Позже это проявилось в отношениях данного начала с двумя идеократическими оформлениями: православием и коммунизмом.
Но если исходная сущность начала определялась как отношение с высшей истиной, в котором пребывает и все начало, и каждый его представитель, то единственная мера, определяющая сущность, темперамент, и социокультурный код начала и его представителей, как было указано раньше, троякая.
Во-первых, в отношении к истине доминирует не привилегия ее познания, а триединая обязанность познания, сохранения и передачи.
Описаное социокультурное начало ощущает себя звеном, призванным соединить Истину и все человечество, подарить ее всем народам, приведя их к счастью и гармонии. И свой дар миру, начало готово сделать, и чувствует в этом свое призвание и служение.
Отсюда, кстати, разлитая в истории готовность всегда откликнуться не то что на призыв, а на любую открывающуюся возможность несения справедливости и освобождению любых субъектных проявлений исторических и социальных проявлений: православных в иных странах, негров в Америке, братьев-славян, «страдающих буров», наконец – мирового пролетариата.
Что, собственно, и образует первый, мессианский феномен.
Второй вытекает во многом как из изначального, так и из последнего.
Высшее есть истина. Любой из нас, любой человек есть в сути своей отношение с истиной, измеряемое последней. Раз так, то в отношении с истиной все люди равны. А раз истина есть высшее, следовательно – по значимости постоянное, то значимость каждого отдельного начала есть та же константа, то есть – все люди равны, поскольку все меряются отношением с истиной, все равны в отношении к бесконечному.
Раз все люди равны – то элитизм отвергается по определению. Всеобщее равенство – есть эгалитаризм. Не может быть лучших людей и худших людей, не должно быть отдельно несчастных и счастливых. Не может быть имущих и неимущих, не может быть старших и младших – иначе как если противное не кроется в искажении отношений с истиной.
Люди могут быть разделены лишь на познающих, овладевающих истиной – и еще не познавших ее. Тем, кто не успел познать истину – истина должна быть открыта ее носителями, а сами они приведены к эгалитарной гармонии. Те, кто не принимает данное эгалитарное начало – не хочет мерить себя отношением к истине, не хочет познавать и принимать ее – и потому они есть начало противное самой истине, начало, встающее на ее пути. Все люди равны перед истиной – и тот, кто не признает последнего, не признает себя и человеком.
Что собственно и есть второе существенное начало – эгалитаризм.
Третье начало – также атрибутативно высшей истине.
Если истина есть и она одна – то не может быть другой. Нельзя служить двум богам одновременно. Следовательно, нельзя принять две истины – а раз так, то и то, что претендует на роль истины, называет себя так, но таковым не признается – совершает кощунство. Само оно есть покушение на истину, то есть преступление границ самоидентификации, оскорбление их. А потому, данное самозваное начало – должно быть уничтожено и изничтожено, как нарушение мировой гармонии.
Истина одна. И потому не может быть соединения двух претендующих на истину начал – одно должно быть принято, второе отброшено.
При этом если одно начало ранее претендовало и находило удовлетворение своей претензии на истину, то при открытии своего несовершенства – что вытекало из ситуации противостояния состояния найденной истины с необходимым состоянием ее поиска – старая истина приобретает качество раскрытого обмана, разоблаченного самозванца. Она как таковая не может быть сохранена уже и частично – потому что ее частичное сохранение требовало бы частичного сохранения обмана, лжи.
Она должна быть разоблачена и низвергнута окончательно, то есть – радикально.
Таким образом, и определялась новая сущностная триада, формировавшая конфигурацию социокультурной и поведенческой, миропреобразающей детерминанты цивилизационного начала, первоначально выступавшего перед историей как «русское начало»:
Мессианство, эгалитаризм и радикализм.
Одновременно, при всех своих общих качествах, выступающих как единых носитель сугубо рационального отношения к миру и жизни.
Как минимум к VIII веку, крещению князя Бравлина, оно обретает характер фактора политической жизни, к X – освобождению от хазарского завоевания Боспорского царства и образованию очага древнерусской государственности в виде Тмутараканьского княжества. Началось цивилизационное возрождение Тавриды, трагически прерванное в XIII веке турецкой агрессией и татаро-монгольским нашествием, отдавшим Крым во власть многовекового татаро-монгольского ига.
