этом разговоре, «потому что если Тусси права, можете представить, что это означало бы для них» {19}.
Неизвестно, требовал ли когда-нибудь Фредди от своей матери назвать ему имя отца, но даже если и так — Ленхен наверняка ему ничего не сказала. В свои 44 года Фредди не знал о своем происхождении ничего, кроме слухов и семейных преданий. Предсмертные слова Ленхен не выходили у него из головы, и он желал знать правду.
Тусси же боролась не столько за правду, сколько за справедливость по отношению к Фредди. Она отправилась к Сэму Муру и заявила, что Энгельс является отцом Фредди — возможно, надеясь, что Мур как-то повлияет на Энгельса, и тот изменит завещание. Мур задал Энгельсу вопрос, но тот в категорической форме все отрицал. По словам Фредди, он сказал Муру: «Передайте Тусси от моего имени, что все это чертовская ложь, и я сам ей об этом скажу, когда мы с ней увидимся». (Фредди вспоминал, что позднее Мур сказал ему: «Зная Генерала, я ни минуты не верю, что он отрицал бы правду, если бы действительно был твоим отцом».)
Более того: Энгельс, по всей видимости, сообщил Муру, что отцом Фредди был Маркс, а Мур сказал об этом Тусси {20}.
Можно представить, в какой ужас привели ее эти слова. Нет, она была бы рада и горда признать Фредди своим братом, но мысль о том, что отец, которого она боготворила, был способен предать ее мать, предать Ленхен и оставить собственного ребенка у чужих людей, в одно мгновение обрушила его безупречный образ с пьедестала, который Тусси давно воздвигла в своем сердце и душе. Ее жизнь и без того была полна разочарований; это стало наихудшим. Она обвинила Энгельса во лжи.
4 августа 1895 года Тусси пришла в дом Энгельса, чтобы все выяснить у него самого. Он не мог говорить, и оттого ответ выглядел еще более убийственно, материально: на грифельной доске Энгельс написал «Маркс был отцом Фредди». Тусси опрометью выбежала из комнаты и, забыв о своей неприязни к Луизе, разрыдалась у нее на груди {21}. Луиза, разумеется, все уже знала. Позднее она рассказывала товарищам, что Энгельс уполномочил ее опровергать все слухи о его так называемом сыне, не желая, чтобы подобное пятно на репутации сошло вместе с ним в могилу. Луиза и объяснила, что много лет назад Энгельс объявил себя отцом новорожденного Фредди, чтобы уберечь семью Маркса {22}.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});