Читать интересную книгу Мертвецы не танцуют - Острогин Макс

– Ого… – кивнул Курок.

– Кто-то ломился, – я потрогал пальцем дверь. – Давние следы… Такую дверь домкратом не выдавить. И замки…

Я постучал, звук получился глухой, железо толстое, царапины глубокие. Кто-то зря старался.

– Замки антивзломные, – указал Курок. – Открывашка возьмет? Она не утонула?

Открывашка хранилась в рюкзаке, в особом непромокаемом футляре. К футляру подсоединен баллончик со сжатым газом, создававшим внутри избыточное давление, препятствовавшее проникновению влаги, кроме того, футляр был снабжен гироскопом. Открывашка являлась сложным прибором, с тонкой механической частью, с мелкими деталями, опасавшимися излишней влаги и сотрясения, обращаться с ним стоило осторожно, поскольку открывашка – вещь полезная. В некоторых ситуациях жизненно важная.

Хотя антивзлом могла и не взять.

Я осторожно сбросил давление в футляре, снял замок и достал открывашку.

Открывашек только три всего, и каждую Петр делал почти год, сидел по вечерам с пинцетом и лупой, подгонял, настраивал, вымерял. Толстый металлический цилиндр, с одной стороны универсальный ключ, с другой – поворотное кольцо. Вставляешь ключ в замок, поворачиваешь кольцо.

Кольцо нужно поворачивать осторожно, на полделения, До тех пор, пока внутри не звякнет колокольчик

Замок на самом деле оказался взломостойким, пришлось ворочать ключом почти три минуты, после чего дверь поддалась …

Не знаю, я сразу карабин с плеча сдернул. Потому что кто-то вздохнул. Тяжко и безнадежно. Из квартиры выхлебнулась пыль, Курок отпрыгнул в сторону, вскинул винтовку. Вздох, не было никакого вздоха, просто дверь слишком хорошая, как ее один раз замкнули, так она воздух и держала. Значит, сейчас мы вдохнули воздух древности, настоящего старого мира.

– Там темно… – Курок прижался к стене. – Почему там темно?

На самом деле. Почему? Солнце еще не село, окна в доме широкие, стекла выбиты, а внутри темно. И воздух…

– Я посмотрю.

Зажег карбидку и шагнул в квартиру.

Запах. Привычный запах затхлости, какой водится в любой старой квартире, только сильнее, глаза даже заслезились. Я находился в большой комнате. Вернее, эта комната когда-то была большой. Вдоль стен располагались стеллажи от пола до потолка, на стеллажах бутылки и пластиковые банки, другая тара. Запасы. Я двинулся дальше.

Комнаты. Большие, с высоким потолком. И везде одно. Припасы. Вода. Еще вода, еще ящики. Окна оказались заложены кирпичами. Убежище.

В каждом убежище есть хозяева.

Я много такого видел. Вода, крупа, дрова. Многие пытались пересидеть дни гнева, не видел ни одного, у которого бы получилось.

Хозяин находился в последней комнате.

Изнутри комната оклеена бумагой. В несколько слоев. Для утепления. Мудро придумано, бумага лучше всего держит тепло. Топить печь не надо.

В углу велосипед без колес, электрокрутилка. И аккумуляторы – для накопления энергии. Это чтобы пользоваться потом, во время отдыха. Лампочка.

Диван. Книги вдоль стен. Конечно, не столько, как в библиотеках, но все равно. Вдоль стен. Еда и книги, интересный способ выживания, никогда про такое не думал…

Хозяин тут же, на диване. Лежал. Он совсем истлел, только скелет остался. Волосы длинные, ногти длинные, зубы в разные стороны. Кажется, старик. Дожил до старости. Вот тут. Размачивая крупу вон в том котелке. Читая вот эти книги. Пережидая…

Я вдруг понял, что хозяин ничего не пережидал. Он решил остаться здесь, в этой самой комнате, с пшеном и книгами и никогда не выходить наружу.

– Отличное место для ночевки, – сказал появившийся Курок – Дверь не сломать, еды полно. Я дверь закрываю?

– Погоди…

– Чего годить-то? Сумерки, давай закрываться…

– Ладно. Приберись тут, я сейчас…

– А свет?

Я отдал шлем Курку, вышел из квартиры. Не так что-то. Не мог я представить человека, который всю жизнь, много-много лет просидел вот в маленькой комнатушке и не осмелился выбраться из нее. Много лет дышал этим спертым воздухом.

Площадка перед квартирой была широкая, даже кресла имелись, правда, сидеть нельзя, все протухшие, развалились. Окно от пола до потолка и стекла сохранились, видимо, какие-то особенные, небьющиеся. Город хорошо видно. Ночью хмарь немного рассасывается, то ли в землю втягивается, то ли, наоборот, вверх поднимается, видно, особенно если луна светит хоть чуть. Дома в синеватом цвете. Улицы. Пустота.

Огонек.

