— Но ведь он думает, что я ничего не знаю.
— Но ты ведь попыталась это выяснить, не так ли? Вот в чем штука. Ты начала копать, а он в итоге выдал своими действиями, что в записной книжке вовсе не подсчет очков в какой-то дурацкой карточной игре.
Я обдумываю слова Клемента, а он вновь принимается за еду. С его заключением не поспоришь, и теперь мне ясно, что своим постом в Твиттере я, сама того не ведая, привлекла внимание Аллана Тима.
— И что вы предлагаете?
— Пока Тим для нас всего лишь тень. Нужно выяснить, что он за фрукт, и вот тогда мы сможем с ним разобраться. И лучше всего выйти на него через людей в блокноте.
— И вы думаете, что члены «Клоуторна» нам что-то расскажут? Серьезно?
— Пупсик, я умею вызывать на откровенность. Полностью развязываю людям язык за считаные минуты.
— Наверное, не стоит спрашивать о методах?
— Не, не стоит.
— Так и думала.
Бросаю на Клемента укоризненный взгляд, но он уже переключился на еду. Ненадолго, впрочем.
— Спасибо, пупсик, — бросает он, подавляя отрыжку. — Неплохая жрачка.
Я нахожу, что вполне удовлетворила свой отнюдь не зверский аппетит, и отставляю тарелку на журнальный столик.
— Ты закончила?
— Больше не хочу.
— Тогда ты не против?
— Э-э…
Поздно. Остается лишь молча взирать, как великан стремительно расправляется с моей сычуаньской лапшой. На вкус, однако, не обращать внимания он не может, поскольку блюдо едва ли не валит с ног своей остротой.
— Ёксель-моксель, — выдавливает наконец Клемент. — Немного островато.
— В следующий раз будете знать. И примите мои поздравления.
— По поводу?
— Вы единственный на земле человек в возрасте до пятидесяти лет, кто еще использует выражение «ёксель-моксель».
— Да все так говорят.
— Нет, Клемент, уже никто так не говорит.
Не дождавшись внятного ответа, достаю из сумочки причину своих нынешних бед — блокнот в потертой кожаной обложке.
— Думаю, пора переходить в наступление.
Перелистываю первые страницы, и мне становится очевидно, что подыскать кандидата на допрос Клемента будет не так-то просто. Раздосадованно констатирую:
— В нашем плане небольшой изъян.
— Что такое?
— На страницах только фамилии. Что совершенно ничего нам не дает, если только не попадется совсем уж необычная.
— Черт.
Клемент снова устраивается в кресле, я же продолжаю просматривать фамилии, зауряднее которых сложно даже представить: Грант, Уильямс, О’Коннор, Эванс, Паттерсон и Харрис. Далее ничем не лучше: Мидлтон, Тёрнер, Хокинс, Ланг, Уоттс, Сондерс и… Нитеркотт.
— О боже!
— Ну что еще?
— Нашла! — вскрикиваю я. — Нитеркотт.
— Вариант, пупсик. Как будто действительно редкая.
— Все еще даже лучше. В начале недели я брала интервью у девушки, которую зовут Стейси Нитеркотт.
Взгляд Клемента выражает полнейшее непонимание.
— Ты можешь знать ее как Стейси Стэнуэлл, из реалити-шоу «В эфире Челси».
Объяснение не помогает.
— Ладно, не суть. До интервью я тоже о ней не слыхала.
— Дело не в этом. Ты говоришь, она девушка, а в «Клоуторн» женщины не допускаются. По крайней мере, изначально такое правило существовало.
— Тогда к списку их преступлений добавим еще и оголтелую сексуальную дискриминацию. Но я не Стейси имела в виду.
— А кого?
— Ее отца, Лэнса Нитеркотта. Он был выдающимся театральным режиссером, открыл миру многих талантливых актеров. Роль в постановке Нитеркотта практически являлась залогом успешной карьеры.
— Как-то сомнительно, что в «Клоуторне» кому-то могло приспичить выступать на сцене.
— Верно, но им вполне могло захотеться пристроить на видную роль своего ребенка или жену, да хоть любовницу. Разумеется, подобную возможность можно и купить, но если попросить одноклубника об услуге…
— А, усек. Похоже, с этим чуваком Нитеркоттом и вправду стоит побазарить.
