ближайшей планете. Кто-то — что надо спасать, наоборот, самых слабых и больных. А как, кстати, ты ответила?
— Женщин и детей… без указания расы.
— О! По крайней мере, в свете последних событий это указывает на то, что в тебе нет ксенофобии.
Он снова улыбнулся, открыто глядя мне в глаза, а я в тысячный раз подумала… какой же он красивый: эти высокие скулы, твёрдая линия подбородка и фантастический оттенок радужек. Память невольно подбросила воспоминания о том, как невыносимо уютно было стоять в кольце этих сильных рук на дорожке для боулинга. Всю жизнь я тянула братьев и сестру, даже мама и та была для меня как ещё один ребёнок в нашей многодетной семье, я чувствовала себя главной и ответственной, ходила на родительские собрания, работала кассиршей… А с Ивесом неожиданно оказалось легко. Целый год он заботился обо мне, и эта забота оказалась одновременно настолько нужной и ненавязчивой, что сейчас, прощаясь с ним всего лишь на несколько недель, я чувствовала подступающую к сердцу сосущую пустоту. Со всеми членами восьмой группы прощаться было тяжело, но с Ивом почему-то — особенно. Я посмотрела на чётко очерченные мужские губы и поймала себя на жгучем желании их поцеловать.
— Спасибо, — неожиданно серьёзно сказал лейтенант Ир’сан.
Я растерялась.
— За что?
— За то, что весь год не нарушала наш договор.
«Ты меня не трогаешь. Никогда. Ни при каких условиях».
А я и не трогала…
— Все сели? Эй, кадет, сейчас трап будем убирать! — крикнул пилот сзади.
Я посмотрела на Ивеса. Ну вот, пора и прощаться. Обнять нельзя, поцеловать — тем более.
Лейтенант Ир’сан перевёл взгляд за моё плечо, а затем озорно-насмешливо отсалютовал двумя пальцами. Я обращала внимание, что так часто делают старшие офицеры по отношению к младшим, что-то вроде «хей, не грусти, рядовой, скоро тоже дорастёшь до моего ранга». Я улыбнулась и отдала честь по-военному чётко.
Ивес развернулся на каблуках ботинок и быстрым шагом направился в сторону шлюза, я же побежала к своему месту. Жди меня, Захран! Я уже лечу!
Конец первого тома