все любят шампанское, и не понимают простых слов. И должны послушно бежать следом за…
Ася замолчала, слишком резкое слово чуть не слетело с языка, а она, возмущаясь Лёниными словами, так любила его, невозможно сильно любила, что готова была идти с ним хоть, банально говоря, на край света. Но что у него с Верой? То же самое, что и с Лариской? И хотелось спросить, правда ли то, что сказала Вера — он никогда не приводил девушек на рок-концерты — но она не решилась.
— Не думала, что ты любитель рока, да еще знаток таких мест, — она миролюбиво сменила тему.
Лёня хмыкнул и начал рассказывать, что Стриж — его одноклассник, что они дружат уже сто лет, и что он сам пытался петь, но медведь наступил на ухо, да там и остался, что пару раз попадал в милицию из-за таких концертов, и что у него есть множество записей, которые нигде больше не найти, и что наш рок когда-нибудь должен выйти из подполья, и что в Питере скоро ожидается открытый концерт «Машины времени».
Ася слушала, пыталась что-то добавлять, в основном не очень успешно, а в голове неустанно крутился напев песни Стрижа.
И тебя уведут, далеко, далеко,
Эти мысли чужие и длинные ноги,
А вернуться из дали совсем не легко,
Ведь, как лезвия бритвы, нас режут дороги…
Она не заметила, как пропела вслух, Лёня подхватил, видимо, забыв о неловкости медведя, громко, на всю ночную улицу, их голоса эхом отдались в прозрачном воздухе.
— Ты далеко живешь? — спросила Ася, когда, посмеявшись над своим дуэтом, они замолчали.
— В Автово, с родичами, — ответил он.
— С родителями? — переспросила она.
— Ну да, сестра еще есть, младшая.
Вот сейчас взять, решиться и пригласить его в общагу — эта неверная, сбивающая с ног, тёмная мысль вилась вокруг неё ночной ведьмой, рОковой темой, дрожью в теле. Но, на самом деле, где он проведет остаток ночи? Как доберется до Автово? Спросить или не спросить? Она решилась, когда они вышли на площадь-перекресток, где улица упиралась в Кировский проспект, и миновали угловое здание, тёмным силуэтом и тонким шпилем летящее в небеса.
— Ты… как ты доберешься домой?
— Не вопрос, переночую в общаге… у мужиков, — небрежно бросил он, как само собой разумеющееся.
— А, ну да, на самом деле, — сказала Ася, в который раз мысленно отругав себя за глупость,
— Туда бы еще попасть…
— Ну вот и клёво! — Лёня подхватил её под руку и опять потащил за собой. — Сейчас бы поесть и выпить!
— Только не шампанского! — подхватывая его бесшабашность, воскликнула Ася. — А поесть я бы тоже не отказалась!
Он вдруг остановился, резко, словно наткнулся на препятствие, обнял её за плечи.
— Асенька…
Наклонился, и она, не ожидая и ожидая, оказалась в плену его губ и, если бы и хотела, то не смогла бы оттолкнуть его, потому что это был он, и потому что так славно, так необычно, так волнующе никто никогда её не целовал. Вероятно, это и называлось «умело, опытно», и не было сил и желания прерывать поцелуй.
— Пойдем, пойдем, — сказал он, отпустил, снова подхватил и помчался по тротуару, а Ася почти бежала рядом с ним, как на край света.
Входная дверь общежития, разумеется, была заперта. Оставалось уповать на то, что в эту ночь дежурит не мрачная Олеговна, но лояльная добродушная Петровна, дружившая с бессонницей. Она разгадывала по ночам кроссворды, читала романы и, ворча, отпирала двери загулявшим жильцам. Для незаконных поздних посетителей существовал нелегальный вход — пожарная лестница, по которой можно было проникнуть в общагу через окно мужского туалета на втором этаже.
К счастью, на стук отреагировали — за дверью послышались тяжёлые шаги, загремел засов, и вахтерша Петровна, словно подарок небес, бормоча о безалаберных полуночниках, которых всё же негоже оставлять на ночь на улице, впустила Асю.
— И где ж ты бродишь по ночам? — спросила она. — Кавалера твоего не пущу, пусть не рвётся.
Вахтерша выглянула на улицу, осмотрела темный двор в поисках коварно затаившегося кавалера, захлопнула дверь. Ася поднялась по лестнице на второй этаж, осторожно, на цыпочках, пробралась по коридору, постояла, не решаясь войти, возле двери в мужской туалет, затем толкнула её, надеясь, что не наткнется на ночного посетителя, прошла через несвеже-благоухающую умывальную, каблук предательски стукнул по кафелю пола. Тяжёлая рама окна со стыдливо выкрашенным белой краской стеклом поддалась не сразу, заскрипела, казалось, на всю предутренне спящую общагу. Она потянула на себя раму, распахнула, и Лёня, уже стоящий на пожарной лестнице, ловко подтянулся, ухватившись за подоконник, и спрыгнул на кафельный пол.
— Я пошла, всё, спасибо тебе за вечер! — быстро прошептала Ася, когда они вышли в коридор, и ринулась прочь. Он догнал в пару прыжков.
— Асенька…
Снова поцеловал, уже не так нежно, как на проспекте, но отрываться от него ей ещё более не хотелось.
— Хорошо, иди… — вдруг сказал, отпуская.
Она неловко отступила, улыбнулась ему, махнула рукой, пошла прочь, сначала медленно, затем быстрее, вперёд и вперёд, вверх по лестнице, по истертым давно не крашеным ступеням.
В комнате было тихо и холодно, ветерок из незакрытой форточки надувал пузырем задёрнутую штору. Ася включила свет, присела на стул. Туго натянутая струна восторга и страха, что не отпускала весь вечер, чуть ослабла. Она стянула сапоги, их подсохшая серая кожа покрылась белыми водяными разводами. Сходила на кухню, поставила чайник, умылась. Нашла в тумбочке крем для обуви, начистила сапоги. Раздался негромкий, почти осторожный стук. Она замерла, стараясь поймать выпрыгнувшее наружу сердце, шагнула, отворила дверь. На пороге стоял Лёня.
— Привет, вот и я, — заявил, улыбаясь. — Примите на ночлег, парни то ли дрыхнут, то ли разбежались куда, а по всей общаге рыскать неудобняк.
— Лёня…ты что, как… — пробормотала она, отступая и пропуская его в комнату.
— У вас же есть свободная койка, Асенька.
— Есть… но…
— Ого, а у вас даже две свободные! — констатировал он, кивнув в сторону неразобранной Лёлиной кровати.
— Лена… дежурит сегодня, в детском саду… У меня там… чайник на кухне…
Ася вылетела из комнаты, обогнув Лёню, словно огнеопасное препятствие. Чайник весело надрывался, выпуская из носика струю пара. Отключив газ, она схватилась за ручку чайника, обожглась, ойкнула, прижимая мгновенно покрасневшие пальцы к губам. Пришлось вернуться в комнату за прихваткой. Лёня уже снял пальто и принялся расшнуровывать ботинки.
— Там тапочки есть… — бросила Ася, вновь убегая на кухню.
Говорят, что в критических ситуациях мозг человека отбрасывает всё лишнее, ненужное, начиная работать только на текущий момент. Возможно, ничего