Читать интересную книгу Волшебный компас Колумба - Наталья Александрова

Матюша перебрался через коробки и ящики, склонился над своим напарником и негромко позвал его:

— Хорек, ты живой?

Хорек не отозвался, и Матюша подумал, что он мертв.

Эта мысль вызвала у него в душе неожиданный отклик.

Они уже два года работали вместе, Хорек часто прикалывался над толстокожим напарником, высмеивал его обжорство и медлительность, но тем не менее Матюша успел привязаться к напарнику, и теперь его маленькие глазки наполнились теплой влагой.

— Хорек, кто же тебя так? — проговорил Матюша горестно и добавил с закипающей в душе яростью: — Найду гада, на куски его порву!

Впрочем, на место ярости тут же вернулась жалость к напарнику, он наклонился пониже и потрогал его плечо.

Хорек в ответ на это прикосновение шевельнулся и негромко, жалобно застонал.

— Так ты живой? — бурно обрадовался Матюша.

Он поставил канделябр на швейную машинку, поднял Хорька, порадовавшись при этом, что тот такой легкий, и понес его к выходу из чулана.

Когда он вышел в коридор, дверь чулана от сквозняка захлопнулась, и от сотрясения канделябр с горящими свечами упал на пол. Матюша этого не заметил, а если бы и заметил — не обратил бы внимания: его сейчас беспокоило только одно — как бы скорее доставить своего полуживого напарника в безопасное место, в место, где ему окажут помощь.

При падении две свечи погасли, но пламя третьей лизнуло сваленные на полу старые журналы. Сухая бумага вспыхнула как порох. С журналов огонь перекинулся на коробку с фотографиями, дальше — на ситцевую занавеску…

Как голодный зверь, пламя пожирало сваленный в чулане хлам, и голод его только усиливался. Через несколько минут огонь полыхал в комнате, как в доменной печи. Еще несколько минут — и от жара лопнуло стекло в маленьком окне, языки пламени вырвались наружу. От проникшего в комнату свежего воздуха огонь приобрел новую силу и кинулся пожирать соседние комнаты…

Матюша уже не видел, как пламя охватило весь дом Самохиных — он выезжал из коттеджного поселка, торопясь доставить своего друга и напарника в безопасное место.

Наконец Кристофоро покинул дом синьора Кастельнуово. Тот же рослый слуга по имени Петруччо, который привел его сюда, согласился проводить гостя до его дома. Они молча шли в ночной тишине, Кристофоро бережно прижимал к груди шкатулку черного дерева, предсмертный подарок синьора Кастельнуово.

Город был погружен в ту мрачную, безысходную тьму, которая наступает незадолго до рассвета. В эти предрассветные часы чаще всего посещают спящих ночные кошмары, тех же, кто не может заснуть, охватывает черное отчаяние. В эти часы чаще всего смерть приходит за человеком. В эти часы в каруджи — узких генуэзских переулках — орудуют ночные головорезы.

Шаги Кристофоро и его спутника гулко отдавались от стен спящих домов, чуть погодя им вторило эхо.

Эхо ли?

Кристофоро прислушался — и мрачное подозрение шевельнулось в его душе. Он дотронулся до плеча своего провожатого.

— Что случилось, добрый господин? — откликнулся Петруччо.

Кристофоро поднес палец к губам и остановился.

В наступившей тишине отчетливо прозвучали чьи-то крадущиеся шаги.

— Мне кажется, за нами кто-то идет! — проговорил Кристофоро едва слышно.

— Пусть себе идет! — самоуверенно отозвался Петруччо и поудобнее перехватил свою дубинку. — Они не посмеют на нас напасть, а ежели посмеют — горько пожалеют об этом!

Тут, словно в ответ на его самоуверенные слова, из темноты вынырнули две еще более темные фигуры, и в воздухе мелькнули обнаженные клинки.

Кристофоро тоже обнажил свой меч, но он мог действовать только одной рукой — второй он по-прежнему прижимал к себе драгоценную шкатулку.

Кроме того, очень тяжело было сражаться в темноте, не видя своих противников, определяя их положение только по неясным теням и тяжелому хриплому дыханию. Те же, казалось, видят в темноте как кошки или как летучие мыши.

Поначалу, несмотря на темноту, дюжий Петруччо ловко орудовал своей дубинкой, отбивая удары нападающих. Но потом один из них ранил его в плечо. Слуга отступил, перехватив дубинку левой рукой. Кристофоро отбивался своим коротким мечом, но он чувствовал, что враги постепенно одолевают.

