еще – все у тебя будет. А вот разрешения на огнестрельное не дам. Слишком много его в республике гуляет без учета. Ты ведь посыльный – и только. Для твоей миссии тишина нужна. Обходись ножом или кинжалом, что у тебя там есть? Можешь носить на поясе – скажешь: Албочиев разрешил. Ты ведь умеешь, эта… Потому тебя и выбрали, не за красивые глазки – ты понял? Иди уже, Хамзат Иванович… Вот порох – шучу я, не обижайся. Да поможет тебе Аллах!
Хамзат взял письмо, поблагодарил подполковника за доверие и вышел. Сопровождавших его военных не было – будто испарились. Подошли совсем другие люди, передали сумку с едой. Вернули вещи, документы, даже нож… Получается, он свободен. Ну как свободен? Надо Муллу найти… Да так, чтобы никто его по пути не приметил.
Все сложилось как нельзя лучше. Провидение точно знает, что оно приготовило человеку. Смерть Бислана, поначалу тяготившая Хамзата, открывала ему совсем иные пути. Сбылась давняя мечта – он не раз теперь будет уходить в дальние Черные горы. И помогать самому Мулле!
Менты, конечно, держали его в кулаке. Если бы он не согласился стать секретным связным, его б засадили, а может, и расстреляли, но Исаев выполнял их поручения, не жалея сил, и ему, кажется, доверяли. Возникали, конечно, вопросы: в чем смысл связи абреков с ментами, кто кому больше нужен, кто кому помогает? А ему-то, Хамзату, какая разница?
Он будет полезен абрекам, «воинам Аллаха». Разве мог Хамзат раньше даже подумать о таком?
Абрек на Кавказе поначалу очень часто изгой-луровелла[27], потом – человек, сознательно удалившийся в горы, согласившийся быть вне общества и закона, выбравший судьбу то ли партизана, то ли разбойника. Давая клятву абречества, он знал, на что шел и какая жизнь ему предстояла. Это путь и выбор.
Отрекаясь от всего заветного, абрек принимал обет не признавать личных, семейных, общественных и имущественных связей, законов и признанных ценностей, посвятить себя скитанию, отказаться от житейских благ и удовольствий, удовлетворяться лишь той пищей, которую можно добыть в горах, не иметь постоянного жилья, отказаться от привычного круга общения либо ограничить его соратниками по скитанию… а еще – обет молчания, обет мести врагу. Абрек не встречался с родственниками или друзьями из мирной жизни, отказывался от контактов с женщинами, включая не только интимную близость, но и прикосновение. Ему не разрешалось стяжательство – все попавшее в его распоряжение после грабительских набегов богатство и добро передавалось беднякам. Именно из-за этого кавказских абреков, никогда не нападавших на сирот и вдов, подчас сравнивали с Робин Гудом.
Абреки дрались не щадя головы, редко сдавались в плен, предпочитая биться до смерти. В девятнадцатом веке удаляться в труднодоступные уголки высокогорья стали мужчины, недовольные политикой царизма, в двадцатом – советской властью. Среди них могли быть имамы, признанные авторитеты мусульманского сообщества. Хамзату были знакомы имена великих имамов и абреков прошлого: Хаджи-Мурата, Зелимхана Гушмазукаева[28], Ахмеда Хучбарова[29]. И сейчас еще живы и сражаются в горах Хасуха Магомадов[30] и Мулла (тогда еще никто не знал его настоящего имени). И вот теперь Хамзат увидит того самого неуловимого Муллу!
Абрек строго выполнял мусульманские заповеди. Каждое его сражение трактовалось как бой верного мусульманина с воинством дьявола – извечного врага человечества. Тем же, кто погибал в бою ради ислама, абрекам в первую очередь, было уготовано место в раю. За каждую земную жену Аллах наделит правоверного семьюдесятью черноокими девственницами-гуриями, которым будут прислуживать семьдесят девушек-служанок. В общем, погибшему абреку в раю будет предоставлена жена, семьдесят гурий с их служанками, и сил у него для этой мистической любви и невыразимых мистических наслаждений будет предостаточно. Рай безграничной эротики… Именно таким виделось Исаеву будущее абрека на том свете.
Знаменитый Мулла, народный мститель… Собрал группу единомышленников «бекхам»[31], с которой с 1944 по 1956 год совершал дерзкие акции в знак протеста против произвола чиновников в среднеазиатских городах, считая своим священным долгом как можно больше навредить властям за депортацию чеченского народа… Долгие годы он захватывал и грабил госучреждения, не разрешая своим мюридам – так говорит народная молва – трогать простого человека и его имущество и жестко наказывая своих сподвижников за проявленную грубость по отношению к обычному труженику. Сколько раз он был на краю гибели, но всегда уходил из расставленных энкавэдэшниками ловушек. Когда стало известно о восстановлении чеченской автономии, абрек объявил о роспуске группы: «Отныне мы друг друга не знаем и прекращаем творить зло против власти». «Коллеги» не послушались его, совершили-таки налет на банк, были схвачены и уничтожены, а Мулла вернулся на Кавказ, где, как говорят, весьма законопослушно доживал последние дни.
Албочиев предупредил Хамзата, чтобы он вел себя, как положено честному советскому человеку, не засветился больше в поножовщине или в других разборках – а если случится непредвиденное, чтоб никаких следов. Хамзат делал то, что от него ждали. Выполнял поручения в разных районах Чечено-Ингушетии, Дагестана и Осетии, заслужил доверие начальства – вначале Албочиева, потом сменившего его Дроздова. Милиция и советские органы считали Хамзата надежным исполнителем, умеющим в нужный момент проявить решимость и бесстрашие, – он играл важную роль в поддержании оперативной связи с некоторыми абреками, которые считались неуловимыми, а еще умел держать язык за зубами, зная многое из того, чего не следует знать ни обычному горцу, ни рядовым сотрудникам МВД.
– Не хотелось бы утомлять вас описанием кровавых происшествий, связанных с исполнением поручений моих руководителей, – продолжал свой рассказ Исаев. – Я всегда терпеть не мог борзых ментов с инициативой, любящих лезть не в свои дела, будто товарищ Албочиев, а потом товарищ Дроздов хуже их понимали, что и как надо делать на Кавказе. Я, например, знаю, что Албочиев всегда был против депортации вайнахов и считал ее несправедливой, потому что бандитов в Чечне было никак не больше, чем в других регионах. В нашем Ангуште, и не только в нем, никто не мог точно сказать, чем я занимаюсь, – связан вроде с руководством Чеченского МВД, а может, и нет, – но уважал меня каждый.
Со временем у Хамзата появилась дорогая одежда: бешмет, черкеска с газырницей, бурка, башлык, хорошие чувяки с ноговицами, несколько папах, ичиги и много чего еще… Он наконец завел прекрасную рыжую, с красивым отливом лошадь. Годами изображал знаменитого абрека Зелимхана, как в свое время каждый второй молодой вайнах, у которого была лошадь. Все тогда увлекались «Великолепной семеркой», и Хамзат выработал походку Юла Бриннера. В