Но никто из них даже не посмотрел на меня. Лицо Антона выразило сначала изумление, потом злость, а потом он захохотал. Хохотал преувеличенно, сгибаясь пополам и хлопая себя по коленям, как орангутан.
— И ты еще мне тарелку с лапшой на голову нахлобучила? Ой, не могу! — он сделал вид, что утирает слезы, набежавшие на глаза от смеха. — Навешала лапшу на уши! Обиделась из-за Лерки! Я думаю — вот так обиделась!.. Даже в ресторан жить убежала! А дело в том, что ты кувыркалась с этим поваром? Еще и обиженку из себя строила — мол, у тебя к нему чисто платонические чувства!
— Замолчи и уходи, — сказала я, пряча глаза.
Богосавец молчал, и я боялась даже взглянуть на него.
— Врала, что просто хочешь работать у него в ресторане, — не унимался Антон, — а сама к нему подбиралась. Я сразу понял, тут что-то не так. Ты же мокрая становилась, как сучка, когда про него рассказывала!
Я не успела ответить, да и если честно, не знала, что отвечать. Конечно, Антон был неправ! Ничего я не подбиралась!.. Но все же…все же, он был не совсем неправ…
Теперь мне стало жарко. Меня окатило удушливой волной стыда и гнева. Как бы там ни было, Антон не имел права так говорить. Не имел…
Богосавец вдруг шагнул мимо меня, схватил Антона за шкирку, развернул и отправил вдоль по улице, крепко пнув пониже спины.
От пинка Антон пробежал шагов десять, чуть не упав. Он уронил рюкзак, а когда рывком поднял его, рюкзак открылся и на асфальт высыпались какие-то бумажки, жевательные ментоловые пастилки и… распечатанная пачка презервативов.
— Совсем спятил?! — заорал Антон, торопливо сгребая все обратно в рюкзак. Он шарил рукой по брусчатке, а сам не отрывал взгляда от Богосавеца.
— Ну, беги, Изотов, — сказал шеф и очень неприятно усмехнулся. — Десять секунд тебе фору. А то ведь я бегаю быстрее.
Он сделал шаг вперед, и Антон сорвался с места и помчался по улице прытко, как заяц. На тротуаре осталась лежать пачка презервативов.
— Хорошо бежит, — Богосавец прищурился, глядя Антону вслед. — Нет, точно не догоню. А ты что застыла? — он обернулся ко мне. — Пошли, а то и в самом деле поздно.
Но я молчала и продолжала стоять, глядя на кончики новых туфель — черные, заостренные, с крохотными стразами по центру.
— Очнись, Иванова Даша, — сказал Богосавец, взял меня за плечо и повел к ресторану.
Я вздрогнула, когда он прикоснулся ко мне, и шеф сразу убрал руку. Открыл двери, распахнул, пропуская меня, и сам зашел следом. Я думала, он сразу уйдет, но Богосавец запер двери и прошел в бар, а я потянулась следом, мучительно подыскивая, что бы сказать.
- Простите, что так некрасиво получилось, — промямлила я, когда Богосавец вытащил бутылку коньяка.
— Забудь, — отмахнулся он. — Дай снифтер.
Я заметалась, не зная, что он просит.
— Бокал для коньяка, — подсказал Богосавец, когда я в третий раз бестолково оглядывала полки.
Бокал. Коньяк. Точно, снифтер.
Первый раз слышу.
Я взяла пузатый, зауженный кверху бокал на короткой толстой ножке, и поставила перед шефом.
Он налил больше половины бокала, и только тут я сообразила, что он собрался пить коньяк. Коньяк!
— Вы с ума сошли? — спросила я не совсем вежливо.
— Что такое? — Богосавец закрыл бутылку и поставил ее рядом с собой.
— Это же коньяк!
— Да неужели?! — делано изумился он. — Хорошо хоть, что такое «коньяк» знаешь. Снифтер-то запомнила?
Но я пропустила его насмешки мимо ушей.
— Вы не можете пить коньяк! Это же вредно для вкусовых рецепторов!
— Один раз можно, — сказал он. — Принеси крекеры, будь добра.
— Крекеры?..
— Такие маленькие соленые печенюшки, — объяснил он. — Слушай, ты точно повар, Иванова Даша? А что такое пирожки — знаешь?
Он посмеивался, но в глазах его я не увидела веселья. Наоборот. Грусть, досада, злость. Злость на меня?..
— Даша, принеси крекеры, пожалуйста, — попросил Богосавец уже серьезно.
