Читать интересную книгу Прощание Зельба - Бернхард Шлинк

Внешне это на ней никак не отразилось. На фотографии, датированной апрелем сорок второго года, которую я сделал перед домом на Банхофштрассе после ее возвращения из якобы итальянского путешествия с Гиги, она смеялась. А в июне сорок первого она, очень веселая, шла по Унтер-ден-Линден. Может быть, ее фотографировал тот, другой? К этим снимкам я приложил одну школьную фотографию, одну пятидесятых годов, на которой она наконец снова играет в теннис, потому что я снова зарабатываю достаточно денег, и еще одну, сделанную незадолго до смерти.

Ульбрих медленно, не говоря ни слова, рассматривал снимки.

— Отчего она умерла?

— У нее был рак.

Он сделал грустное лицо и покачал головой:

— И все равно это несправедливо. Мне кажется, мало родить ребенка, его надо еще и… — Он не договорил.

Что бы я сделал, если бы Клара не отказалась от сына? Задавала ли она себе этот вопрос? Решила, что я не смогу его принять?

Он снова покачал головой:

— Нет, это несправедливо. Какая она была красавица! Ее мужчина… этот ее мужчина наверняка тоже был красив. А теперь посмотрите на меня. — Он приблизил ко мне свое лицо, как будто я до сих пор его не видел. — Если бы отцом были вы, еще куда ни шло. Но так…

Я не выдержал и засмеялся.

Он не понял почему. Сделал себе еще один капучино и взял еще кусок пирога.

— Я читал «Маннхаймер морген». Хочу сказать, ваша полиция себя не особенно утруждает. У нас бы все пошло по-другому. Хотя не исключено, что здесь тоже все пойдет по-другому, если кто-то даст полиции подсказку.

Его взгляд больше не был огорченным. Стал, скорее, требовательным, как при нашей первой встрече. Ульбрих перестал обижаться, потому что считает, что взял надо мной верх?

Я молчал.

— Собственно говоря, лично вы ничего такого не сделали. Но тот, который из банка… — Он подождал, а поскольку я ничего не говорил, он продолжил продвигаться на ощупь. — Думаю, он не случайно предпочел не сообщать полиции, что он… И думаю, что он наверняка предпочел бы, если бы кто-то другой не сообщил полиции, что…

— Под кем-то вы имеете в виду себя?

— Зачем так грубо! Вы так говорите, как будто я… Я только хотел сказать, что ему не следует полагаться на случай. Вы все еще на него работаете?

Не собирается ли он шантажировать Велькера?

— Неужели ваши дела так уж плохи?

— Я…

— Вам надо вернуться туда, где вы жили раньше. Там система безопасности тоже будет развиваться семимильными шагами, как и везде, и предприятия там тоже будут искать представителей, а страховые компании — агентов, которые знают местные условия. Здесь же у вас практически нет шансов. Ваше слово против нашего — зачем вам это?

— Мое слово? Да что я скажу? Я ведь просто спросил. Я имею в виду… — Помолчав, он тихо произнес: — Я уже многое перепробовал — и в охранной конторе, и страховым агентом, и ухаживал за животными. Все не так просто.

— Мне очень жаль.

Он кивнул:

— Больше ничего в этом мире не бывает бесплатно.

Когда он ушел, я позвонил Велькеру. Хотел его предупредить, чтобы он был готов к разговору с Ульбрихом, если тот его навестит.

— Большое спасибо, что вы мне позвонили!

Он спросил имя и адрес, и голос его звучал совершенно спокойно.

— До субботы!

14

Господь все видит и давно уже заметил тебя

Больше всего удовольствия от устроенного Велькером праздника получили дети. По возрасту они были близки друг к другу, Мануэль и сын Велькера Макс чуть старше, чем дочь Велькера Изабель и Анна, дочь подружки Фюрузан, которая нам помогала у водонапорной башни. Сначала мальчики, не обращая внимания на девочек, уселись за компьютер. Девочки шушукались и хихикали. Бригита морщилась. Она предпочла бы, чтобы они занимались компьютером, чем смотреть, как они барахтаются в сетях, ловко расставленных представительницами прекрасного пола. Но ради хихикающих девочек мальчишки бросили компьютер и принялись флиртовать — Ману с Изабель, унаследовавшей от матери темные волосы и блеск в глазах, а Макс со светловолосой Анной. Сад был большой, и когда мы с Бригитой решили прогуляться до растущего у забора грушевого дерева, то увидели, как одна парочка любезничает под сливой, а вторая — на каменной ограде, возле которой растут розы. Безобидная домашняя сценка. Но Бригита все равно забеспокоилась, когда стемнело, а дети все не возвращались к столу, который был накрыт прямо в саду, и пошла их искать. Они сидели на балконе, пили колу, ели чипсы и рассуждали о любви и смерти.