Глава 2. Крым как русская Гренада. «Русская реконкиста»
2.1. Борьба за воссоединение Крыма в XV–XVIII веках
2.1.1. Первые освободительные походы
Уже со второй половины XIV века русские княжества начинают борьбу за освобождение Крыма от Орды.
Возрожденное славянами Боспорское царство, «Русский Боспор» – Тьмутараканьское княжество – гибнет под ударами сначала турецкого (1222 г.), а потом и татарского нашествия (1223 г.).
После этого Степной Крым становится улусом Золотой Орды. В 1267 году хан Менгу-Тимур начинает чеканить здесь свои монеты. Опираясь на ресурсы крымских торговых городов Мамай пытается утвердить свое господство и выступает в поход против Московского княжества в 1380 году. После разгрома Мамая Дмитрием Донским и Тохтамыша Тамерланом, возглавивший Литовское княжество Витовт стремится сокрушить господство Золотой Орды – и в конце XIV в на какое-то время освобождает Крым от татаро-монгольского господства. Таким образом, первую попытку освобождения Крыма можно отнести ко временам Витовта, когда Литва являлась, по существу литовско-русским государством.
Однако уже через два года Едигей вновь захватывает полуостров и разрушает Херсонес.
И уже потом, в течение нескольких столетий идет борьба за освобождение Крыма и воссоединение его с Россией – точно так же, как в Испании несколько столетий идет борьба за освобождение ее от арабского завоевания – завершившаяся взятием Гренады королевой Изабеллой в конце XV века. Войны Московского государства с Крымским ханством идут как минимум с XVI века и начались после ликвидации Большой Орды и возникновения, таким образом, общей границы между Русским государством и Крымским ханством (1502). То есть все эти войны были единым естественным процессом продолжения борьбы за освобождение России от татаро-монгольского ига, начатой еще сражениями Дмитрия Донского.
Крымские ханы находились в родстве с последними казанскими царями и вынашивали планы отвоевания Казанского ханства, восстановления положения суверенов над Россией – и постоянно опирались на поддержку Турции.
В том числе, даже после разгрома в 1572 году, они совершали агрессии против России в 1589, 1593, в Смутное время, в 1640, 1666, 1667, 1671, 1688 годах.
Но уже с этого же времени, как минимум с середины XVI века, дружины русских казаков прорываются в Крым, берут штурмом захваченные татарами города и освобождают русских и украинских пленников.
Мифом является представление о том, что в эти столетия Крым был населен народом, который принято называть «крымскими татарами».
По данным переписей середины XVII века, проводившейся самими властями ханства, из 1 100 000 жителей Крыма только 180 тысяч были татарами – остальные в большинстве – русскими и украинцами.
Собственно «татары», потомки завоевателей, пришедших в Крым во время Ордынского нашествия, по сути, составляли только военное сословие и господствующую элиту. Основная масса населения состояла из народов, населивших Крым в прежние века, начиная с античности: славян и готов, расселившихся здесь начиная со II века нашей эры, греко-итальянских переселенцев, и ко времени XV–XVIII веков – угнанных татарами во время военных набегов русских и украинских пленников, часть которых продавалась в рабство в Османскую империю, а значительная часть оставалась в Крыму также на положении рабов.
В чем-то это воспроизводило ситуацию Рима, где коренное население составляло армию, завоевывающую рабочую сила для страны, с той разницей, что там – коренным населением были все же римляне, а в чем-то – ситуацию апартеида в ЮАР и Южной Родезии, где потомки белых завоевателей строили свое государство и свое благополучие на подневольном труде бесправного коренного населения.
Попытки освобождения Крыма дважды делаются в правление царевны Софьи, в послепетровское время Миних совершает походы в Крым, подвергает ханство разгрому – но вопрос о воссоединение так и остается нерешенным до эпохи Екатерины Великой, сыгравшей в этом отношении для России ту роль, которая в Испании XV столетия принадлежала королеве Изабелле.
То есть, так или иначе, Россия в том или ином своем государственном обличье, включая Русско-литовское государство XIV–XV веков, никогда не отказывалась от борьбы за освобождение своих соотечественников в Крыму и самого Крыма, как одного из трех основных очагов своей исторической государственности.