— Отдай шкатулку, — прохрипел один из них, оттесняя Кристофоро к каменной стене и занося над ним свой меч.

Кристофоро показалось, что в его хриплом голосе слышен незнакомый акцент.

— Отдай ее, — повторил незнакомец. — Отдай — и тогда останешься жив!

Но тут верный Петруччо нанес ему удар по голове. Правда, дубинка соскользнула, и основная сила удара пришлась на плечо грабителя, но тот все же отступил.

Но отступил ненадолго — второй злодей пришел ему на помощь, и они уже оба загнали Кристофоро в угол.

Тут позади грабителей послышались громкие голоса и шаги ночного дозора, который обходил улицы. Факелы в руках солдат разогнали предрассветную тьму, и Кристофоро наконец увидел грабителей. Они выглядели непривычно — длинные иноземные одеяния из тяжелого шелка, развевающиеся на ночном ветру, черные головные накидки, закрывающие часть лица, оставляя на виду только черные, ярко горящие глаза. На груди одного из них Кристофоро разглядел в свете факела золотой амулет — две сплетенные змеи, обвивающие жезл…

Обменявшись словами на незнакомом языке, грабители метнулись в сторону и скрылись в темном переулке. Двое солдат побежали за ними, громко топая сапогами.

Ночной дозор подошел, Кристофоро и его спутника осветили факелом, и начальник дозора, белобрысый фламандский лейтенант, строго спросил:

— Кто такие? Что делаете ночью на улице?

— Я — Кристофоро Коломбо, мореход и картограф, — вежливо ответил Кристофоро, сняв шляпу. — Мне пришлось покинуть свой дом посреди ночи, чтобы проведать умирающего друга, синьора Паоло Кастельнуово. Парень со мной — слуга достопочтенного синьора Паоло. Он вызвался проводить меня до дома, да тут на нас напали грабители. Вы их видели — должно быть, иноземцы. Вы подошли как раз вовремя, еще немного, и грабители одолели бы нас…

— Напраслину говорите, синьор, — подал голос верный Петруччо. — Нипочем бы им нас не одолеть!

Тут возвратились двое солдат, что погнались за грабителями. Их удрученный вид говорил сам за себя — тем удалось-таки уйти в лабиринте каруджи.

Дозорные проводили Кристофора и слугу до самого дома и продолжили свой обход.

Кристофоро запер двери своего дома, прошел в кабинет и поставил на стол шкатулку синьора Кастельнуово.

Этот предсмертный дар старого мореплавателя открывал перед ним новые горизонты. Синьор Паоло прав — этот компас делал реальностью давнюю мечту Кристофоро, да и не его одного — найти западный путь в Индию… И это сделает не кто иной, как он, простой генуэзец Кристофоро Коломбо!

Дело за малым — нужно найти богатого и влиятельного человека, который поверит в него и даст ему денег, чтобы купить и оснастить корабли, чтобы подготовить экспедицию на поиски этого западного пути…

Антонина взяла Рика за ошейник и остановилась в изумлении.

На улице перед домом Самохиных стояло несколько автомобилей — две огромные пожарные машины, вокруг которых сновали люди в огнестойких комбинезонах, похожие на космонавтов в скафандрах, и три или четыре полицейские машины. А над забором, окружающим дом, поднимался черный дым.

Дом Самохиных сгорел… Сгорела крыша и почти все стены, сгорело то, что внутри. Остались одни обгорелые стропила и закопченные трубы, поднимающиеся в небо.

«Неужели я оставила что-то включенное? — подумала Тоня в ужасе. — Да нет, утюг я вообще не включала, чайник сам вырубается, а больше ничего пожароопасного в доме нет… Не холодильник же…»

Но все равно она чувствовала себя виноватой. Ее оставили присматривать за этим домом, а она не углядела, и дом сгорел… Кроме того, сгорели все ее вещи, хорошо хоть документы она догадалась взять с собой.

Рик переступил с лапы на лапу и тихонько заскулил. Он прожил в этом доме несколько лет, его принесли сюда маленьким щенком, он ползал по ступенькам крыльца, подволакивая лапы и волоча толстенькое пузо. Потом он преданно охранял этот дом, он знал тут каждый закоулок, знал, где плохо пригнаны доски в заборе, помнил, под каким кустом месяц назад закопал косточку и на какое дерево загнал пару раз совершенно обнаглевшего кота Аникеевых.

— Тихо, Рик, тихо, — шепнула Тоня, — что уж теперь поделаешь.