Смотрю на часы и топливомер. Время у нас весьма ограничено. Стараюсь экономить керосин, но он продолжает уходить. Настанет такой момент, что нам придётся уйти на землю по остатку топлива. Никакой команды так и не поступает.
— Сергей, ты не устал? — спросил Сагит.
— Нет. Тренируемся дальше.
— Топливо, — произнёс Байрамов.
Бросаю взгляд на приборы, продолжая выполнять очередной заход на палубу.
— Сергей, нам осталось работать здесь 15 минут. Потом нужно улетать.
— Понял. Ждём команду.
Корабль снова передо мной.
— На посадочном, 200, — доложил я.
— 088й, на палубе ветер слева под 5° до 10 м/с.
Такой информации раньше не давали. Возможно, нам разрешено пройти с касанием?
Скорость на приборе 250 км/ч и надо её гасить. Начинаю притормаживать, но с потерей 5 км/ч на глиссаде становиться держаться сложнее.
Ничего! Попотеем сейчас, а потом будет проще. Зато трос не порвётся.
— 088й, красный-зелёный, на курсе. Подходишь к зелёному, — информирует РВП.
Добавляю обороты. Визуально в зелёной зоне. Всё хорошо! Отклонением педалей удерживаюсь строго на осевой линии. Можно сесть, но команды нет.
Про себя думаю, что за спрос не бьют.
— Саламандра, к посадке готов, — запрашиваю я.
Молчание в эфир. Представляю, что там творится у руководителя полётами. Я ему сейчас не завидую.
— Разрешил конвейер! — буквально кричит мне в эфир РП.
— Выполняю.
— 088й, зелёный, на курсе, — подсказывает РВП.
Напряжение растёт как никогда. Сейчас будет первое касание палубы МиГ-29!
Вот и корма! Чувствую, как попадаю в воздушный поток. Он хочет бросить меня вниз. Самолёт тормозится и проседает.
— Зелёный, на курсе. Зелёный, на курсе! — повторяет РВП.
Ощущение просадки пришло скорее от «заднего места», чем со стороны зрения. Рычаг управления двигателями перемещаю вперёд.
— Зелёный, на курсе. Зелёный, зелёный… посадка, конвейер подтвердил!
Ещё немного! Палуба стремительно приближается. Толкаю ручку управления ей навстречу. Удар!
— Максимал! — в эфире раздаётся громкий голос РВП.
Мгновенно рычаг управления двигателями толкаю вперёд до отказа. Держу нос самолёта от резкого опускания.
— Есть форсажи! — перебивая друг друга, говорят РВП и Сагит.
Не успел оторвался, как подо мной уже не палуба, а несколько десятков метров высоты до воды. Перевести дух времени нет. Надо «прощупывать палубу» дальше. На корабле, идёт борьба среди руководства трёх министерств. И никто не хочет взять на себя ответственность.
Бросаю взгляд влево и вижу, как Вигучев тоже касается палубы.
— 017й, посадка, конвейер, подтверждаю! — слышу в эфире команды РВП.
Касание, и Су-27К взмывает вверх.
— Саламандра, прошу следующий заход с посадкой, — запрашиваю я.
Время пришло. Надо только получить разрешение.
— Запретил, — резко отвечает руководитель полётами.
Значит, пока не могут наши генеральные конструкторы «пробить стену» запретов.
— Не знаю как тебе, а я это всё называю ужас без конца, — произнёс Сагит.
— Тогда уж пускай будет бесконечный ужас, — ответил я ему по внутренней связи.
Апрель, 1984 года, где-то в Чёрном море.
Руководитель полётами авианесущего крейсера «Леонид Брежнев».
В помещении командно-диспетчерского пункта с каждой минутой становилось всё тяжелее находиться. Сигаретный дым смешался с запахом пота и одеколонов вошедших начальников. Со всех сторон сыпались доклады о готовности к посадке.
— Палуба свободна!
— Четвёртый трос готов!
— Борт наблюдаю, управляю!
Только и успеваю отвечать «принял» и «понял».
Самолёт КБ МиГ только что коснулся палубы и взмыл вверх. То, что происходило на командно-диспетчерском пункте, нельзя было назвать порядком или даже беспорядком. Вакханалия — и полный звездец! Я не успевал даже в эфир что-то сказать экипажу. Настолько быстро менялась обстановка за моей спиной.
