Читать интересную книгу Прощание Зельба - Бернхард Шлинк

Его смех звучал одновременно язвительно и грустно.

— Наверное, еще вы захотите узнать, в каком состоянии был Шулер. От него противно пахло, но чувствовал он себя хорошо. Кстати, он не угрожал. Даже не сказал, что деньги у него. Это Грегор выяснил только на следующий день.

Песня закончилась, раздались аплодисменты, смех, крики, потом она зазвучала еще раз, громче.

Мне хотелось если уж не танцевать, то хотя бы подпевать. «Господь все видит и давно уже заметил тебя».

Он положил руку мне на колено:

— Я никогда не забуду, что вы для меня сделали. Когда-нибудь воспоминания об этих месяцах, слава богу, поблекнут. До сих пор хорошее я помнил гораздо лучше, чем нанесенные мне обиды, а вы как частный детектив сделали для меня только хорошее. — Он встал. — Пойдемте в дом?

Когда Хильдегард Кнеф пела свою песню в третий раз, я танцевал с Бригитой.

Часть третья

1

Слишком поздно

Почему это состояние не могло длиться вечно? Ясное, светлое и безоблачное, с легкой примесью грусти и печали. Грусти из-за Штефани Велькер, Адольфа Шулера и Грегора Самарина — да, из-за причинившего столько горя и заплатившего за это своей жизнью Грегора Самарина, — и печали оттого, что мы только сейчас обнаружили, как легко наши ноги и наши тела нашли общий ритм, какое удовольствие мы друг от друга получаем. Почему нельзя танцевать так весь год, этот, и еще один, и еще один, и все оставшиеся годы, сколько бы их ни было.

Такое же счастье испытывали и остальные, я это видел: Нэгельсбахи улыбались, как будто у них была общая тайна; с лица расстроенного из-за мыслей о старости Филиппа стерлась досада, а с лица Фюрузан — усталость после долгого пути от Анатолийского нагорья до Германии и усталость после многих, слишком многих бессонных ночей, в течение которых она зарабатывала деньги, чтобы отослать их своим домашним; Бригита сияла так, будто все наконец уладилось. Велькер не танцевал. Скрестив руки, он стоял в дверях и приветливо смотрел на нас, словно в ожидании, что мы вот-вот уйдем. Когда детям пришла пора ложиться спать, мы откланялись.

Через несколько дней мы с Бригитой поехали на Сардинию. У Мануэля начались каникулы, и отец устроил ему сюрприз: повез кататься на лыжах. Бригита, которая понятия не имела о планах папаши и даже закрыла свой салон, чтобы провести время с Ману, сказала: «Сейчас или никогда». Теперь мы живем по ее графику, а не по моему.

Десять дней на Сардинии — ни разу еще мы не проводили вместе так много времени. Наш отель мог похвастаться разве что остатками былой роскоши: темно-красная кожа на креслах и диванах в гостиной потрескалась, в столовой не горели люстры, а латунные краны в ванной плевались ржавой водой. Но обслуживали нас внимательно и заботливо. Отель стоял среди деревьев заросшего парка на берегу маленькой бухточки с галечным пляжем, и как только мы выходили в парк или на пляж, нам тут же услужливо приносили два шезлонга, маленький столик, иногда зонтик и по желанию кофе, воду, кампари или местное белое вино.

Первые дни мы только полеживали, смотрели, щурясь, сквозь листву на солнце и на уходящее за горизонт море. Потом взяли напрокат автомобиль и стали ездить вдоль побережья и по узким извилистым дорогам в горы, осматривали деревушки — в каждой церковь, рыночная площадь и прекрасный вид на долину, а кое-где еще и на море. На рыночных площадях сидели старички, и я бы с удовольствием к ним присоединился, послушал бы о том, какими опасными разбойниками они были в свое время, рассказал бы, каким ловким детективом в свое время был я, похвастался бы Бригитой. В Кальяри мы, преодолев неимоверное количество ступеней, поднялись на панорамную террасу на месте средневекового бастиона, откуда любовались видом на гавань и крыши домов, не похожие одна на другую. В маленьком портовом городишке был праздник с торжественной процессией, хором и музыкантами — играли и пели так трогательно, что у Бригиты на глазах выступили слезы. Последние дни мы снова провели лежа под деревьями или на пляже.

На Сардинии я влюбился в Бригиту. Звучит глупо, я знаю. Мы вместе уже много лет, и что же меня с ней связывало, если не любовь! Но только на Сардинии у меня открылись глаза. Как хороша Бригита, когда она свободна от забот и хлопот! Какая у нее походка — легкая и в то же время энергичная! Какая она чудесная мать, как верит в Ману, хоть и боится за него! А какая она остроумная! Как мило подшучивает надо мной! С какой любовью относится ко мне, к моим чудачествам и привычкам! Как массирует мне больную спину! Сколько света и радости вносит она в мою жизнь!..

