— При здешних масштабах ваш бинокль, по-моему, кажется нелепым, — не удержался, чтобы не сделать замечание, Бенет.
— Однако с его помощью можно очень хорошо разглядеть «ахиллесову пяту» нашего общего знакомого.
«Ахиллесова пята» выглядит весьма приятно, она такая же свеженькая и совсем зелёная, как и все вокруг этой ранней весенней порой. Девушка, хотя и вымахала ростом, но её легче представить в школьном переднике и за партой, чем в этой компании разбитных парней, передающих друг другу плоскую бутылку с какой-то коричневой жидкостью, наверняка не микстурой от кашля.
— Хорошо, что у строгих отцов бывают не очень строгие дочери, — бормочет Бенет, чей взгляд в данный момент также устремлён на «ахиллесову пяту».
И осенённый какой-то мыслью, он спрашивает:
— Не с этим ли легкомысленным созданием вы собирались устраивать мне свидания у зубного врача?
— Не говорите чепухи, — отвечаю я спокойно. — Я нарочно вёл себя с зубным врачом как слон в посудной лавке. Но этот только что распустившийся, уже порочный цветок предназначен для нежных рук, а не для таких лап, как ваши, Бенет.
— К вашему сведению, у меня крепкие не только руки, но и зубы, — с достоинством осведомляет меня мой помощник. — В последний раз они болели, дай Бог памяти, когда у меня выпадали молочные.
— Охотно верю, но сейчас эти биографические подробности не имеют значения. Важно другое, где нам найти эти нежные руки.
Я снова осматриваю в бинокль панораму и снова разглядываю дитя порока. В этот момент оно прижалось губами к плоской бутылке. Питьё явно горькое, но дитя старается не морщиться, чтобы не считали, что оно ещё дитя.
Внимание Бенета незаметно переключилось на беговую дорожку, где несколько лошадей готовятся к забегу.
— Что вы скажете, Томас, насчёт пари на небольшую сумму?… Я бы охотно поставил на номер семь.
— Обратитесь с таким предложением к вашему приятелю Адамсу, — отвечаю я. — Вон, видите, он подъезжает. Что касается меня, то я отбываю.
Я направляюсь к машине, но мне не удаётся избежать встречи с приближающимися коллегами — четой Адамс и четой советника. Обе пары в самом безоблачном весеннем настроении, и госпожа советница шагает так широко и решительно, словно собирается принять участие в состязаниях в качестве беговой лошади.
— Очень рано уходите, дорогой… — замечает Адамс, пожимая мне руку в ответ на моё приветствие.
— Как всегда, умерен в своих удовольствиях, — с улыбкой произносит госпожа Адамс.
Я застаю Андрея в машине, он положил голову на руль, видно, решив использовать паузу в служебных делах, чтобы немного вздремнуть, греясь на солнышке.
— В город? — спрашивает он, стряхивая с себя дремоту.
— Нет, в горы! Такая погода только для поездки в горы, мой мальчик!
* * *
Машина катит среди цветущих деревьев по неширокой, с очень крутыми поворотами дороге между Банкя и селом, которое, по словам Андрея, называется Княжево, я беззаботно откинулся на спинку сиденья рядом с шофёром, успокоенный тем, что руль в руках не Мэри, а настоящего профессионала.
Впрочем, нельзя сказать, что я абсолютно спокоен. Скорее немного начеку, хотя и полагаю, что опасаться нечего.
— Почему вы увеличили скорость? — спрашиваю я небрежно, заметив, что Андрей вдруг нажал на газ.
— Мне показалось, что за нами следят.
— Именно поэтому сбавьте скорость. Никогда не дразните того, кто за вами следит, мой мальчик. Наоборот: успокойте его. Пусть он расслабится. Пусть даже уснёт. Вы от этого ничего не потеряете.
Действительно, позади нас на приличном расстоянии едет чёрная «волга».
Именно её отражение в зеркальце мешало мне совсем успокоиться. Конечно, это обычная проверка намерений господина советника по культуре. У нас тоже применяется такой приём. Вообще полная взаимность, в точном соответствии с дипломатическими нормами.