— Решение министра где? Вы своевольничаете! — возмущался капитан первого ранга, сопровождавший председателя госкомиссии по приёмке корабля.
— Мы можем всё сейчас выполнить. Лётчики готовы… — продолжал настаивать на своём товарищ Самсонов.
Его полностью в этом стремлении поддерживал Белкин. Я был удивлён, что две конкурирующие фирмы сейчас ратуют за посадку друг друга. Причём каждый из них настаивал на праве первого для конкурента. Благородно!
Но это единственный положительный момент.
— РП, на второй круг. Здесь главный я, — продолжал наезжать на меня адмирал.
С ним был солидарен и человек из Министерства Авиапрома. Он мне сразу не понравился, и я его сначала выгнал отсюда. Но он вернулся с адмиралом.
— Саламандра, прошу следующий заход с посадкой, — прозвучал в динамике голос лётчика Родина.
Тут снова вскричали официальные лица. Я уже перестал считать, сколько раз меня отдали под трибунал. Рядом со мной постоянно был либо Белкин, либо Самсонов. Видно, что эти люди готовы взять на себя ответственность и сами разрешить лётчикам посадку. Но это право есть только у меня.
— Запретил, — ответил я 088му.
Самсонов продолжал усмирять пыл больших начальников. Особо рьяно вёл себя тот самый представитель Авиапрома. Слышал его фамилию, но она так у меня и не отложилась. Что-то с волосами связано.
— Где методсовет? Где решение министра? Как вы определили, что готовы эти самолёты к посадке? — надрывался Чубов.
Точно! Родственник одного из членов политбюро. А поддакивал ему представитель Министерства судостроительной промышленности. Нашли друг друга.
Во всей этой ситуации тяжело было наблюдать за генеральными конструкторами, как самолётных фирм, так и корабля. Возникало ощущение, что если не дать лётчикам сесть сейчас, они уже не сядут.
— Финансирование ещё будут рассматривать. Куда вы со своими самолётами на эту палубу? — возмущался Чубов.
— Вы должны быть заинтересованы в этом, товарищ зам. министра, — парировал его наезды генеральный конструктор корабля.
И так уже почти час. Давно бы посадили и начали праздновать. Однако, это было бы просто, если дело касалось земли. Здесь море. Корабль с несколькими тысячами людей. Неудачная посадка, и произойдёт пожар.
МиГ-29 подходит к развороту на посадочный курс. Я обернулся назад и увидел серьёзное лицо Самсонова. Пока Белкин вступил в очередную перепалку с руководством, генеральный конструктор показал мне поднятый вверх большой палец. В открытую сказать, чтобы Родин готовился к посадке, нельзя.
— РП, предупреждаю! — кричит капитан первого ранга.
Пугает меня и колонией в Воркуте, и тюрьмой в Магадане. Про себя думаю, что всё равно дальше Родины не пошлют. Да и сам я сибиряк. Закурил сигарету и взял в руку тангенту.
— 088й, работайте, — произнёс я в эфир.
— Пооонял, — протяжно ответил мне Родин.
Глава 12
Сергей Родин
Команда от руководителя полётами была ожидаемой. Осталось сделать самое трудное — сесть. Волнительное чувство приближения кульминации столь трудного испытания, постепенно нарастало. Сложно представить, но от меня, Сагита и Вигучева зависит судьба детища сотен людей. По правде сказать, и дальнейшая судьба самого авианесущего крейсера зависит от нас. Ведь он создавался только ради палубной авиации.
— 017й, тоже пооонял, — протяжно ответил в эфир и Вигучев.
Он только что начал выполнять разворот влево, освобождая взлётный курс.
— Сергей, готовимся к посадке? — спросил по внутренней связи Сагит.
Байрамов сам не верит в то, что нам сейчас позволят сесть. Ещё и первыми.
— Подтвердил, — ответил я.
— Вух! — выдохнул он.
Ремни притянул. Ещё раз проверил показания приборов.
— Саламандра, 088й, разворот на посадочный. Готов к посадке. Шасси… выпустил. Три зелёные горят, — доложил я.
— 088й, понял, — уставшим голосом ответил руководитель полётами.