Я попытался вспомнить, какие ее желания я когда-то не исполнил, чтобы исполнить их теперь. Сказать нежные слова без особого повода, подарить цветы, почитать вслух, придумать что-нибудь интересное, чего мы еще не делали, принести вдруг бутылку вина, которое ей понравилось в ресторане, или сумку, на которую она обратила внимание, увидев в витрине, — все это такие мелочи, и мне стало стыдно, что я столько лет на них скупился.

Дни пролетали незаметно. Я взял с собой из дома несколько книг, но ни одной не дочитал до конца. Лежа в шезлонге, я с большим удовольствием смотрел, как читает Бригита, вместо того чтобы читать самому. Или смотрел, как она спит или просыпается. Иногда она не сразу понимала, где находится. Увидев голубое небо, голубое море, сперва смотрела растерянно, потом вспоминала и улыбалась мне, заспанная и счастливая.

Я счастливо улыбался ей в ответ. Но в то же время мне было грустно. Снова я оказался слишком медлительным, мне потребовались годы, когда должно было хватить недель или месяцев. А поскольку мысль о том, что я слишком медлительный, обычно приходит ко мне в тех случаях, когда из-за своей медлительности я что-то упускаю и теряю навсегда, то и в этот раз у меня было чувство, что для нашего счастья теперь уже слишком поздно.

2

Евангелие от Матфея, 25, 14–30

Вернувшийся после каникул загорелый Ману осчастливил Бригиту словами: «Как хорошо дома». Меня он ошарашил сообщением, что завтра утром хочет пойти в церковь. А то на каникулах, как и раньше в Бразилии, отец ходил с ним на мессу. А здесь мама еще ни разу не водила его в церковь.

Так что в воскресенье я пошел с ним в церковь. Солнце светило, у водонапорной башни цвели нарциссы и тюльпаны, прекрасные, словно шелка Соломона, а с церковного купола нас приветствовал трубящий золотой ангел. Проповедь священника на тему притчи о нерадивом рабе, который закопал свой талант серебра, вместо того чтобы приумножить хозяйское добро, и таким образом лишился доверия своего господина, задели меня за живое. Как поступить с деньгами, которые я закопал под конторской пальмой? Положить в церковный мешок для подаяний? Я ведь совсем про них забыл!

Ману тоже внимательно слушал проповедь. За обедом мы узнали, что у его друга есть брат чуть старше его, который покупает и продает через Интернет акции, приумножая таким образом свой капитал. Из этого обстоятельства и из Евангелия от Матфея Ману сделал вывод, что мать или отец должны купить ему компьютер и подключить его к Интернету. Потом он посмотрел на меня: «А может быть, ты это сделаешь?»

Во второй половине дня мы поехали в Шветцинген в Шлосс-парк — в деле негласного компаньона он сыграл не последнюю роль! Мы прошли по обновленной каштановой аллее, которая благодаря молоденьким деревцам выглядела такой юной, мимо оранжереи к римскому акведуку, перешли через Китайский мостик и прогулялись затем вдоль озера к храму Меркурия. Бригита показала нам, где ее родители прятали пасхальные яйца для нее, ее братьев и сестер. У мечети Ману прочитал суру из Корана «Ведет Аллах к Своему свету, кого пожелает», выученную в школе, когда они проходили ислам. Потом мы сели на солнечной стороне площади, пили кофе и ели пирожные. Я узнал официантку, а она меня нет. Я смотрел на здание банкирского дома «Веллер и Велькер».

Площадь заполнила гудящая толпа туристов и местных жителей. Через толпу медленно и терпеливо прокладывала себе дорогу машина, темный «сааб». Она остановилась у банка, ворота открылись и впустили ее под арку.

Вот и все. Машина останавливается у ворот, ворота открываются, замирают на несколько секунд, машина въезжает, и ворота снова закрываются. Эта картина сильно отличалась от той, которую я наблюдал в тот вечер, когда впервые увидел банк. Тогда площадь была пуста — сегодня она бурлит, тогда невозможно было не заметить въезжающие и выезжающие машины — сегодня темный «сааб» затерялся в уличной суете.

Но меня как будто током ударило. Человек вставляет ключ в зажигание, включает радио, опускает руки на металлические перила, выйдя на балкон в пижаме и халате, чтобы посмотреть на небо или узнать, какая нынче погода. И его ударяет током. Ему почти не больно. Нас поражает не боль, а внезапное осознание того, что автомобиль, радио или перила — вообще все, что хорошо нам знакомо и чему мы безоговорочно доверяем, может обернуться какой-то неожиданной, враждебной стороной. Что эти вещи не всегда так надежны, как мы привыкли. Подъехавшая машина, открывшиеся и закрывшиеся ворота — как и в прошлый раз, у меня появилось ощущение, что в разыгравшейся у меня перед глазами сценке что-то было не так.