«Объясни, объясни, объясни!»
«Ты прям как дитя малое. Ладно. Путь Эйдена так сильно изменился за последнее время, что я больше не вижу ясного будущего для него. Он должен был умереть, и это бы стало концом для всех нас. Но он не умер, мы тоже на месте, и я теперь не могу видеть, что нас ждет впереди».
Может, оно и к лучшему.
«Хоть бы это не значило, что мы скоро умрем. Ну то есть по-настоящему, — ответил Джулиан. Если бы у него было тело, он бы тут круги наворачивал. — Или что мы опять окажемся в той вампирше. Не, она мне нравилась и все такое, когда не била по больным местам, но правда. Лучше быть в теле парня».
«Нормально все было с вампиршей, — вставил Калеб, впервые подавший голос. Как и Элайджа, он зевнул. — Без обид, Эйден, но она погорячее тебя будет».
«Кувшин молока будет горячее нашего Эда», — хихикнул Джулиан.
Калеб фыркнул.
«Ха-ха, зачет».
— Отлично. Вся банда в сборе.
«Не слышу радости в твоем голосе, — надулся Джулиан. — И, что еще важнее, почему ты не смеялся над моей крутой шуткой?»
«И почему внутри тебя так… холодно? — спросил Калеб. — Ну правда, как в морозилке».
Морозилка? В то время как его кожа плавится на солнце?
— Я в порядке. Не знаю.
«Возможно, я знаю. Что ты помнишь за последний час, проведенный в той пещере с Викторией? — спросил Элайджа. — Ладно, подумай минутку, а потом можешь возвращаться к тому, чем ты там занимался».
— К чему ты это спрашиваешь?
«Пожалуйста. Просто сделай, как я сказал».
Это не ответ, но пускай. Неважно.
— Ладно, — сил спорить не было. Поэтому он задумался, прокручивая события в своей голове. Вот он укусил Викторию. Выпил ее крови. Вот она его укусила и выпила. Им обоим было мало. Они боролись, швыряя друг друга как тряпичные куклы, оба потеряли головы от голода, который, казалось, ничем не утомить.
Танцующая женщина засмеялась, и Эйден захотел взглянуть на нее, увидеть, как ее лицо смягчилось от хорошего расположения духа, но заставил себя сосредоточиться, вернуться назад в прошлое… Назад в пещеру. Виктория. Они прекратили бороться и встретились лицом к лицу. Она… сияла. Да, теперь он вспомнил. Ослепительное золотое свечение исходило из ее пор, такое яркое, что он не мог на нее смотреть. От этого света Чомперс с цепи сорвался в его голове, пытался вырваться, отчаянно стремясь защитить его, чувствуя близость хищника, который намного сильнее его самого.
И Чомперс добился своего. Высвободился из тела Эйдена, принял обличье дракона и напал. Эйден кричал, бежал со всех ног, испугавшись за свою девочку, хотел броситься между ними, чтобы спасти Викторию от участи быть разорванной этими мощными челюстями. Вот только она вытянула руки вперед. Свечение перекинулось с нее на Чомперса, пригвоздив его спиной к стене пещеры.
Внимание Виктории переключилось на Эйдена. Вновь свечение сорвалось с ее рук и ударило его. Он, как и Чомперс, врезался лопатками в стену, но далеко от него. Она подошла к нему ближе.
Ее глаза, обычно голубые, стали лавандовыми с осколками льда, лишенными каких-либо эмоций. Она окинула его взглядом с головы до пят, оценивая размеры.
Пауза. Эйден пытался сделать вдох, не получилось. Энергия, или что она там на него направила, сжимала хватку на нем, сдавливая ребра на легких, прокалывая мембрану. Боль пронзила его.
— Виктория, — с трудом выдохнул он.
Она моргнула, словно услышала, но не до конца поняла.
— Виктория.
Она открыла рот, чтобы заговорить. И сказала что-то. Он слышал слова.
Или должен был слышать. Те звуки, что она издавала, были…
«Хватит!» — заорал Элайджа в голове Эйдена, заглушая все остальное.
Эйден втянул воздух, внезапно возвратившись в настоящее, прошлое постепенно растворилось.
«Хватит с тебя», — вновь сказал Элайджа, уже спокойно.
