Он камикадзе и самоубийца. У него напрочь отсутствуют инстинкты самосохранения, если он решил выехать на этот трек. У меня замирает сердце, когда я думаю о том, что может там случиться. А фантазия у меня богатая.
Я не трусиха, но умею адекватно оценивать риски. Глубину луж и глубину отчаяния Громова.
Я всё ещё не уверена в том, что он не наркоман. Кажется, он действительно что-то принимает. Может, антидепрессанты? Или ещё какие-то нейролептики? Что-то не слишком сильное, что помогает ему справиться с ситуацией с его отцом. Люди так просто не рискуют своей жизнью, если в их душе царят покой и гармония.
Вместо того чтобы лежать под одеялом накануне выходных и смотреть новые серии вышедших сериалов, я морожу уши, нос и коленки на продуваемом ледяным ветром треке и волнуюсь о здоровье — моральном и физическом — Громова.
Дожила.
— Кого высматриваешь? — Пихает меня в плечо Тая.
— Никого.
— Будешь за него болеть?
— За кого? — раздаётся у нас за спиной голос моего брата.
Он вручает нам напитки и окидывает взглядом трек. Савва приехал с нами не просто по доброте душевной. Ему явно хотелось провести время с моей подругой, которая в свою очередь не спускает взгляда с владельца «панамеры». Тот её по законам жанра даже не замечает.
— Спасибо. Сколько я тебе должна, Савва? — спрашивает Тая, и лезет в мой задний карман джинсов за телефоном.
Бью её по руке. Нашла повод.
— С ума сошла? Я угощаю. А ты переведи мне три сотни, — кивает мне с усмешкой.
Вот она — братская любовь. Закатываю глаза.
— Я воспользуюсь рассрочкой и буду выдавать тебе по десять рублей на протяжении тридцати дней, идёт?
— Вы такие милые, — вздыхает Тая. Обхватывает трубочку губами, втягивает в себя горячий напиток и морщится: — Что это? Компот?
— Безалкогольный глинтвейн. Но, судя по вкусу, — Савва цокает языком и передёргивает плечами, — та ещё параша.
— Тогда я вообще не буду платить. Сделай возврат моей порции. — Пихаю стакан обратно брату в руки.
— Воу-воу. Хочешь, чтобы мне выбили зубы старые бородатые байкеры?
— Ты всё равно хотел поставить себе виниры. Воспользуешься случаем и сэкономишь на сточке зубов.
Мы все вместе хохочем, громко и некультурно, привлекая к себе лишнее внимание толпы.
Чувствую, что на нас кто-то смотрит, и в этот раз безошибочно в толпе незнакомых людей нахожу взглядом лицо Матвея, наполовину скрытое защитным шлемом.
Он успел переодеться в чёрную с жёлтыми вставками форму для заезда.
Громов подмигивает мне и, прислонив два пальца к шлему в приветственном жесте, опускает визор.
Выпендрёжник.
Седлает мотоцикл.
Его закрывает плотное кольцо из людей, и мне остается только догадываться, как скоро произойдёт его заезд.
У меня потеют ладони, когда я думаю о травмах, которые может получить Громов, если приземлится неудачно. Против собственного благоразумия и здравого смысла начинаю нервничать.
— Кто это? — интересуется Савва. — Тот самый парень, про которого ты заливала отцу? Он существует?
— Что? Нет! — выкрикиваю слишком поспешно. — Это просто знакомый из универа.
Матвей мне чужой, а у меня потеют ладони и тахикардия, когда он, отталкиваясь двумя ногами, выезжает на трек.
Глава 17
Жадно впиваюсь взглядом в стремительно удаляющуюся жёлто-чёрную спину. Из-под колёс мотоцикла Громова поднимается столб грязевых брызг.
Зрители ликуют и улюлюкают, воодушевлённо хлопая в ладоши.
На это невозможно смотреть и не смотреть невозможно.
Я несколько раз пытаюсь отвернуться и прислушаться к тихому разговору Таи и Саввы, но не могу сконцентрироваться, продолжая неотрывно следить за Громовым.
Он развил максимальную скорость и уходит в повороты, лишь чуть её сбрасывая, наклоняет мотоцикл почти параллельно земле. Мне даже несколько мгновений кажется, что он не сможет выровняться и потеряет управление, кубарем с него слетев и переломав себе шею, но Матвею каждый раз удаётся совладать с рычащим двухколёсным монстром под ним.
