Читать интересную книгу Записки о Бухарском ханстве - П. Демезон

К сожалению, оба агента оренбургского военного губернатора на основании собранных ими явно недостаточных данных делали попытки составить обобщающие характеристики народов, населяющих все ханство, а то и весь среднеазиатский регион. Разумеется, подобные оценки, содержащие всевозможные негативные дефиниции («коварство», «трусость» и т. д.) в адрес общенационального характера, абсолютно беспочвенны.

Несколько частных замечаний. Во время поездок П. И. Демезона и И. В. Виткевича у некоторых народов Средней Азии еще сохранились пережитки патриархально-родовых отношений. Казахи, как отмечалось, вели кочевой образ жизни и делились на роды (имевшие подчас отделения), которые объединялись в жузы («орды», по дореволюционной терминологии) во главе с ханами. Старший жуз занимал в основном район Семиречья, Средний — Центрального, а Младший — Западного Казахстана. После ликвидации в Младшем жузе ханской власти (1824 г.), его территория была разделена на три части; ими управляли султаны-правители, зависевшие от оренбургской администрации.

В России не всегда было хорошо и твердо известно точное наименование того или иного рода и его отделения. Это нашло отражение не только в разночтениях данного плана у П. И. Демезона и И. В. Виткевича, но даже в транскрибировании названий у одного и того же автора. Так, скажем, у И. В. Виткевича можно встретить и «Дюрткаринцев», и «дюрткаринцев», и «дюрт-каринцев» и т. п. Эти расхождения не приводятся у нас к единому написанию не только потому, что мы не решались править текст, составленный при участии В. И. Даля, но и в связи с тем, что подобная унификация в какой-то мере лишала бы документы аромата эпохи.

Сказанное относится порой и к географическим названиям и особенностям орфографии и стилистики. На их восприятии представителями России отражалась иногда специфика говора («джокающего» — у казахов, «йокающего» — у узбеков) и огласовки (на «о» — у таджиков, на «а» — у узбеков). Одну и ту же реку называли и Джаны-дарьей, и Жаны-дарьей, и Яныдарьей, один и тот же род — джапасщами и япасцами, и т. д. Столицу ханства узбеки именовали — Бухара, таджики — Бухоро и т. п.

В. Г. Баловников, Н. А. Халфин

1836 г. «Записка, составленная по рассказам оренбургского линейного батальона № 10 прапорщика Виткевича относительно пути его в Бухару и обратно»

(Далее следует запись 1850 г. на немецком языке, принадлежащая, видимо, Г. П. Гельмерсену, о том, что со слов И. В. Виткевича записку о его поездке в Среднюю Азию с ноября 1835 г. до апреля 1836 г. составил В. И. Даль.)

Цель и предмет отправления моего в Степь состояла собственно в том, чтобы вникнуть в положение и отношение дел, отдаленных от Линии [59] родов киргизских, действовать внушениями на умы и дух ордынцев, доставить возможно верные и подробные сведения по делам этим, проведать о влиянии бухарцев, хивинцев и англичан и, наконец, стараться о выручке захваченного в прошлом году в плен казака Степанова с женою.

Таким образом назначение мое ограничивалось пределами степи, но обстоятельства принудили меня проникнуть далее и побывать даже в самой Бухаре. Строгая зима и глубокие снега были тому причиною, что в течение зимы не было возможности предпринять обратный путь; аулы, расположившиеся уже на зимовку, начинают подвигаться на Север не прежде весны; трудный и дальний путь, холода, недостаток порядочной пищи расстроили здоровье мое, и мне необходимо было собраться с новыми силами, чтобы совершить обратный путь; и наконец, ташкентцы и хивинцы, которые теперь во взаимной вражде, разъезжали большими шайками по всему пространству по ту сторону Сыра [60], и если бы я им попался, то, без сомнения, не миновал бы смерти или рабства; все это и заставило меня продолжать путь с тем же караваном, с которым я вышел, до Бухары, а оттуда выехать в такую пору, когда уже мог надеяться примкнуть к аулам, прикочевывающим на лето к нашим пределам.

Караван отправился из Орска 9 ноября; надежные товарищи и попутчики мои были: башкир Наджметдин, служивший долгое время письмоводителем при старшине джегалбайлинцев Сютее Исентаеве, и Ша-булат, бухарский купец, выросший в степи — мать его была кайсачка, а отец бухарец — и с давнего времени мне знакомый и преданный. Кроме того, большая часть караванных вожаков были также люди, мне хорошо знакомые. На Иргиз пришли мы, к озеру Калакайчи-Барби, 22 ноября; на пути этом не видали мы ни души. За Иргизом выезжали к каравану иногда кайсаки, но аулов не видали мы до перехода чрез реку Сыр. На урочище Музбиль, которое на картах наших входит в пространство, означаемое названием Кара-Кум, пришли мы 30 ноября. Здесь украли у нас дюрт-каринцы 25 лучших лошадей, о чем говорено будет ниже. На реку Сыр пришли мы 5 декабря; Куван перешли 8-го; обе реки по льду; здесь встретили мы 180 человек хивинцев под предводительством Ходжи-Нияза, пришедшего собирать подати с кайсаков и обобрать караван. Всего было у Ходжи-Нияза 400 человек, но они разделились на отряды. Три дня, до 12-го, провозились мы с этими сборщиками. 17 декабря перешли мы реку Яны, или Кызыл, что одно и то же, хотя географы наши обыкновенно ду. мают, что это две разные реки. 23 пришли мы к роднику Айгыр. Булаку; 27 к Бала-Караку, роднику. в 10 верстах далее от теплого ключа Кара-ата-аулия; 2 января, наконец, пришли в Бухару. Таким образом., путь наш продолжался 54 дня, но в том числе было много дневок и стоянок, а сверх того должны мы были сделать немалый обход, как сказано будет ниже.

