кончиком по стене. Появилась тонкая красная полоса, похожая на рану. Взглянув на Лейн, он увидел, что она смотрит на него. Глаза сияли, лицо было усеяно золотом.
– Ты довольна?
– В экстазе, – заверила она его.
После этого они комфортно работали в тишине. Сосредоточились на своих задачах. Он не мог вспомнить, когда в последний раз находился в этой комнате и не чувствовал, что не может дышать.
У него почти закончилась краска, когда Лейн окликнула его.
– Кстати, Адья увидела это, – сказала она. – То, что у нее в голове.
Он положил кисть в поднос.
– Да?
– Это был мальчик. Или то, что осталось от мальчика. Она сказала, что его разорвало на части.
Кровь в его жилах стала синей.
– Это ужасно.
– Чудовищно. – Бросив на него косой взгляд, она спросила: – Тебе это никого не напоминает?
Его осенило, что именно поэтому она и вернулась. Не для того, чтобы рисовать ему бабочек. Не для того, чтобы быть его другом. А потому что она все еще продолжала разбираться в этой проклятой стене с именами. Он попытался собрать волю в кулак, чтобы не разозлиться. Вместо этого почувствовал лишь облегчение.
– Уэнздей, – сказал он ровно, – ты спрашиваешь меня, знаю ли я лично кого-нибудь, кого разорвало на части?
Она поморщилась.
– Да?
– Нет. – Это не было ложью. В отчете о вскрытии Гузмана говорится, что его травмы соответствуют человеку, которого сбросили с огромной высоты. Перетти выглядел так, как будто его протащили за собой какое-то огромное расстояние. Не было никакой мыслимой закономерности, потому что закономерности были для людей. А Гусман и Перетти были убиты не человеком.
Он не хотел думать о том, что может означать открытие Давуд. Не сейчас, когда имя Шиллера зияло между ними, как пропасть.
Он не хотел отвечать на все эти вопросы. Не хотел быть ее другом.
Взглянув на часы, он поспешил заговорить, пока она не продолжила свой допрос.
– Уже поздно. Ты вряд ли успеешь на последний поезд. Давай я подвезу тебя обратно в кампус.
Поездка домой была тихой. Никакой музыки. Никаких разговоров. Только гул двигателя, дальний свет фар, прокладывающий путь через темноту новолуния. На его коже под волосками были видны небольшие трещинки, прочертившие карту по позвонкам. Он держал руки на руле и старался не думать о Шиллере и о том, что еще он мог прошептать Лейн на ухо.
Они были в нескольких минутах езды от кампуса, когда Лейн наконец нарушила молчание.
– Твои родители будут сердиться? Из-за бабочки?
– Сомневаюсь.
Это был короткий ответ, все, что он мог заставить себя сказать ей. В подстаканнике его телефон озарил салон машины очередным входящим звонком. Он поспешил сбросить его. Кабина машины снова погрузилась в звездную темноту. Сидевшая рядом Лейн была недовольна.
– Их никогда не бывает дома, – заметила она, когда он въехал на парковку. – Где они проводят все свое время?
В окнах бесформенная полоса вечнозеленых растений превратилась в освещенное струнами мерцание деревьев-топиариев.
– Не копайся в моей жизни, Уэнздей, – сказал он. – Потом я могу тебе не понравиться.
– В этом нет никакого риска, – заверила она его. – Ты мне и так не нравишься.
– Правда? – Колтон въехал в зону парковки и поставил машину на стоянку. – Поэтому ты потратила весь вечер на то, чтобы нарисовать мне бабочку?
– Да, – сказала она, и эта ложь глубоко вонзилась в его солнечное сплетение.
Заглушив двигатель, он сидел неподвижно и ждал, пока она вылезет из машины. Каждая часть его тела болела. В подстаканнике его телефон взрывался одним уведомлением за другим. Он взглянул на Лейн и увидел, что она наблюдает за ним, ее лицо светилось голубым светом от экрана.
В течение нескольких минут единственным звуком было тихое дыхание. Вдоль основания лобового стекла появилась полоска конденсата. В темноте Лейн казалась звездной, ее глаза были золотистыми, и он подумал, насколько больно будет, если он наклонится и поцелует ее.
Он уже собирался сдаться и выяснить это, когда его телефон зазвонил снова. Ругаясь, он нащупал его и отключил звук. В воздухе витали остатки звона. Когда он снова взглянул на Лейн, уголки ее рта задумчиво сжались.
– Что ты чувствуешь, – спросила она, – когда проходишь сквозь небо? – Безмолвная близость предыдущего момента оборвалась. Он не мог вернуть ее, и это было к лучшему. Нарушения, совершенные им, оставляли глубоко под его кожей зазубрины, как дыры на ремне. Он почувствовал вкус железа.
– У всех по-разному, – сказал он, предпочитая не отвечать вместо того, чтобы сказать правду. Его голос прозвучал хрипловато, и он надеялся, что она этого не заметила.
– Я спросила не про всех, – возразила она. – Я спросила о тебе.
Он сразу понял ее правильно. Просто не хотел говорить. Не хотел, чтобы она знала, как он каждый раз хватался за горло, убежденный, что в его легкие попала вода. Что он плакал, как ребенок. Что холод проникал в его кости.
Вместо этого он сказал:
– Ты задаешь слишком много вопросов.
– А ты не даешь мне ответов. – Она отрегулировала климат-контроль для правого пассажирского кресла, пальцы растопырились от скудного тепла. Внешне она старалась быть невозмутимой. – Я беспокоюсь, что не смогу пройти через небо на следующей неделе.
– Сможешь, – сказал он, и говорил серьезно. – Ты должна быть здесь, в Годбоуле. Ты думаешь, что это не так, но это правда.
Она разразилась неискренним смехом.
– Попробуй сказать это моим профессорам. Я уверена, что они с тобой не согласятся.
– Да плевать на них. – Он очертил глянцевый логотип на руле. – Они видят тебя восемьдесят минут в день в комнате, полной лиц. Они не знают, на что ты способна.
– Ни на что, – огрызнулась она. Колтон услышал напряжение в ее голосе. – Я ни на что не способна. Адья может выйти за пределы своего тела. Маккензи может сказать тебе, что произойдет, за несколько дней до того, как это случится. Все остальные студенты, которых я встречала, обладают какими-то особыми, магическими способностями. И вот есть я.
Он выдержал ее взгляд.
– И есть еще ты.
Слова повисли в воздухе между ними. Он хотел бы, чтобы она знала то, что знает он. Ему хотелось, чтобы он не врал ей.
На лобовом стекле пятнышко конденсата растекалось серым цветом, начиная увеличиваться в форме овала, окутывая их туманом. Казалось, что они с Лейн занимаются чем-то незаконным. Припарковались за углом возле ее общежития. Новая луна взошла на пустую вершину неба. Ее яркие глаза смотрели на него.
Должно быть, она тоже это почувствовала, потому что резко отстегнулась и потянулась за своей сумкой.
– Я должна идти