Я пробирался по затененным навесами улочкам без всякой опаски. Империя находилась в состоянии очередного временного перемирия с Джанийской Деспотией, и нас ненавидели, но умеренно. Меня, конечно, могли ограбить, надуть, а то и отвесить плюху, но не стали бы мочить из-за подданства. Во время войны становилось жарче, но тогда местные понимали, что имперцев сподручнее валить за пределами, а не внутри кордона. В конце концов, их терпели из милости.
Джелема я нашел сидящим напротив кафе «Лумар» в компании четверых соотечественников. С деревянной решетки свисали лампы, расчерчивавшие патио на квадраты глубокой тени и мягкого света. У собравшихся было по маленькой латунной чашке, рядом стоял полный кофейник. Еще двое раскуривали кальяны. Даже с улицы я учуял смесь трав и ганнар, легкий наркотик, который так нравился джанийцам.
Они играли в аджа́ – джанийскую игру, правила которой я так и не сумел постичь. Слишком много всего: и кости, и костяные фишки, и замысловатая система ставок. По мне, так спустить наличность можно и проще.
Я остановился, не доходя до патио и давая глазам привыкнуть к освещению. Джелем поднял взгляд и улыбнулся, сверкнув белыми зубами на красновато-коричневом лице. Он, как обычно, был нарочито безразличен, словно ничто в мире не заслуживало его искреннего интереса. Джелем полулежал в кресле, и его длинные темные пальцы лениво перебирали фишки, а вторая рука рассеянно поглаживала вышитый алый жилет. Из-под длинной кремовой рубахи виднелись кончики туфель на скрещенных ногах. Его четкие, острые черты размылись и оплыли в свете лампы. Но несмотря на расслабленную позу, глаза его выдавали: темные, тусклые, непроницаемые, как два черных камешка. Расчетливые глаза мага.
– Доброночки, Дрот, – протянул Джелем. – Слышал, ты меня ищешь.
Остальные взглянули на меня, как на таракана, вдруг выползшего из-под стола.
У Круга всегда были напряженные отношения с Закуром, джанийским дном в Илдрекке. Они нам отстегивали (обычно), а мы к ним не лезли (обычно). Поскольку я охотился за артефактами, мне чаще, чем остальным Кентам, приходилось иметь с ними дело, но это не наделяло меня авторитетом. Они были джанийцами, я – имперцем. Этим все сказано, и никто об этом не забывает.
Джелем был редким исключением из этого правила. Он работал на кого угодно, лишь бы платили.
Я кивнул магу:
– Доброночки. Отойти можешь?
Джелем поглядел на неприкаянную горку монет посреди стола, потом на фишку, которую выложил секундой раньше.
– Сейчас не лучшее время, Дрот.
С таким же бесстрастным лицом я вынул из сумки веревку Тамаса и свернутой швырнул ее на стол.
Я не знал, что случится дальше, и просто хотел привлечь внимание Джелема. Вышло неплохо.
Веревка приземлилась перед Джелемом точно на костяную фишку, и та разлетелась с громким хлопком, побив монеты, а игроки шарахнулись кто куда, крича по-джанийски:
– Сучий имперец! Дромадер! Проклятый похититель дерьма!
Это была обычная филиппика, касавшаяся моего гражданства. Но напасть никто не решился. Я пришел к Джелему, и они не хотели с ним ссориться.
Я притворился, будто не понял ни слова, и молча смотрел на Джелема. Он один остался сидеть, спокойно взирая на дымившуюся веревку. Потом осторожно взялся за нее между узлами.
– Я пропускаю кон, – сказал Джелем по-джанийски, отодвинул кресло и встал.
Его сородичи, недовольно ворча и сверля меня злобными взглядами, потянулись обратно. Я послал им презрительную улыбку и пошел за Джелемом.
Мы уселись за маленький столик у стены кафе. Из дверей высунулся мальчик посмотреть, что за шум, и я поманил его. Заказ я сделал на джанийском: кофе для себя, для Джелема и что-нибудь легкое, что у них есть. Мальчик исчез, а я блаженно развалился на тощих подушках.
Я молчал, покуда Джелем изучал веревку. Джаниец осторожно пропускал ее меж пальцев, раз за разом, старательно избегая прикасаться к узлам, как целым, так и обугленным. Он что-то бормотал, обращаясь не то к себе, не то к ней.
Из кафе доносились тихая, ритмичная музыка и приглушенный гул голосов.
– Некоторые заклинания уже сработали, – сказал наконец Джелем.
– Это точно. Я свидетель.
