Читать интересную книгу Синдром удава - Борис Витман

От фрау Тишлер я узнал, что на одном из здешних кладбищ похоронены русские военнопленные Первой мировой войны. Мне захотелось посетить их могилы. Незадолго перед моим отъездом мы с фрау Тишлер отправились на это кладбище. По иронии судьбы, оно находилось рядом с загородной резиденцией династии Круппов, известной, как «вилла Хюгель». Сам основатель династии уже давно отбыл в «лучший мир», и его преемником стал зять, фон Боллен. Вилла, трехэтажное здание старинной постройки, была огорожена невысокой легкой оградой. А рядом — недлинный ряд могил — фамильное кладбище. В конце его я увидел то, что искал. На надгробных каменных досках четырех или пяти крайних могил можно было разобрать наполовину стертые имена и фамилии русских, похороненных здесь в 1915—1916 годах. К сожалению, запомнилось лишь одно из них — Иван Хоробров.

Трудно было поверить, что такое почтение к усопшим врагам могло быть в Германии всего лишь четверть века назад. В эту войну от сотен тысяч пленных, умерших в фашистских лагерях, оставался лишь пепел. И больше ничего.

Прежде чем покинуть поверженный в руины промышленный Эссен, я решил еще раз взглянуть на это гигантское пепелище. И, конечно, на то место, где находился наш лагерь, где я чудом уцелел во время январской бомбежки. Поскольку трамвайное движение не было восстановлено, я рискнул отправиться туда на велосипеде.

Картина, которая представилась мне, напоминала мертвую зону. Справа и слева, там, где в ту ночь все горело и взрывалось, теперь возвышались горы битого кирпича, обломки бетона и искореженного металла. Не видно было ни одного уцелевшего здания. И никого, кто пытался бы расчистить завалы. Все как будто бы вымерло. Лавируя между развалинами и обломками, я добрался до места, где был наш лагерь, и не увидел ничего, кроме тех же руин и торчащих из них обугленных досок. Такие же руины виднелись на месте, где стояли заводские корпуса и где меня ранило в голову. Немного отдохнув, я отправился в обратный путь. Проезжая перекресток, неожиданно для себя свернул налево (будто кто-то за меня повернул руль). Проехал немного и сообразил, что надо было двигаться прямо, никуда не сворачивая. Едва успел развернуться и поехать обратно, как услышал сильный взрыв. Подкатил к перекрестку и увидел, что улица, по которой должен был ехать, заполнена дымом и пылью — взорвался «блиндгенгер» (авиационная бомба замедленного действия). Неизвестно откуда возникший полицейский устанавливал ограждение вокруг огромной воронки... Кто дернул меня за руку? Почему я повернул влево и не поехал прямо на взрыв?..

Иногда меня навещал Гюнтер. Во время одной из встреч он сообщил, что решено направить меня в Вену. У товарищей из эссенского подполья установились контакты с одной из групп австрийского движения Сопротивления.

Я не стал расспрашивать Гюнтера, было ли это решение согласовано с нашим разведцентром, связь с которым прервалась после гибели Эрнста. Здесь, в условиях жесточайшей конспирации, задавать вопросы было не принято.

Гюнтер передал мне документы на имя Вальдемара Витвера, демобилизованного из вермахта по ранению, и письмо на бланке гауляйтера Рура в управление высшими учебными заведениями Вены с ходатайством о поступлении на архитектурный факультет Высшей технической школы. При этом он пояснил, что версия о переезде в Вену для учебы представлялась моим товарищам достаточно правдоподобной, а положение студента давало некоторую свободу действий. Справка о демобилизации из вермахта подтверждалась действительными ранениями, а заметный шрам на голове позволял затягивать паузы при разговоре, как это бывает у контуженных, давала возможность в случае необходимости ссылаться на провалы в памяти.

Кроме документов и железнодорожного билета Эсен—Вена, Гюнтер устно передал содержание моей легенды, которую я должен был хорошо запомнить.

Фрау Тишлер и слышать не хотела о моем отъезде, но война продолжалась и я не принадлежал себе.

Апрельским утром 1943 года, с небольшим чемоданом в одной руке и тростью в другой, я подошел к железнодорожному вокзалу. Он чудом уцелел и выглядел довольно странно среди сплошных руин. Прежде чем пройти на перрон, я внимательно осмотрел пространство позади себя, отраженное, как в зеркале, на внутренней стороне плоских стекол моих темных очков. Этот прием давал возможность, почти не поворачивая головы, видеть все, что происходило вокруг. Ничего, похожего на слежку, не обнаружил. Неразрушенное здание вокзала и кусты цветущей сирени казались неестественными среди нагромождений обломков прилегающих зданий. Слабый аромат сирени тонул в отвратительном запахе смеси светильного газа и разлагающихся под руинами трупов.

