Читать интересную книгу "Червь-3 - Антон Лагутин"

ошейник из толстой кожи. Показалась собачья голова. Это оказался огромный ротвейлер с мордой бульдога. Измученный, весь грязный. Шерсть вся свалялась, а на тех участках, где не было засохших кусков грязи, проглядывался благородный чёрный окрас. Раздувающиеся от скулежа брыли и нос напоминали кусок мяса, прошедшей через мясорубку.

Продолжая стоять на коленях, паренёк сдвинулся назад и с новой силой потянул на себя бедного пса. Голова собаки бешено задергалась из стороны в сторону, пытаясь хоть как-то унять мучения, сбить руку, что причиняла ей так много боли. Собака хотела вырваться, но не могла. Ошейник натянулся, туго сдавив огромную шею так, что пёс начал задыхаться. Огромный розовый язык выкатился наружу и тут же был заляпан кровью, вылетевшей из раздувшихся ноздрей. Густая слюна окрасилась в багровый и закапала в жижу грязи.

Паренёк не собирался останавливаться.

Еще рывок.

Собака показалась наполовину. Зрелище не из приятных. Собаку и будку словно что-то соединяло. Из распоротого брюха к чёрной дырке будки тянулся толстый узловатый трос, окутанный тонкой синей паутинкой. Могло показаться, что это поводок. Но это не так. Натяжение в кишках вдруг ослабло, и они вяло опали в грязь.

Еще рывок.

Паренёк полностью вытащил пса наружу, у которой помимо вспоротого живота и истерзанного бока, из которого торчали рёбра, еще была оторвана задняя лапа.

Паренёк выпрямился, отряхнул руки от грязи и сказал:

— Вот такой теперь у нас красивый защитник.

Пёс дышал из последних сил. Лапы уже не дёргались, а спокойно утопали в грязи. Животное больше не сопротивлялось, не выло. Он просто валялся в тёплой жиже, отдавая земле свою кровь. И вот ты думаешь, что еще может быть хуже? А ведь может!

Паренёк прильнул к будке, запустил руку внутрь. Тросик, соединяющий собаку с его домиком затрясся. Тощая рука достала шмат кишок и запихнула весь этот фарш, заляпанный грязью, сеном и десятком навозных мух собаке в брюхо.

— Инга!

Я обернулся на голос. Борис смотрел на меня со всей строгостью учителя, ткнувшего именно на твою фамилию в классном журнале.

— Пёс хоть что-нибудь сказал?

— Нет, — ответил я. — Мозг его занят перевариванием боли. Собака боится.

— Подойди к нему.

— Зачем?

— Облегчишь боль. Успокоишь. Ты же умеешь…

— Я не умею.

— Иди!

Заглядывая в глаза этому седовласому мужчине, становилось как-то не по себе. Слов на ветер он точно не бросает, что вызывает у меня к нему неподдельное уважение. Начинаешь испытывать уверенность даже в своих действиях, понимая, что с тебя так просто не слезут. Сделают всё, но поставленной цели добьются. Закатают в асфальт, а дело сделают. Спорить нет смысла, хоть даже если ты клоун, которого заставили вырезать у своего напарника аппендицит. И меня это бесит. Бомбит! И выводит из себя!

Я спрыгиваю с лошади. Мои ботинки тут же скрылись в гуще мерзкой жижи и разъехались в разные стороны. Ну, пиздец! На ровном месте упал на колени в навоз. Бля! Я испытал лёгкое унижение, подкреплённое жидкими смешками взрослых мужиков, восседающих с довольными рожами на лошадях. Гляжу на Бориса. Хотелось найти хоть какую-то поддержку, но на всё, что он способен — снять кожаную перчатку и запустить свою ладонь в свои влажные от пота кудри. Убрав седые локоны за ухо, он запускает руку в боковую сумку, прикреплённую к седлу. Шурует в ней. Что-то находит. Выуживает ладонь и говорит:

— Возьми!

Гордо встаю. Иду к нему.

Маленький пузырёк, размером с теннисный мяч взмыл в воздух и полете в моём направлении. С реакцией у меня всё в порядке. Я ловко ловлю пузырёк перед самой своей рожей, чем даже смог удивить мужиков. Осматриваю пузырёк. Обычный, стеклянный. Что внутри — непонятно. Вода?

— Вода тут явно не поможет, — сказал я, переведя взгляд на умирающую собаку.

— А ты попробуй, — парировал кудрявый.

Шутник. Глупая ситуация, в которой мне пришлось тупо стоять, не понимая, что происходит. Не понимая, как поступить. Издеваться над животным, даря крохотную надежду на спасение жалкими каплями воды — вот уж истинное лицо мучителя, а не спасителя. Нет уж…

Звук стремительно натягивающейся тетивы резко оборвал мои думы. Я обернулся. Осси, эта рыжеволосая сука целится прямо в меня! Эта крепко сбитая баба достала лук и прицелилась, наставив на меня наконечник стрелы из высушенной кожи.

— Не бойся, — встрял Борис, начав успокаивать меня, — это не для тебя.

После его фразы, наконечник медленно поплыл по воздуху. Через секунду в меня никто не целился, но стрела продолжала угрожающе подёргиваться в луке, готовая сорваться в любую секунду. Я оценил траекторию — целились в собаку.

Стеклянный пузырёк приятно холодит ладонь. Придётся воспользоваться, деваться некуда. Я закрываю глаза. Мысленно произношу: Собака, ты меня слышишь?

Тишина. И во что я вляпался? Что задумал Борис? Лучше сразу прикончить бедное животное, зачем давать испытывать нестерпимые муки? И еще это жуткое место… всюду грязь… вонь, и рёв скота, запертого в деревянных амбарах.

Подхожу к собаке. От животного исходят слабые волны страха, готовые вот-вот разбиться о холодную тишину смерти.

Сажусь на корточки.

— Инга, — говорит Борис, — лей прямо в глотку, не бойся. Но потом сразу отходи.

Я откупориваю пузырёк. В нос сразу же ударил тяжёлый запах разложения. Желудок взбесился, кинув волну спазма по всему телу. Даже мимо меня не прошла: сдавило в кишках спрессованными отходами жизнедеятельности человека так, что чуть наружу не выдавило. Еле удержался. И ясно одно — в пузырьке не вода. И ни вино, и ни пиво. Внутри был тот самый гной, что вытекал из поражённых болезнью тел крыс. Что вытекал густой жижей из ноздрей тех бедных солдат, попавших на поле под гнойный ливень лопнувшей туши, некогда бывшей обычным человеком.

Кладу ладонь собаке на шею. Шерсть грубая, грязная. На моё прикосновение нет никакой реакции. Тишина. Только дыхание с каждым разом становиться всё реже и реже.

— Поторопись! — крикнул Борис.

Потерпишь.

Может… Может ничего не предпринимать. Подождать, и всё закончиться. А может… А вдруг… Вдруг содержимое этой колбы действительно ей поможет? Ну как я могу именно сейчас опустить руки, даже не попробовав помочь бедному животному!

Хватаю собаку за ошейник и тяну на себя, вытаскивая её из грязи. Безжизненную голову зажимаю между ног. Нижняя челюсть сама опадает, выкидывая посиневший язык. Отлично, а то было стрёмно руками прикасаться, не говоря уже о том, что придётся их совать в пасть. В открывшуюся