— Ты хотел, чтобы я вспомнил, — растерянно произнес Эйден. — Я так и сделал. Ты должен был дать мне прокрутить сцену до конца.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Он хотел знать, что сказала Виктория… И кто говорил за нее. Это был не ее голос. Слишком резкий, слишком гортанный. Слишком животный.
«О чем это ты? Что за сцена? Я ничего не видел», — пожаловался Джулиан.
«Как и я, — добавил Калеб. — Что произошло?».
«Ничего, — солгал Элайджа. — Забей, Эйден. Ты видел то, что нужно было увидеть. По правде говоря, я не ожидал, что ты вспомнишь так много».
Еще ложь? Элайджа никогда не врал. Да что все это значило?
— Зачем тогда ты просил меня подумать об этом?
«Я просто хотел, чтобы ты знал — Виктория причинила тебе боль не по своей воле».
Из-за этого он задавался вопросом накануне, нравится она ему или нет? Из-за того, что она сделала в пещере? Из-за того, что он не мог вспомнить? Или того, что не помнил, что было потом?
Он поджал губы. Его прошлое никуда не делось, память полностью на месте, все воспоминания были доступны, но будто находились где-то на задворках. Он должен был целенаправленно думать о чем-то — например, о том, что произошло в пещере — чтобы событие обрело форму в его голове.
«После всех этих обменов кровью, Виктория оставила в тебе частичку себя. Свое прошлое, свои мысли и желания. Или даже скорее бывшие ее мысли и желания. Теперь они, похоже, твои».
— Нет, здесь какая-то ошибка. Вот совсем недавно я задумался, нравится ли она мне вообще.
«А ведь когда-то она сама себя не любила».
— Я хочу убить ее отца. Но ведь она любила своего отца.
«Она хотела сделать ему больно тысячу раз за прошедшие десятилетия. Сам знаешь, он не всегда был добр к ней. Но, Эйден, не забывай, что у тебя есть и собственные мысли тоже. Хотеть расправы над ним глубоко внутри вполне можешь ты сам».
Кусочек души Виктории. В нем. Направляет его, меняет его.
Верно или неверно? Правильно или неправильно?
— Как ты это понял?
«Ну я же ясновидящий, помнишь?» — за самоуничижительным тоном скрывался ужас от понимания правды.
— Уже нет, помнишь?
Танцующая женщина остановилась, звонко рассмеялась — он тут же влюбился в этот звук, и он тут же возненавидел это звук — и откинула свой капюшон, глядя прямо на него. Ее лицо было такое приятное, нежное с приторно сладким выражением.
— Вот ты где, мой дорогой. Что ты там делаешь, усевшись так далеко? Пойдем со мной танцевать.
Мой дорогой? О да, он знал ее. Должен был знать, но в голове не упорядочивалось. Его мозг застрял на словах «мать» и «бесит». Она не была его матерью — ведь нет же? — и он не понимал, почему она его так бесит.
— Я не умею танцевать, — ответил ей.
— Обещаю взять всю вину на себя.
Он моргнул растерянно. Она собиралась взять на себя вину за его неумение танцевать?
«Если ты сейчас встанешь и пойдешь плясать, я тебя никогда не прощу, — заявил Калеб. — Выставишь себя придурком и всех нас заодно».
«Твое сопротивление тому, чтобы немного развлечься, поражает меня, К, — усмехнулся Джулиан. — Если покрутиться-повертеться, то это, наверное, будет похоже на эдакий брачный ритуал для привлечения дам. Или что-то типа того».
«Эйден, чувак. Если ты раздумываешь танцевать или нет, то вставай и иди плясать, — от резкой перемены Калеба было почти смешно. — Главное, виляй тазом поактивнее».
Опять этот звонкий смех — женщина вновь накинула капюшон.
— Как хочешь, дорогуша, будь по-твоему. Я потанцую сама, — она вновь начала кружиться. — Но, клянусь, ты многое упускаешь.
— Эйден, — чистота голоса Виктории перехватила его внимание. — Ты звал меня?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он заставил себя поднять взгляд. Она стояла совсем рядом, между волками. Солнце сияло за ее головой, создавая ангельский нимб.
Она собрала свои темные волосы в хвост и надела черное платье, как обычно, только у этого были рукава подлиннее и материал более плотный и грубый.