– Болезни у него нет, и он не мерзавец. Он твой зять.
– Знаю. Будь он проклят!
– Тайлер, прости их. Я умоляю тебя. Он славный юноша и ужасно любит Тесс, и она так счастлива, и...
– Придержи язык! – Брок залпом проглотил пиво и со стуком поставил кружку на стол. – Это все дело рук Дирка. Я знаю. Мне назло! Сначала он задумал убить моего старшего сына, а потом отнял у меня радость выдать мою дочку замуж честь по чести. Будь он проклят! Даже это Струан отнял у меня! – Он запустил кружкой в перегородку. – Мы похороним Горта в море сегодня.
– Тайлер. милый, – начала Лиза. Она коснулась его руки. – Тайлер. милый, это еще не все. Я должна сказать тебе что-то. Ты должен простить их... тебе есть что прощать. Нагрек...
– А?
– Горт рассказал мне, что ты и он сделали с Нагреком. Это ужасно, но он... он заслужил такой конец. Потому что он спал с Тесс. По-настоящему. Но Кулум не знает, кажется. И твоя дочь спасена от ужасной участи.
Мышцы вокруг пустой глазницы Брока начали бешено подергиваться:
– Что ты сказала?
– Это правда, Тайлер, – ответила Лиза, и ее боль прорвалась наружу. – По крайней мере, дай им шанс. Ты же поклялся перед Богом. И Бог помог нам с Тесс, дружок. Прости их. – Она обхватила голову руками и разрыдалась.
Губы Брока шевелились, но из них не вылетало ни звука. Он грузно поднялся на ноги, пересек коридор и в следующую секунду уже стоял перед Кулумом и Тесс.
Он увидел ужас в глазах Тесс. Это причинило ему боль и ожесточило его.
– Ты решила пойти против моего желания. Три месяца, я сказал. Но ты...
– О, Па... о, Па...
– Мистер Брок. Позвольте, я...
– Закрой рот. Скоро ты получишь слово! Но ты, Тесс, предпочла сбежать, как дешевая красотка. Очень хорошо. Попрощайся со своей матерью. Ты навсегда уйдешь из нашей жизни и отправишься на берег с мужем.
– О, Па, пожалуйста, выслушай.
– Отправляйся! Я хочу поговорить с ним.
– Я не уйду! – закричала Тесс в истерике. Она схватила кофель-нагель. – Ты не тронешь его. Я убью тебя!
Он выхватил кофель-нагель у нее из рук прежде, чем она даже успела сообразить, что он сделал какое-то движение.
– Вон, и на берег. – Брок видел себя словно в кошмарном сне. Он всем сердцем хотел простить, хотел, чтобы она обняла его, но какая-то черная, порочная тень его самого гнала его вперед, не давая остановиться, и он не мог ей противиться. – Вон, клянусь Богом!
– Все хорошо, дорогая, – сказал Кулум. – Иди и собирай вещи.
Двигаясь спиной вперед, она вышла из каюты и заторопилась прочь.
Брок пинком закрыл за ней дверь.
– Я поклялся дать тебе довольно места и спокойную гавань. Но это было, когда ты собирался жениться как положено.
– Выслушайте, мистер Брок...
– Нет, это ты послушай, клянусь Богом, а не то я раздавлю тебя, как клопа. – Из угла его рта спустилась ниточка слюны. – Я спросил тебя честно, как мужчина мужчину, устраивают ли тебя три месяца. Ты сказал, да. Но ты нарушил свое слово. Я же сказал: «Будь откровенен, парень».
Кулум промолчал. Он молился, чтобы у него достало сил, и понимал, что проиграл свой поединок с Броком. Но он еще попробует, клянусь Богом, он еще попробует...
– Нарушил или нет?
– Да.
– Тогда, думается мне, я свободен от своей клятвы.
– Могу я говорить теперь?
– Я не закончил. Но, даже хотя ты пошел обманным путем, вы женаты. Ты ответишь мне на один вопрос? Как перед Богом? Тогда мы будем квиты.
– Конечно. – Кулум хотел рассказать Броку о болезни, о публичном доме, о главной причине всего случившегося.
– Как перед Богом?
– Да. Мне нечего скрывать, и...
Брок оборвал его:
– Это твой отец подстроил все это? Подбросил тебе мысль о побеге? Зная, что этим взбесит Горта? Зная, чго это выведет Горта из себя настолько, что он публично вызовет его на дуэль, и твой отец сможет драться с ним по всем правилам? Ты ходил пьяным в бордель, не зная, где ты и с кем ты? Тебе не нужно отвечать. Это написано у тебя на лице.
– Да... но вы должны выслушать меня. Есть много...
– Ты получишь от меня свою безопасную гавань. Но я говорю тебе прямо: я объявляю войну твоему отцу. Я объявляю войну «Благородному Дому». Я не успокоюсь, пока не разорю его. Отныне твоя единственная гавань будет с «Броком и Сыновьями». Только там, Кулум трижды проклятый Струан! А до того дня ты для меня не существуешь. Ни ты, ни Тесс.
Он распахнул дверь.
– Вы не выслушали мою сторону! – крикнул Кулум. – Это нечестно!
– Не говори мне о честности, – ответил Брок. – Я спросил тебя прямо в глаза. Три месяца! Я сказал: «Будь откровенен, парень». Но ты все же нарушил свое слово. Для меня ты человек без чести, клянусь Богом!
Он ушел, а Кулум стоял и смотрел ему вслед, раздираемый болью и облегчением, стыдом и ненавистью.
– Вы несправедливы, – произнес он, и звук собственного голоса был ему мучителен.
Брок вышел на палубу; команда благоразумно держалась от него подальше.
– Пенниуорт!
Второй помощник отвернулся от матросов, разбиравших под его присмотром реи, порванные паруса и снасти, и, тяжело переставляя ноги, подошел к Броку.
– Разыщи Струана, – сказал Брок – Скажи ему, что я буду ждать его в Счастливой Долине На полпути между его причалом и моим. – Он вдруг замолчал, и его лицо искривила холодная усмешка. – Нет. На круглом холме в Счастливой Долине. Да. Его который был холм. Скажи ему, я буду ждать его на круглом холме в Счастливой Долине... как он хотел выйти против Горта. Понятно?
– Да, сэр. – Пенниуорт закусил губу. – Слушаюсь, сэр.
– И если ты шепнешь об этом кому-нибудь, кроме него, клянусь Господом Богом, я отрежу тебе все, что делает тебя мужчиной. – Брок начал спускаться по трапу.
– Кто будет заниматься наведением порядка на корабле, сэр?
– Ты. Ты – капитан «Белой Ведьмы». После того, как передашь мое послание.
Струан разглядывал Йин-си. Она лежала рядом и все еще спала. Он сравнил ее с Мэй-мэй. А Мэй-мэй – с другой китайской любовницей, которая была у него много лет назад. А потом всех их трех – с Рональдой, своей единственной женой. Такие разные. И вместе с тем во многом такие похожие. И он задумался, почему каждая из трех восточных женщин возбуждала его больше, чем Рональда, которая была его любовью – до тех пор, пока он не узнал Мэй-мэй. И он спросил себя, что такое любовь.
Он знал, что все китаянки имеют между собой много общего: невероятную шелковистость кожи, веселый нрав, преданность и такое неукротимое стремление наслаждаться всеми радостями земной жизни, какого он никогда и нигде до них не встречал. Но Мэй-мэй значительно превосходила остальных двух. Она была совершенна.