Не очень далеко, километра, наверное, полтора. В одном из домов, на верхнем этаже, висит, не мигает. Кто-то. Вдруг меня посетило дикое желание – сбегать и посмотреть. Огонек в ночи, это же…

Это же дом. Печка. Запах дров. Снег и сияние в небе, и какие-то там зимние праздники, названия и порядок которых мы обязательно вспомним. Клюквенный сахар, мед и пряники. Никаких сушеных карасей, никаких вяленых лягушек, снегири за окном.

Скорее всего, ловушка. Следует соблюдать светомаскировку. Огонек ведь видно издалека, за полгорода. На него погань разная с большим удовольствием полезет. А тут зажег – и не боится. Значит, сам погань. Я вспомнил книгу про подводных обитателей. Про тех, кто в самой-пресамой глубине, докуда свет с поверхности вообще не доходит. У них вот языки есть, особые, со светляшками на конце, они эти светляшки зажигают и подманивают остальных рыб, а потом их жрут с превеликим успехом. Я представил – пустой дом, сидит пакость с огоньком на языке и подманивает. А зайдешь туда – и все, сожрет и косточки не выплюнет.

Так что мне этот огонек совсем разонравился. Ничего хорошего в нем, совсем ничего. Смерть.

Тут везде смерть.

Я вернулся в квартиру. Курок заканчивал приготовления, разбрызгивал вокруг скунса, воняло уже зверски, я подумал, может, не стоит здесь скунса, без него бы пересидели, ну, ладно.

Я вошел внутрь, запер дверь. Замок был соединен с системой засовов, по всем сторонам двери, надежно, крайне надежно. И вакуумный уплотнитель. Хорошая дверь.

Светло. Курок нашел ящик со свечами, расставил их по бутылкам, зажег. Пора ужинать.

Для приготовления пищи имелась керосинка и несколько канистр. Очень удобно, наварили пшенной каши, большой котел. Курок от голодной жадности сжег нёбо и язык, чмокал и шепелявил, однако остановиться не хотел, все ел и ел.

Надо приучать его к умеренности. Вериги, тропари, все, как полагается. Начну. Вот прямо завтра и начну…

Если честно, сам я тоже не удержался, слопал две обычные порции, так что в сон потянуло. А Курок, наоборот, впал в активность. Стал бродить по комнате, перебирать вещи на полках.

Я устроился возле стены, забрался в спальник

– Может, уберем его все-таки? – Курок кивнул на скелет.

– Да пусть сидит. Нечего хозяина беспокоить.

– Давай хотя бы диван сдвинем, стоит черт-те как…

Курок взялся за диван, толкнул. Звякнуло. За диваном потянулись цепи.

– Ого! – Курок налег на диван.

Цепи вели к крюкам, вмонтированным в стену, а заканчивались наручниками.

Забавный дед. Кого-то к стене приковывал…

– У него, наверное, в жену пришелец вселился, – предположил Курок.

– Что?

– Пришелец. Они всегда в мозг вселяются…

Курок голову потрогал.

– Или в легкие. А потом через грудь выбирается, я видел в книжках. Пришелец ей, значит, вселился, а мужику было жалко ее сдавать, вот он и решил ее лечить. Цепями привязал и лечил… А потом он понял, что ему ее уже не вылечить, и сбросил с балкона. Зачем ему тогда цепи?

Зачем ему цепи? Хотя кто его знает, может, действительно кто-то у него болел. А может, с ума сошла, ну, жена то есть. С балкона он ее не мог выкинуть, вот и держал, пока она не померла.

– Ладно, какая разница, – Курок вернул диван к стенке. – Сто лет назад было. И правда, может, зря мы его сдвинули. Нельзя покойников тревожить, примета плохая.

– Прыгни в люк, – ответил я. – Это же наш покойник, человеческий.

– Наш, не наш. Места тут маловато вообще…

Курок подошел к столу.

На столе глобус. Но не Земля, Землю я бы узнал, она синяя. А это черная. Хотя, может быть, теперь она такая и есть, с круглыми разноразмерными кратерами.

– Луна? – я указал на глобус.

– А кто его знает…

Курок стал перебирать книжки.

– Дневник, кажется. На машинке печатал. Вон она, кстати. Курок указал на проржавевшую пишущую машинку с круглыми кнопками.

– Он, наверное, писатель. Писатель – это тот, кто записывает, что видит. Как астроном. Только астроном на небо смотрит, а писатель вокруг. Давай почитаем? Перед сном?

Спорить не хотелось, я согласился.

Курок поплевал зачем-то на пальцы и принялся читать.

Глава 11. Записки Предпоследнего

Записки Предпоследнего, четырнадцатая тетрадь

Все утро упаковывал тетради. На балконе. Чтобы смотреть на город.

Как это ни дико, но мне нравятся перемены. В них есть что-то настоящее. Возможно, это осень, возможно, но я нахожу в последних днях прелесть, как сказали бы раньше «неизъяснимую прелесть».