И всё же, когда я вижу такую чёрную «волгу» или когда на дороге мелькает коричневато-зелёная форма милиционера, а тем более если мой взгляд поймает взгляд другого человека не в форме и, вероятно, не выполняющего никаких служебных обязанностей, но вызывающего хоть малейшее сомнение, я весь внутренне напрягаюсь. И не потому, что у меня есть основания чего-то бояться, а потому, что все эти компоненты часто невидимой, но реально существующей силы напоминают мне, что в какую-то минуту, очень важную для меня, эта сила вдруг опустит руку мне на плечо и скажет: «Не двигайтесь!»
И всё полетит к чёрту.
Хотя в нашей профессии провалы порой неизбежны и не слишком влияют на твою судьбу, бывают, однако, провалы поистине роковые. Это последний провал, после которого тебя отправляют или глотать пыль в архиве, или выбрасывают на улицу. Сейчас мой провал будет именно таким.
И поэтому даже такая чёрная «волга», выделяющаяся на зелёно-голубом фоне весеннего пейзажа, заставляет меня всего напрягаться и чувствовать, как по спине пробегает холодок.
Впрочем, «волга» исчезает где-то за поворотом, пока мы пересекаем Княжево, и больше не появляется. Люди в ней, наверное, перестали интересоваться мной, а может, это были люди совсем не из той организации. Наконец я совершенно спокойно могу развалиться на сиденье. Я слегка прикрываю глаза, словно собираюсь вздремнуть. Раздумывая, доставить ли себе удовольствие и поспать чуток или нет, я небрежно спрашиваю:
— Кстати, ведь ваша мать бельгийка…
— Бельгийка, — подтверждает Андрей.
— А ваш отец?
— Болгарин, естественно. Но он умер.
— И теперь, кроме жены и детей, вам приходится содержать и мать?
— Что поделаешь…
— Это нелегко, — говорю я сочувственно. — Я понимаю ваше положение, поскольку сам в таком же. Надеюсь, вы живёте не на одну зарплату, а как-то подрабатываете?
— Где?
— У тех, кто за нами следил.
— Нигде я не подрабатываю, — возражает шофёр. — Знаю, что вы не поверите, только я не подрабатываю.
— Значит, вы даёте информацию бесплатно?
Он отвечает не сразу, потому что из-за поворота на встречу нам выскакивает огромный грузовик, и Андрей резко поворачивает руль, чтобы не столкнуться с этим чудовищем. Потом бормочет:
— Какая информация у шофёра?
— Скудная, конечно, но нередко полезная.
— Да, что я вас отвёз туда-то и привёз оттуда-то.
Мы приближаемся к новому повороту, и шофёр снова сосредоточивает своё внимание на дороге.
— Невинные сведения тоже иногда годятся в работе, — замечаю я.
— За невинные сведения никто не платит.
— Отчего же! Я бы, например, заплатил. Вы готовы предложить мне что-нибудь невинное? — спрашиваю я лениво и словно бы шутя.
— Бросьте, господин Томас, — с досадой произносит шофёр, смотря вперёд. — Ко мне и так относятся с подозрением. Не впутывайте меня в свои опасные игры.
— Но речь идёт не об опасных играх, а о вещах совершенно невинных.
— Знакомая сказка! — скептически замечает Андрей.
— Ладно, не будем спорить, — как бы соглашаюсь я, выпрямляясь на сиденье. — Я скажу вам, о чём идёт речь, а вы мне скажете, опасное это дело или неопасное. Согласны?
— Отчего же? Поговорить можно…
В его тоне чувствуется такое же, как и раньше, пренебрежение к моим доводам, но это не мешает мне отметить, что я заработал одно очко.
— Насколько я знаю, вы любите ходить после работы в такие кафе, как «Берлин», «София», «Балкан»…
— А это что, запрещено?
— Нет, наоборот, рекомендуется! Особенно в «Софию».
— А дальше что?
— Это почти всё, что от вас требуется: делать то, что вы и так делаете.
— Вы шутите, — бормочет шофёр.
Однако он невольно сбавляет скорость, словно для того, чтобы иметь возможность лучше вникнуть в то, что я говорю, и я засчитываю себе ещё одно очко.
— Я никогда не шучу, говоря о таких вещах. Вы можете мне не верить, но для меня безопасность и спокойствие людей, с которыми я работаю, важнее собственной безопасности.