Вцепившись пальцами в защитное ограждение, вытягиваю шею, не боясь быть обрызганной грязью с головы до ног.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я будто тоже там, на этом треке. Сижу за спиной у Громова, вцепившись в его плечи, и шепчу молитву ему на ухо.
Какой же он идиот. Смертник.
Кто придумал этот вид спорта, видимо, хотел побыстрее расстаться с жизнью или убить кого-то из своих заклятых врагов таким изощрённым и хитрым способом. Можно снимать документалки “Тысяча и одна смерть по глупости”. И труп прятать не нужно — человек сам убьётся по собственному желанию на глазах у ликующих и жаждущих кровавых зрелищ людей. Иначе как объяснить, что все без исключения пялятся в размытую дождем трассу на Матвея?
Больше желающих покататься я не вижу.
Дружок Громова оказывается рядом, внезапно вынырнув из толпы. Касается моего локтя, привлекая внимание. Вздрогнув, отшатываюсь на шаг, врезаясь в Таю.
— Я не сифозный, Валерия, — криво усмехается от моей реакции.
— Кто тебя знает. Справку ты мне не показывал, — пожимаю плечами. — А судя по образу жизни, пробы ставить там особо негде.
Клим, запрокинув голову, коротко смеётся.
— Один-ноль.
— Ты всегда такая язва?
— Нет, только по праздникам, — говорю, не скрывая сарказма.
Мой взгляд уплывает с самодовольного лица мажора ему за спину, на трек, как раз когда с рёвом мотора мимо нас проносится Громов. Мне кажется, или переднее колесо опасно вильнуло и Матвей только в последний миг смог его выправить? Визор его шлема направлен в нашу сторону.
На трассу смотри, придурок!
— И какой сегодня праздник? — не унимается Клим.
— День терпимости.
— Два-ноль.
— Не знала, что мы ведём счет.
Клим протягивает, держа за горлышки, две неоткрытые бутылочки сидра. Одну мне, другую Тае. С сомнением кошусь на поднесение, когда подруга, наоборот, быстрее выхватывает одну из бутылок, отдав Савве кислющий глинтвейн.
Так и хочется закатить глаза.
— Спасибо. Выпивка тут отстой, — щебечет Тая, заправляя за уши белокурые локоны.
Потеряв всякий интерес к моему брату она делает шаг вперёд, незаметно оттесняя меня в сторону, пытаясь занять место поближе к своему предмету вожделения.
— Зато шоу огонь. Как вам выкрутасы Мота, девчонки? — спрашивает Клим.
— Он хотя бы знает, что делает? — интересуюсь хмуро, наблюдая, как Громов разворачивает мотоцикл и крутится на месте, а затем направляется в сторону трамплинов.
— Если бы не знал, его бы тут не было. Не переживай, Лера. Вернётся наш красавчик в целости, сохранности и полной боевой готовности, накачав адреналином свои эмоциональные баки.
— А ты так умеешь? — встревает в разговор Тая.
— Я умею ещё и не так, красивая, — понизив голос до интимного шёпота, проникновенно произносит Клим.
Вот теперь я закатываю глаза и отворачиваюсь от воркующей парочки.
— Чё за хрен? — тихо интересуется Савва, раздувая ноздри.
От его взгляда не укрываются перемены в подруге. Он буквально дырку прожигает взглядом то в затылке Таи, то во лбу Клима. Это ему ещё не видно, как она улыбается и хлопает ресницами, пытаясь флиртовать.
Неразделённые чувства — вот, что отстой, а не кислый глитвейн. В него можно добавить мёд, сахар и корицу, тем самым обыграв вкус, и спасти. А что спасет от того, что у одного человека слишком много чувств для другого?
— Друг.
— Твой?
— Нет, конечно, этого самоубийцы, — кивком показываю на трек.
— Как ты его, «любя», — усмехается невесело брат. — Запретила бы. Он бы и не поехал. Или у тебя нет власти над собственным парнем?
Да они все издеваются?
— Он не мой парень!
— Поэтому ты не сводишь с него взгляда?
Как раз в этот момент Матвей прибавляет скорость и влетает на трамплин, собираясь сделать петлю, и я прикрываю глаза.
Я не могу описать словами эмоции, которые простреливают меня с головы до ног, когда слышу оглушающий синхронный «ох» толпы.