Пробыв в Бухаре 45 дней, отправился я 13 февраля обратно, с выступившими в ту пору караванами; 6-го марта пришли мы на реку Куван, 9-го на Сыр, 9-го апреля на Иргиз, а 18-го в Орск. Подробности пути и разные замечания изложены ниже по порядку и по связи предметов.

О хивинцах и отношениях их и других областей Средней Азии к кайсакам

До 1824-го года хивинцы грабили и обирали кайсаков ежегодно, но положенного сбора с них не было. После неудачного опыта нашего, посылки вооруженного каравана [61], хивинцы сделались смелее и стали высылать отряды далее, до самой Сырдарьи, и грабить еще более и наглее. Тогда чумекейцы послали послов и обещались доставлять сами в Хиву закят с тем, чтобы хивинцы уже их не грабили; дело состоялось, и этот порядок длился до 1832 года. Тогда чумекейцы (Утятлеу-бий, отделения Кульбы, и Азнабай, отделения Джильдер) поехали в Хиву, в надежде выслужиться у хана и, поссорившись с однородцами, которые неуравнительно вносили закят, — предложили хану, чтобы он снова посылал сам сборщиков, закятчиев своих, как водилось прежде. Хан только этого и ждал; с того времени хивинцы ездят по Сырдарье, до самого Ак-Мечета Ташкентского [62], где отделяется Куван от Сыра, и грабят беспощадно чумекейцев наших, которые зимуют здесь и прикочевывают на лето к Оренбургской линии между Орска и Верхнеуральска. До этого все ташкентцы, а частию и бухарцы, сбирали с чумекейцев закят тогда только, когда эти слишком близко подходили к пределам их; иначе они оставались свободными. Ныне же насилие это вошло в употребление, и наши так называемые подданные, будучи с нашей стороны освобождены от всякой подати и в то же время подвергаясь, по беззащитности своей, всем произвольным притеснениям и поборам хивинцев, поневоле повинуются им более чем нам и считают себя более или менее подведомственными хивинскому хану.

Закят, или подать, когда кайсаки посылали его сами, собирался только с баранов из 40 — один; ныне же кладут в оценку весь скот, кроме лошадей, и берут баранами, кошмами, лошадьми и вещами, в чем хозяин отказать не волен; берут, что хотят. Кроме этой сороковины хивинцы берут еще кура-баши, т. е. по одному барану с загона, с овчарни, со стада. Ныне собрали хивинцы с одних чумекейцев до 3 тыс. кошм, из которых каждая стоит не менее 4-х целковых, да баранов до 28 тыс. голов; так что на деньги выходит всего более 300 тыс. руб.; и весь отряд сборщиков, до 400 человек, продовольствуется и одевается сверх того всю зиму за счет кайсаков и возвращается с награбленным имуществом. Закятчи эти выезжают в степь и зимою в одном изодранном халатишке и обирают первого встречного киргиза: сдирают с него тулуп, халат и говорят ему, что это за счет закята. Воины Ходжи-Нияза состояли большею частью из каракалпаков; были однако же и туркмены. Чиновники отряда были все родственники Ходжи-Нияза. Кайсаки называют хивинцев презрительно сарт, а в лицо — оралды или ургянджи. По Кувану чумекейцы наши сеют много хлеба; богатые кочуют, оставляя байгушей обедневших на месте, дав им корову, несколько дойных овец, и байгуши пашут, сеют семена хозяев, а урожай делится пополам. Хлеб ссыпают в ура, ямы, по 2–3 мешка, т. е. 8—12 пудов; хивинцы из хлеба этого берут подать, а именно с десяти ям одну. Главное хлебопашество на Нур-Ходже и Миг-Ботмане [63] — на том месте, где Куван разбивается на множество рукавов, которые снова соединяются, и где множество озер. Если кто из кайсаков скроет скот или хлеб, то с ним обходятся крайне жестоко; с него берут что хотят, все, и нередко еще убивают. И Ходжа-Нияз-бий казнил ныне несколько человек; между прочим у него угнано было несколько лошадей; воров поймали и обоих тотчас же повесили, по неимению шестов и вообще леса, на камышовых козлах. С Ниязом был и казы, духовный судья. Он и муллы толковали кайсакам непрестанно, что каждый кусок баранины будет харам, нечист и поведет их прямо в ад, если они не уплатят положенного закята правоверным, или если осквернят стада свои, уплачивая из оных подать христианам-русским.