Читать интересную книгу Синдром удава - Борис Витман

Однажды я принес из мастерской ком глины и, покорпев несколько часов, вылепил настенную маску Мефистофеля. Показал ее шефу. Маска понравилась, и меня тут же перевели в разряд лепщиков. Вскоре, когда маски получили хороший сбыт, со мной заключили контракт.

Это решило сразу несколько проблем. Теперь можно было работать дома. Я снял небольшую комнату с отдельным входом в одноэтажном особняке на Вальрисштрассе в XVIII районе.

В конце лета закончил подготовительные курсы. На очереди были экзамены. Чтобы подготовиться, сократил время сна до трех часов в сутки. Сейчас даже не верится, что организм мог выдержать такое издевательство. Как ни странно, экзамены сдал, и был зачислен заочным студентом первого курса архитектурного факультета Высшей технической школы.

Участие в экскурсиях, организуемых деканатом, давало возможность в оставшиеся до начала занятий дни лучше ознакомиться с Веной и ее окрестностями.

Одна из них — поездка на теплоходе по реке — имела для меня немаловажные последствия...

Утром небольшой прогулочный теплоход отошел от причала и медленно поплыл вниз по течению. День выдался пасмурный, и экскурсантов набралось немного. Я вышел на палубу. Здесь никого не было, и только на корме спиной ко мне стояла девушка. Она опиралась на поручень и смотрела на пенящийся за кормой след. Мне подумалось, что она, может быть, так же одинока. Я подошел ближе и стал тоже созерцать воду, украдкой наблюдая за незнакомкой. Наконец наши взгляды встретились, и мне показалось, что она чем-то опечалена. Девушка не проявляла никаких признаков расположенности к знакомству. Именно это и дало повод заговорить с ней.

Дело в том, что с некоторых пор я стал замечать «опеку». Кое-кто из студентов усердно старались войти ко мне в доверие и вызвать на откровенность за стаканом вина. Приходилось делать вид, что охотно пью с ними, но чтобы оставаться трезвым, отлучался время от времени в туалет, применяя доступный мне наипростейший способ... Разыгрывая опьянение, подливал им вина, настаивая, чтобы они непременно выпили до дна, пользуясь известным и почти международным принципом: «Ты меня уважаешь?» Кончалось тем, что опьянев, они изливали мне душу, выбалтывая то, что должны были держать за зубами. После таких «товарищеских встреч» незадачливые кандидаты в друзья больше не появлялись.

Нетрудно было догадаться, что эта опека явилась препятствием для установления контакта со мной венскими антифашистами.

Позже выяснилось, что венская служба безопасности послала запрос обо мне в Эссен. К счастью, оправдался наш расчет на полный паралич всех служб после январской бомбежки, от которой Эссен долго не мог оправиться. На запрос из Вены не смогли сообщить ничего вразумительного и порекомендовали обратиться в Берлин, который к тому времени сам стал объектом непрерывных массированных бомбардировок. Из Берлина запрос переадресовали снова в Эссен. На том счастливый для меня треугольник пока замкнулся. Пока...

Путешествия на воде обычно располагают к лирическому общению, — по крайней мере тогда мне так казалось. Постепенно между девушкой и мной завязался разговор. Беседовали на отвлеченные темы, преимущественно об искусстве. Интерес к ней еще более возрос, когда по окончании прогулки она не позволила проводить себя и не дала номер телефона, что меня, конечно, огорчило. В многолюдном городе я чувствовал себя чужим и одиноким. Место работы девушка также отказалась назвать. Оставалась лишь слабая надежда на случайную встречу. Каковы же были мои удивление и радость, когда однажды встретил ее в кафе. Мне показалось, что и она рада этой встрече. У нее оказался свободный день, и мы отправились побродить по аллее венского леса. Я пока ничего не знал о ней. Кроме разве того, что ее зовут Мария. Причем мне и не хотелось ни о чем ее расспрашивать, чтобы не получить встречных вопросов. С этого дня мы стали встречаться довольно часто. Жизнь становилась не столь безрадостной.

Но вскоре моему лирическому настрою пришел конец. Как-то вечером на улице я увидел Марию. Она шла впереди метрах в пятидесяти. Ускорив шаг, я почти догнал ее, но меня опередил мужчина в форме офицера службы безопасности. Совершенно неожиданно он вышел с боковой улицы. Они поздоровались и пошли рядом, оживленно беседуя. Я продолжал идти сзади и по обрывкам фраз догадался, что стал свидетелем случайной встречи сослуживцев... Хотя разговор ничего особенного, тем более секретного, не содержал, он мог вестись только между сотрудниками одной организации.

Я замедлили шаг и отстал, ругая себя, как последнего дурака, за непростительную оплошность. Только теперь мне стало ясно, что наше знакомство на теплоходе не было случайным. С другой стороны, я успокаивал себя тем, что ни слова не сказал лишнего. Все взвесив, я решил пока ничего не говорить Марии. Мы продолжали встречаться. Но теперь от моего внимания не ускользало ни одно се движение, ни одно слово. Увы, сомнений не осталось: я имел дело с квалифицированным агентом, направляемым опытной рукой.