Поезд Эссен—Вена подошел к платформе точно по расписанию. Немцы по-прежнему были пунктуальны при любых условиях и в любых обстоятельствах. Когда до отправления оставалась минута, еще раз внимательно осмотревшись, я быстро вошел в вагон. В купе двое пассажиров — пожилые супруги. Прошло несколько минут. Они показались бесконечно долгими, а поезд почему-то не отправляли. Задержка заставила насторожиться. От мысли, что дверь купе вот-вот откроется, и явятся гестаповцы, мне стало не по себе. И дверь действительно открылась... В купе вошла миловидная девушка и села на свободное место напротив меня. Наконец поезд тронулся. Я вздохнул с облегчением.

13. Размышления под стук колес

Набирая скорость, экспресс миновал разрушенные городские кварталы, но еще долго не мог выбраться из предместья. Но вот унылый серый пейзаж за окном сменился зеленеющими полями, залитыми утренним солнцем. В купе стало светлее, и на душе тоже. Немолодые супруги тихо переговаривались, не проявляя интереса к попутчикам, девушка нет-нет да поглядывала на меня. Наверное, ей было скучно и она была не прочь скоротать время в беседе. Мне же сейчас больше всего хотелось побыть наедине со своими мыслями, я прикрыл глаза... и вскоре задремал...

Год на фронте, почти в непрерывных боях, выработал привычку крепко спать, не реагируя на канонаду, громкий разговор и шум, но мгновенно просыпаться от звука крадущихся шагов или шепота. Не раз это спасало жизнь.

Забегая вперед расскажу, как однажды — это было уже в 1944 году — я оказался в польском городе Кракове. Сюда, в Краковское воеводство, в местечко Близна, гитлеровцы перебазировали испытательный полигон нового секретного оружия — реактивных снарядов «фау-2», после того как был уничтожен с воздуха полигон в Пенемюнде. По имеющимся данным, эти снаряды Гитлер собирался применить и против нас.

Я имел задание связаться с краковским подпольем и с его помощью собрать сведения об этом сверхсекретном объекте.

Поезд в Краков прибыл утром, а на конспиративную квартиру следовало явиться только вечером. Решил осмотреть город. Случайно разговорился с местной жительницей. Она немного знала немецкий язык, а я столько же польский. Женщина согласилась показать достопримечательности Кракова. День прошел незаметно.

Расставаясь, она объяснила, как добраться в нужный мне окраинный район города, но предупредила, что появление там, особенно вечером, небезопасно. Мне долго пришлось пробираться по узким пустынным улицам, отыскивая нужный адрес. Обращаться с расспросами к редким прохожим не хотелось, да и они, завидя меня, куда-то исчезали. Только к полуночи нашел нужный мне дом. Довольно долго на стук никто не реагировал, а когда мужской голос отозвался, и я назвал пароль по-немецки, дверь долго не открывали и слышно было, как внутри шепчутся. Впустил меня мужчина и тут же закрыл за мной дверь. Я повторил пароль по-польски: «У вас сдается комната для приезжего?» Но ответного пароля: «Сдается, но только на одну ночь», не последовало... Либо не точен был адрес, либо я оказался в ловушке. Мужчина подозрительно меня разглядывал, а затем по требовал паспорт. Его он сунул в карман, а меня молча провел в крохотную каморку с кроватью и исчез, ни слова не говоря. Расстроенный вконец, я прилег на кровать, ломая голову, как выйти из столь затруднительного положения. Ничего не придумал и заснул.

Проснулся от приглушенного шепота за дверью. Было еще темно. Разговаривали двое мужчин. Один говорил по-польски, другой на смеси польского с украинским. Мне сразу все стало ясно: они явились, чтобы прикончить меня и шушукались, как сделать это бесшумно и желательно без крови... Тоже мне «конспираторы», не могли раньше договориться!.. Дверь начала медленно открываться, и, как только в проеме возникли два силуэта, я сказал чисто по-русски:

— Доброе утро, панове! Вы хотели мне что-то сообщить?.. Этого они никак не ожидали. По разговору вечером и по документу они были уверены, что я немец. К тому же приняли меня за гестаповского провокатора, назвавшего старый, не действующий пароль (Вену, как потом выяснилось, не успели предупредить об изменении пароля). Теперь я знал, что не ошибся адресом и мог раскрыть цель своего приезда.