неправильного ответа. Просто начните с того, что расскажите мне, что вы видите.
Но в этом-то и была проблема. Она ничего не видела. Когда она осталась стоять на месте, Уайтхолл вздохнул.
– Знаете, – сказал он, – моя жена была в некотором роде фольклористом. Ее приводили в восторг истории о пропаже людей в Клава-Кэрнс, в Инвернессе, – девиц, похищаемых по ночам людьми, новорожденных младенцев, вырванных из колыбели и подмененных другими. Знаете ли вы, что мы с моим дорогим другом Деваном обнаружили, когда посетили Инвернесс?
– Что?
– Небо, достаточно чистое, чтобы видеть насквозь другую сторону. Занавес, шевелящийся на свету. Возможность того, что все истории, которые нам рассказывали в детстве, были правдой. То же самое мы обнаружили у стрел Дьяволов, у мегалитов в Монтане. Все они построены на лей-линиях, все они тонкие, как бумага. Если бы обычный человек ступил внутрь одного из таких комплексов, он бы почувствовал холод. Слабый шепот невозможного бриза. Волоски вздыбились бы на затылке, и они ушли бы, так и не поняв, что стоят на самом краю пропасти другого мира. Но вы? Вы – не обычный человек. И есть другие способы увидеть. Может быть, вы попробуете рассказать мне, что вы слышите?
– Что я слышу? – она удивленно посмотрела на него.
– Да. – Его глаза были яркими за линзами. – В тишине.
Она осторожно подняла руку и отключила свой имплант. В ушах у нее звенело, звук напоминал звон бьющегося колокола. Однако, кроме этого, он сопровождался слабым дрожанием чего-то еще. Делейн закрыла глаза, и гул в ее голове усилился до крещендо. Он пронесся сквозь нее, как крик из наутофона. Звуки медленно – невероятно медленно – обретали форму, поднимаясь и опускаясь в бессмысленном шуршании тысячи неизвестных голосов.
Как будто энергия, которая трещала и выплескивалась вдоль лей-линий, пыталась говорить с ней, негромко и с мольбой.
Она снова включила свой имплант.
– Я слышу, – сказала она, ее глаза все еще были закрыты.
– Хорошо. – В голосе Уайтхолла звучало удовлетворение. – И что именно вы слышите?
– Гул.
– Очень хорошо. Теперь откройте глаза. Посмотрите еще раз.
Она повиновалась. Там, где раньше ничего не было, теперь виднелось слабое полотно. Это напомнило ей вывешенное для просушки белье, матовые простыни, развевающиеся на летнем ветерке. Гул в ее голове вырвался наружу трелью, пробирая до костей, словно она была скрипкой, а дверь – смычком.
Уайтхолл улыбнулся ей, прищурив глаза.
– Вы полностью готовы, мисс Майерс-Петров. Больше никаких колебаний. Мистер Прайс встретит вас с другой стороны. Входите.
Вот и все. Он удалился, оставив ее одну в пустом блоке.
Входите. Как будто ей предстояло выйти из одной комнаты в другую, легко, как два пальца об асфальт.
Входите, как будто это так же просто, как переступить порог.
Входите, – и она снова посмотрела на то место, где небо разорвалось на две части. Ее сердце забилось болезненным стаккато. На этот раз, когда она протянула руку, то почувствовала его. Край, мягкий, как паутина. Затаив дыхание, она шагнула вперед, следуя за непрекращающимся гулом. Звук поднялся до крещендо и пронесся сквозь нее дрожью, от которой ее зубы зазвенели, как камертоны.
Возможно, это произошло в мгновение ока. Может быть, прошел час.
Кожа будто медленно отслаивалась. Боли не было, только ощущение, что ее слишком крепко схватили, причем тысячей назойливых пальцев. В ее голове звучали тысячи шепчущих голосов. «Смотри, – говорили они. – Смотри, смотри, смотри».
А потом все закончилось, и она вышла на другую сторону.
За полшага до этого Лейн была одна в помещении. Теперь она стояла по пояс на лугу. День был ярким и погожим, солнце – ослепительного желтого цвета. Здесь не было ни склада, ни ограды из цепей, ни эстакады. Только земля, широкая и пустая. Трава вокруг нее стояла бесцветными стеблями, низко склонившись под красивыми головками с перьями. Где-то вдалеке трещала птица.
Рядом сидел Колтон, опираясь на поникшие ветви белого дуба, его предплечья были сложены на коленях, в руках мелькало что-то черное. Над его головой листья ализаринового дерева мерцали, как живое пламя.
Небо здесь было другим по ощущениям – чистым и ласковым. Под ее ногами был потрескавшийся асфальт, темные реки, изрезанные толстыми клочьями мальвовой травы. Земля, возрожденная. Она двигалась по ней и размышляла о том, что за пульсации заставили этот мир так сильно отличаться от их собственного – какое событие могло превратить оживленную бостонскую суету, которую она оставила позади, в сонное затишье.
Колтон поднялся на ноги, когда она подошла, на его щеках появились яркие пятна от солнца. Медленно до нее дошло, что в руке он сжимал ее берет.
– Ты опоздала, – сказал он и одарил ее скрытой улыбкой со стальным отливом.
– Немного. – Ее ноги шатались. – Но я успела.
– В этом не было никаких сомнений.
Его непоколебимая уверенность в ней заставила ее почувствовать тысячу вещей одновременно. Это было нечестно. Даже когда он не пытался, все, что вылетало из его уст, казалось, было создано специально для того, чтобы вывести ее из строя.
Стараясь сохранить отстраненность, которую она не чувствовала, Делейн сказала:
– Это мой берет.
– Правда? – Он закрыл оставшееся между ними пространство, трава склонилась вслед за ним, Колтон надел берет ей на голову. Его взгляд был загадочным, когда он отошел назад, чтобы осмотреть ее. – Идеально.
Внезапно налетевший ветер сорвал листья с веток, и на мгновение их охватил багровый шквал. Она успела поймать берет, прежде чем ветер подхаватил и его.
– Где ты его нашел?
– Я вытащил его из куста остролиста. – Уголки губ Колтона сжались в улыбке.
В ней вспыхнуло разочарование от очевидной лжи, и она подняла на него взгляд, прикрыв один глаз от солнца.
– Ты всегда все держишь в секрете?
– Нет. – Это слово пронзило воздух между ними, как игла.
– Тогда докажи это, – сказала она.
– Доказать? – Его глаза расширились.
– Да.
– Прямо сейчас?
– Да, – повторила она, но в этот раз прозвучала решительнее. – Прежде чем мы вернемся. Скажи мне только три вещи, которые будут абсолютной правдой.
Засунув руки в карманы, Колтон рассматривал небо за деревьями. Наконец, он спросил:
– Ты когда-нибудь слышала об оболе Харона?
Вопрос застал ее врасплох.
– Не слышала.
– Речь идет о древнегреческой практике засовывать монеты за щеки умерших, чтобы обеспечить им безопасный проход через подземный мир. – Он протянул руку, и Делейн уловила мерцание никеля, исчезающего между его пальцами. – Оболы предназначались в качестве взятки паромщику. Члены семьи хотели убедиться, что умершие смогут оплатить свой путь через реки. В противном случае они застряли бы на земле навечно, оставшись бродить по дому и