Все эти дни я находился во власти недобрых предчувствий и тревожных ожиданий. И вот, придя домой, увидел повестку. Меня вызывали в здание парламента. Указывался номер комнаты. Парламентом называлось великолепное по своей архитектуре беломраморное здание на самой широкой улице Вены — Рингш-трассе. Прежде в этом здании находилось правительство республики. Теперь здесь размещались какие-то нацистские службы. Я терялся в догадках о конкретной причине вызова.

15. Поединок с венской службой безопасности

На следующий день в указанное время я поднялся по мраморным ступеням наружной парадной лестницы мимо огромных скульптур античных богов, лошадей и золоченых колесниц. Предъявил повестку охране и вошел в здание. Мелькнуло: удастся ли так же беспрепятственно выйти обратно?

В конце длинного коридора постучал в массивную дверь. Ответа не последовало. Надавил на ручку — дверь легко и бесшумно отворилась. Я оказался в просторной полутемной прихожей с тяжелыми портьерами. Стал искать дверь, запутался в складках ткани и уже хотел вернуться обратно, но чей-то голос назвал меня по фамилии и пригласил войти в дверь, которая оказалась за портьерой. Похоже, что за мной и здесь скрытно наблюдали.

Кабинет, куда я вошел, был огромен, и человек за массивным письменным столом показался маленьким и тщедушным. Кроме него, в кабинете никого не было. Дневной свет почти не проникал сквозь зашторенные окна, и только на столе ярко светила настольная лампа. Я сел в указанное мне кресло, свет лампы, отраженный рефлектором, ударил в лицо. И обстановка, и человек со сверлящим взглядом, его непринужденные манеры, холодная улыбка и вкрадчивый голос подсказали, что на этот раз предо мной был серьезный противник.

Вероятность такой встречи не была неожиданностью, особенно когда заметил за собой слежку.

Внешне хозяин кабинета скорее напоминал чиновника, чем военного. Он был в несколько старомодном черном костюме. В свете настольной лампы его совершенно лысый череп тускло отсвечивал желтизной. Задавая вопрос, чиновник слегка привставал с кресла, опирался о крышку стола длинными костлявыми руками с разведенными в стороны локтями и очень напоминал паука, готового ринуться на свою жертву.

— Для начала, господин Витвер, расскажите подробно о себе.

Я стал рассказывать биографию по заученной легенде, слегка растягивая слова. Делал паузы между фразами и морщил лоб. При этом, как бы по привычке, иногда касался пальцами шрама на го-і лове. Этот жест, как я и рассчитывал, не остался незамеченным. Чиновник осведомился о ранении и поинтересовался, не отразилось ли оно на памяти? Я ответил, что некоторые, особенно фронтовые, моменты совершенно выпали из памяти и что раньше таких провалов не было. Чиновник часто прерывал меня, уточнял детали. Иногда он просил повторить уже рассказанные места биографии, требовал новых уточнений. Сами по себе повторения, в пределах заученной легенды, меня не затрудняли, но уточнения, не предусмотренные ею, таили в себе двойную опасность. Во-первых, они не были увязаны с действительностью, во-вторых, возвращаясь к ранее рассказанному, я мог запутаться в придуманных уже во время рассказа данных. Сам допрашивающий, судя по всему, обладал отличной памятью. Сначала его корректный, спокойный тон и то, что он был австрийцем, о чем свидетельствовал его венский диалект, несколько приободрили меня, но вскоре стало ясно, что этому неказистому на вид человеку незачем было повышать голос и прибегать к угрозам. Его сила была в уме и опыте. Чиновник был уверен в своей победе как профессионал над любителем. Чтобы не попасть в западню, я старался все, что не входило в легенду, отнести к провалам в памяти. Но объем придуманного становился все больше и больше. Все это уже трудно было удержать в голове. У меня действительно начало стучать в висках и было такое ощущение, что голова переполнилась всеми этими подробностями и уточнениями. Я должен был одновременно мыслить в двух направлениях. Придумывать ответы на вопросы чиновника и в то же время предугадывать очередной выпад, чтобы не дать застигнуть себя врасплох. Сперва эта раздвоенность мешала мне сосредоточиться, но вскоре я как бы заставил раздельно работать полушария мозга. В то время как одно вело смысловой бой, другое — анализировало ситуацию, помогало избегать расставленные ловушки. Позже, как ни старался, так и не смог восстановить в себе эту способность, возникшую в минуту крайней опасности. Именно это второе мышление подсказало мне, что у контрразведки нет конкретных улик, и весь расчет строился на том, что если я не тот, за кого себя выдаю, то при умелом допросе допущу оплошность.