— Стоило бы, вот только он некоторое время назад покончил с собой.
Клемент закатывает глаза.
— Обычно, пупсик, покойники болтливостью не отличаются.
— Разумеется, но вдруг Стейси показалось что-то странным в поведении отца за несколько месяцев до его смерти? Поговорить с ней все равно будет не лишним, вы так не считаете?
— Ладно, даже если он вовсе и не мужик из блокнота, мы как будто ничего не теряем.
— Пока это единственная зацепка, — отзываюсь я и снова принимаюсь за блокнот. — Хотя осталось еще несколько десятков страниц.
Увы, на этих десятках страниц мне не попадается ни одного реалистичного кандидата для допроса.
Закрываю блокнот и убираю в сумочку.
— Что ж, одно имя — лучше, чем ничего.
— Начало положено.
— Именно, Клемент. Думаю, мы установили первого потенциального члена «Клоуторна».
— И ты знаешь, что это означает?
Еще как знаю. Точка невозврата пройдена. И это словно первый восхитительный глоточек за день для алкоголика. А моя слабость — «звоночек», опьяняющий почище любого спиртного напитка. И противиться ему я не в силах.
— Я должна сделать это, Клемент. Понимаю, расследование опасно, но мне нужны…
— Тебе нужны ответы. Я понимаю.
— Правда?
Он подается вперед и ловит мой взгляд.
— Неведение — это проклятие. Поверь мне, я полностью тебя понимаю.
Мне вспоминается первое правило Эрика в журналистике: никому не доверяй, ничему не верь. Я не готова полностью доверять Клементу, равно как и его рассказам, но есть в его глазах нечто завораживающее, способное подорвать чью угодно решимость.
— Как вы говорили, Тим этого так не оставит. А я не собираюсь ему уступать.
— Я бы выпил за это, пупсик, вот только стакан пуст.
В доказательство он демонстрирует свою посуду.
— Клемент, на дворе двадцать первый век. Если надеетесь, что я собираюсь изображать из себя прилежную домохозяйку, вы глубоко заблуждаетесь.
— Ах да, времена изменились, — отзывается великан с усмешкой.
— И значительно.
— Но, может, прежние все-таки были лучше?
Я встаю и убираю со стола тарелки, тем самым перечеркивая собственное заявление секундной давности.
— Без машины времени этого мы никогда не узнаем. Но лично я считаю, что без бытового расизма, отключений электричества и трехдневной рабочей недели в целях его экономии только лучше.
— Тут я не спорю, но если нынче все так замечательно, почему же тогда никто не радуется? Газеты почитаешь, так в стране свирепствует эпидемия депрессии!
— Не все так просто.
— То-то и оно! А в прошлом жизнь была проще, стало быть, лучше.
— Вы, я погляжу, специалист по современной истории?
— Еще какой, ты удивишься.
— В наше время меня мало что способно удивить. Ладно, идемте, покажу вашу спальню и научу наливать себе виски.
Великан встает с кресла и потягивается. Без дополнительных сантиметров каблуков чувствую себя как чихуахуа в компании ротвейлера.
Мы проходим в гостевую спальню, также служащую домашним офисом и хранилищем для излишков моего гардероба.
— Он гораздо удобнее, чем выглядит, — беззастенчиво вру я, раскладывая диван-кровать.
— Да потянет.
— Вам что-нибудь нужно? Зубная щетка? Сменная одежда?
— Не-а.
— Хорошо. Что ж, вас еще дожидается стаканчик, а потом, думаю, не помешает пораньше лечь спать. Кажется, завтрашний день будет долгим.
Наливаю ему на кухне вторую порцию виски и отправляюсь в уборную.
Стоит мне усесться на унитаз, как в голову приходит мысль: «Ты что, совсем рехнулась?»
Уборную я покидаю, так и не найдя ответа.
15
Один из нас спал хорошо, и это была не я.
Ночка выдалась суровым испытанием как для моего тела, так и для рассудка. Я металась и ворочалась, изводимая голосом прославленного документалиста Дэвида Аттенборо, описывающего исходящие из гостевой спальни звуки: «С приходом ночи саванну сотрясает оглушительный рев антилоп гну, у которых сейчас гон».