и добавил: — Лёва Кузнецов.
— А сколько тебе лет?
— Двенадцать.
«Как я и думал».
— Почему ты плакал? Ты разве не понимаешь, что шахматы ничуть не ценнее тебя, Лёва? Никакая вещь не стоит жизни.
Видимо, Ивес задал не тот вопрос, потому что бета-фон вновь заставил резонаторы загудеть. Цваргу пришлось уже откровенно воздействовать на подопечного, чтобы тот вновь не сорвался в рыдания.
— В смысле «не ценнее», рогатый?! Ты посмотри на меня! Я инвалид, еле хожу! Единственная моя ценность для семьи — это умение играть в шахматы. Я должен был попасть на турнир… я зарабатывал этим! А теперь я буду обузой… Эх, лучше бы меня переехала эта машина! Сестра вон и та… — Его взгляд скользнул по иномирянину, выхватил синий мундир Космофлота, блестящие магнитные застёжки, золотой аксельбант и шеврон лейтенанта. Захухря резко замолчал.
Нет, не испугался — Ивес это чётко почувствовал, так как всё ещё касался кроссовка мальчишки, — именно замолчал.
— Купишь новые шахматы и будешь снова играть, — возразил офицер, не понимая, как всё это связано друг с другом, но остро ощущая, что Лёва говорил искренне про возможную смерть.
На фразу Ива мальчик никак не отреагировал, лишь утёр сопли рукавом.
— Послушай… — Ир’сан понятия не имел, как разговаривать с детьми, но ему тоже было двенадцать лет, когда мама бросила их семью, и боль от её предательства и перестройки организма была такой адской, что он тогда страстно желал умереть. Сейчас-то он понимал, что всё это детские кризисы, и если бы он тогда рассказал докам о том, как себя чувствует, вероятно, они бы облегчили его боль.
— Послушай, — он вновь повторился, — самое важное, что ты есть у себя. А ещё у тебя есть сестра. Она, наверное, тебя любит?
— Очень. — Мальчишка невольно улыбнулся.
«Отлично».
— Вот. Подумай, как бы она расстроилась, если бы узнала о твоём поступке.
Лёва помрачнел.
— Да, но… шахматы разбились. У меня больше нет доски…
— Если я подарю новую, ты обещаешь перестать думать о том, что было бы лучше глупо погибнуть?
— А ты подаришь?! — Захухря недоверчиво распахнул огромные серые глазища. В бета-волнах прозвучало неподдельное изумление, надежда и... страх. Страх, что всё это жестокая шутка фиолетового иномирянина.
— Подарю. — Ивес серьёзно кивнул. Стянул коммуникатор с руки, предварительно его разблокировав и открыв приложение для заметок. — Пиши сюда адрес.
Лёва проворно вбил несколько строчек, всё так же исподлобья поглядывая на высокого цварга в роскошном тёмно-синем мундире, и, когда передавал браслет обратно, внезапно дёрнулся.
— Лё-ё-ёвка, вот ты где! А мы тебя потеряли!
Крошечная девочка лет пяти с вёрткостью лисички взобралась на скамейку и буквально врезалась в туловище мальчика, обнимая его крошечными ручонками. Лёва побледнел, — в эмоциональном отклике цварг почувствовал боль от потревоженной ноги, — но не стал одёргивать или ссаживать с колен малышку.
— А это, видимо, и есть твоя сестра? — хмыкнул Ивес, рассматривая рыжую мелочь.
Удивительно просто, как много на Захране гуманоидов с оттенком волос, который во всей Федерации считается редкостью — Кристина Соколова, Лёва Кузнецов, теперь вот эта девочка. С приходом последней цварг на всякий случай убрал хвост за спину.
— Иринья. — Малышка важно обернулась и посмотрела на офицера. — Ух ты, а ты красивый! — заявила она со всей детской непосредственностью.
Лицо Лёвы перекосило, он точно не считал рогатого собеседника хоть сколько-то симпатичным, но девочка явно была другого мнения.
— Ого, какие рога! Они настоящие? Можно потрогать?
— Нет!
Ив отшатнулся от протянутых в его сторону детских ручек. Резонаторы — одно из самых уязвимых мест у всех цваргов, и даже лёгкий удар может обратиться травмой, а уж достаточно сильный — и вовсе болевым шоком. Чтобы дать потрогать рога, цварг должен доверять гуманоиду, а этой малышке Ивес не доверял ни на грамм. А вдруг она захочет поцарапать резонатор ногтем? Попробовать на зуб? Не-е-т, жизнь научила Ива, что женщинам доверять нельзя, а из этой мелочи рано или поздно вырастет женщина.
— Во-о-о ты пугливый! — не то восторженно, не то удивлённо протянула Ира, распахнув серые глазищи один в один именно так, как сделал минуту назад её старший брат. Она снова внимательно осмотрела Ир’сана и теперь уже, спрыгнув с колен Лёвы, воскликнула: — Хвост! Ну хвост-то точно можно потрогать!
— Нет!!! — крикнули уже хором её старший брат и цварг, испугавшись, что девочка может порезаться об остроконечный шип на конце.
Ивес опасался поранить ребёнка, но мелкая рыжая бестия оказалась настолько проворной, что буквально за секунду сцапала пятую конечность цварга. У самого кончика, как раз около пятигранного острия. Офицер замер, Лёва и вовсе зажмурился, от него вновь полыхнуло страхом, но теперь уже едко-густым, как дым от влажных еловых веток. Он боялся гнева лейтенанта.
— Вау! Какие классные отражения! А сколько раз в день ты его полируешь?
Она определённо не представляла, что у цваргов выражение «полировать шип» имело совершенно другой смысл, но лейтенант думал о другом.
— Отпусти, пожалуйста, шип острый. Ты можешь порезаться, — терпеливо проговорил Ив, не сводя взгляда с девочки.
Вместо того чтобы выполнить просьбу, любопытная проказница, разумеется, поступила ровно наоборот. И со словами: «Серьёзно? А им можно нарезать сосиски?» — она ощутимо сжала кончик шипа. Закономерно, что на тонкой детской ладошке мгновенно образовалось алое пятно. Ивес замер, ожидая вспышки боли от девочки по бета-фону и истерики — в обычном плане, но её не последовало. Точнее, последовала последняя, но откуда-то позади.
— Лёва, Ира, да я же с ног сбилась… Что это?! А ну отпусти мою дочь, тварь иноземная! — внезапно завизжала женщина, и было с чего: Иришка вытерла ладошку о футболку, так как кровь всё никак не хотела останавливаться. — Ты ударил моего ребёнка! Что же ты за мерзость, ничего святого в тебе нет!
Распыляя эманации гнева и ненависти, женщина буквально оторвала Иру от хвоста Ивеса, так и не поняв, что офицер сам не касался девочки.
— Мэм, я объясню…
— Молчи, демон-кровопийца! — Она схватила Иринью за руку и дала знак Лёве, чтобы тот тоже поднимался со скамейки. — Я всегда знала, что вы используете нас как ресурс! Доите, словно безмозглых коров! Вы нас за равных-то не считаете, мы для вас грязь под ногами, тьфу, но чтобы вот так, средь бела дня напасть