Пришли Нэгельсбахи, Филипп с Фюрузан, подруга Фюрузан со своим другом и мы с Бригитой. Филипп явно испытывал облегчение из-за того, что Нэгельсбах не обратился в полицию. Кроме нас была еще молодая женщина, которую Велькер представил нам как учительницу Макса из гимназии имени курфюрста Фридриха и встретил с восхищением, не выходившим за рамки приличий.

Остальных гостей я забыл — то ли соседи и друзья, то ли какие-то знакомые по теннисному клубу.

Сначала разговор перескакивал с одной темы на другую, но вино — шардоне из Пфальца — пилось так легко, еда — мучная похлебка, речной окунь, творог с ежевикой и многое другое — казалась такой простой и сытной, а пламя свечей создавало такой уют, что скованность сама собой испарилась. Велькер выступил с небольшой речью — выразил радость по поводу возвращения домой и встречи с детьми. Поблагодарил участников операции «Водонапорная башня». Он не стал пояснять, почему покидал дом и за что нас благодарил. Но все остались довольны.

Когда в саду похолодало, а в доме разожгли камин, Велькер отвел меня в сторону:

— Прежде чем пойти в дом, не прогуляемся ли немного по саду?

Мы прошли по лужайке и сели на скамейку под сливой.

— Я много думал о Грегоре и о нас, Велькерах. Мы взяли его в свой дом, но ему доставались только жалкие подачки с барского стола. А поскольку мы чувствовали себя его благодетелями, то вовсю пользовались его услугами. В детстве у меня была комната в мансарде, а у него в подвале, чтобы зимой он мог следить за отоплением: тогда еще топили не маслом, а углем. — Он медленно наклонил голову. — Я попытался вспомнить, когда же именно, еще ребенком, впервые понял, что он меня ненавидит. Но так и не вспомнил. Меня это просто не интересовало, вот я и не замечал. — Он посмотрел на меня. — Разве это не ужасно?

Я кивнул.

— Знаю: то, что я его застрелил, еще ужаснее. Но в каком-то смысле одно другого стоит. Понимаете, что я пытаюсь сказать? Детские ощущения выросли и приносят плоды, как сказано в Библии. У него это убийство моей жены и все остальное, а у меня то, что только таким образом я смог от него избавиться.

— Он говорил, что хорошо относился к вашей жене.

— Штефани ему нравилась так, как слуге может нравиться дочь ненавистного хозяина. В конце концов, она была по другую сторону, а если борьба идет не на жизнь, а на смерть, остальное уже не имеет значения. Когда Штефани выступила против него, борьба пошла не на жизнь, а на смерть.

В доме зажегся свет, отблески падали на лужайку. Но под сливой было темно. «Один и один будет два» — кто-то поставил запись Хильдегард Кнеф,[13] и мне захотелось обнять Бригиту и танцевать с ней вальс.

— Где же они… Неужели поджидали Штефани прямо у хижины? Ума не приложу, как им удалось идти за нами, чтобы мы не заметили! А мы-то думали, что, кроме нас, там никого нет! — Он прижал ладони к глазам и вздохнул. — До сих пор не могу избавиться от кошмара. Единственное, чего я хочу, — проснуться и все забыть.

Мне стало его жаль. И одновременно я не хотел знать того, что он мне рассказывал. Я ему не друг. Я выполнил его заказ. Теперь у меня другой заказчик.

— О чем вы говорили с Шулером, когда приходили к нему вечером?

— Шулер…

Если я и обидел его, сменив тему, то он ничем этого не показал.

— Мы с Грегором были у него вместе. Он рассказывал о своей работе с архивом и о страсбургском следе негласного компаньона, по которому потом пошли вы. Еще…

— Вы спрашивали у него про деньги? Деньги из кейса?

— Он сам об этом заговорил. Правда, в тот момент я ничего не понял. Он сказал, что в человеке просыпается подозрительность, если он находит в подвале чемодан денег. Что у него возникает вопрос, кому они принадлежат. И, говоря это, смотрел на Грегора.

— А что вы…

— Я был с ними не все время. У меня был… у меня был понос, так что я часто уходил в туалет. Видимо, Шулер нашел деньги в той части старого подвала, где ему, вообще-то, делать было совершенно нечего, а деньги эти хранил там Грегор. Шулер задумался и начал подозревать Грегора, потому что я из Велькеров, а Грегор не член семьи. А потом он попытался наставить своего бывшего ученика на путь истинный.

Его смех звучал одновременно язвительно и грустно.