— Лучше я приготовлю вам нормальную закуску, — сказала я сердито. — Вы же не алкаш из подворотни, чтобы элитный коньяк печеньем закусывать.
— Ну, приготовь, — не стал возражать шеф.
Я мигом нарезала хамон тонкими ломтиками, положила веером на тарелку, сверху украсила «розочкой» из сливочного масла, а на другую тарелку выложила несколько ломтиков твердого сыра.
— Кажется, это продукты для завтрашнего меню, — заметил Богосавец, отпивая коньяк и закусывая сыром.
— Вычтите из моей зарплаты, — мрачно ответила я.
Он хмыкнул и кивнул.
Теперь я могла бы и уйти, но не ушла. Стояла и смотрела, как он пьет, ест мясо, опять пьет.
— Твой парень говорил, что я тебе нравлюсь.
Эти слова ударили меня прямо в сердце. Больно, обидно, и меня опять окатило жаркой волной. А Богосавец бросил на меня быстрый взгляд поверх бокала.
И зачем о таком спрашивать?..
Я постаралась равнодушно передернуть плечами и сказала небрежно:
— Это ни для кого не секрет. Я знаю все ваши передачи, помню наизусть все ваши рецепты. Вы для меня — идеал повара. Надеюсь, таким и останетесь.
— Идеал повара? — шеф смотрел в зеркальную поверхность стола.
— Мне повторить? — холодно спросила я. — Ладно, я спать. Спокойной ночи. Не напейтесь тут, завтра рабочий день.
Я была обижена, и взволнована, и каждый нерв звенел, как натянутые струнки. И когда Богосавец окликнул меня, то я чуть не грохнулась в обморок.
— Даша, — позвал он странным глухим голосом.
— Да? — спросила я оглядываясь, и чувствуя дрожь во всем теле.
— Ты же не предашь меня?
Я ожидала всего, но не этого, и смогла только переспросить:
— Что?..
— Ничего, — он улыбнулся, словно бы через силу. — Что-то потянуло на пафос, не обращай внимания. Помиришься с Изотовым?
— Никогда не помирюсь, — ответила я равнодушно, и в этот раз мне даже не пришлось притворяться. Упоминание об Антоне сразу развеяло и романтический флер разговора наедине, и… мои надежды.
Да, мои надежды, что уж тут скрывать.
Я ругала Дюймовочку, которая пыталась соблазнить шефа, но сама оказалась в ловушке. Мне страшно хотелось, чтобы Богосавец поцеловал меня сам. И по-настоящему. И еще мне хотелось назвать его по имени.
Душан.
Мысленно я повторила его имя несколько раз. Вряд ли я осмелюсь произнести это имя вслух.
— Какая ты, — сказал Богосавец, посмотрев на меня исподлобья.
— Но вы такой же. Вы ведь тоже не принимаете тех, кто вас предает.
— У нас говорят: предавший единожды, предаст дважды, — он задумчиво покрутил пустой бокал, ловя свет на граненую ножку.
— Мирчо и Лена не предавали вас, — возразила я. — По-моему, вы погорячились.
— Никаких романов на работе! — он резко повысил голос, и я почти испуганно попятилась. — Или дело — или тело.
— Просто сыплете афоризмами, — тихо сказала я.
Он посмотрел на меня долгим, тяжелым взглядом, и я покраснела до ушей, будто оказалась совершенно голой перед ним. Сейчас бы пунш и ковбойскую шляпу. А! Что за мысли!..
— Что делаешь в субботу? — спросил Богосавец. — У тебя выходной.
— Не знаю, — я говорила сбивчиво, и страшно хотелось хихикнуть, потому что проклятая ковбойская шляпа упорно не выходила из головы. — Высплюсь, потом буду искать квартиру…
— Значит, планов нет?
— Нет, — пискнула я, и сердце забилось где-то в самом горле. Неужели вот сейчас он пригласит меня… пригласит меня на свидание… Стоп, а как же — или тело, или дело?.. И никаких романов на работе?..
— Тогда будь готова в субботу к пяти утра, — сказал Богосавец и открыл бутылку, наливая еще коньяка. — Хочу тебе кое-что показать.
— В пять утра? — опешила я.
— В шесть, — поправил он. — Но туда ехать час.
— Куда?
— Увидишь. А теперь всё, котенок, спать.
Котёнок.
Не Иванова Даша, а котёнок. Он уже называл меня так пару раз. Просто дежурный комплимент, или я и правда похожа для него на котёнка?.. И если похожа, то хорошо это или плохо?..