Джелем вскинул на меня взгляд и одобрительно поднял бровь:
– Полагаю, это не был человек Никко?
– Не в его стиле, – нахмурился я. – А почему вдруг он?
Джелем пожал плечами:
– Потому что он один из немногих, кто может себе это позволить. Но да, будь это он, ты был бы мертв или находился в двух днях пути от города.
– Клинка звали Тамас, – сказал я.
– Есть идеи, кто его нанял?
Принесли кофе. Джелем и я смотрели друг на друга, пока мальчик разливал его по чашкам.
Потом слуга удалился, и я ответил:
– За этим-то я и пришел.
– Ах вот как? – вздохнул Джелем.
Он снова посмотрел на веревку, поцокал языком и отложил ее в сторону. Затем взял чашку и пригубил.
– Скверно, – проговорил он.
Я понял, что он не о кофе.
Мне говорили, что магию – глиммер – классифицируют по-разному, но с точки зрения Круга ее всего три: законная, незаконная и имперская.
Законная нас не интересует, на ней денег не сделаешь. Поляна занята полностью: с одной стороны – имперским Культом, они промышляют всякими благословениями, утешительными проповедями и прочими «чудодейственными» пассажами; с другой – Содружеством Уличных Ртов, которое специализируется на разного рода оберегах, удалении бородавок, талисманах и прочем обыденном ширпотребе.
Но незаконная магия – совсем другое дело. Круг зарабатывал на ней веками. Понадобилось убить кого-то и не оставить следов? Спалить каменное здание? Сгноить груз конкурента в доках? Есть люди, способные наложить такие заклятия – за определенную сумму. Очень крупную.
А за еще большую вам сделают переносной глиммер – магический артефакт, которым может пользоваться кто угодно. С его помощью можно убить, сломать или ранить безо всяких усилий. Такая магия запрещена уже три столетия, со времен Восстания Големов в Нимении. Короче говоря, за такой артефакт мигом вздернут, если найдут его при вас.
Что до имперской магии, то с ней мы вообще не связываемся. Одно дело – щелкнуть имперскую Стражу по носу чем-то вроде Тамасовой веревки; другое – шутить с магией, дарованной императору и его придворным самими Ангелами. Эти силы способны сровнять с землей город или за считаные минуты выжечь дотла лес. В общем, дела обстоят следующим образом: за глиммер полагается смерть, а за имперскую магию – казнь, которую будут помнить десятилетиями и дольше.
Веревка Тамаса была переносным глиммером.
– Мне нужно выяснить, кто послал по мою душу Клинка, – сказал я. – Найду того, кто сделал веревку, – выйду на заказчика. Ты разбираешься в артефактах, так что… – Я со значением умолк.
– Это невозможно, – отозвался Джелем, разглядывая кофе в своей чашке. – Йазани, или Рты, как вы их зовете, не оставляют имен на своих изделиях. По крайней мере, умные Йазани, а тот, кто изготовил эту веревку, умен.
– А как же Эталоны выходят на их след?
Джелем пожал плечами:
– Я не имперский маг. Не знаю.
Я налил себе еще кофе.
– Тем не менее… – проговорил Джелем.
Я ухмыльнулся, так как подозревал, что лаконичным «нет» дело не обойдется.
– Это не значит, что я не могу изучить саму веревку.
– За деньги?
– Да, это тоже не бесплатно.
– Сколько?
Джелем развел руками – элегантный заученный жест.
– Трудно сказать. Все зависит от сложности глиммера. Как только пойму, кто наложил заклятия на веревку, я смогу лучше…
– Постой, – перебил я. – Ты только что заявил, что не сможешь сказать, кто ее изготовил.
– Да, было дело.
– Но…
Джелем поднял руку:
– Обожди.
Я подался к нему:
– Не говори мне, ждать или нет. Если ты шутки шутишь…
– Нет же, – сказал Джелем, показывая мне за спину. – Обожди. Еду принесли.
Я поднял голову и чуть не врезался в тарелку, которая как раз поплыла над моим плечом. В последний миг она увернулась, и мальчик виновато улыбнулся, склонившись поудобнее и ставя передо мной ужин.
Это были ореховый салат, свежая зелень и нарезанные фрукты с заправкой из масла со специями. Мальчик положил рядом лепешку и подал плошку с нарезанным перцем и размятыми бобами, маринованными в винном уксусе. Типичная джанийская еда.
Мальчик поклонился и отошел, а я вдруг понял, что очень голоден, и с облегчением начал трапезу. Джелем снисходительно рассмеялся, отметив превосходство джанийской кухни над имперской. Я несогласно повел плечами, так как рот был полон.