три властных, бесчувственных чудовища, которые вмешиваются в твою жизнь только для того, чтобы всё разрушить.
— Оставьте нас уже в покое со своими долбанными интригами!.. — заорал он уже не столько отцу, сколько этому собирательному образу, и, совершенно ослеплённый яростью, схватился за ближайший предмет — им оказался стул — и с остервенением своротил его на пол и пнул, вдобавок, ногой.
Боль от этого пинка чуть отрезвила его, заставив замереть.
Тишина, последовавшая после криков и грохота, звенела напряжением.
Тяжело дыша, Райтэн переживал момент тотального опустошения. Вырвавшиеся наружу эмоции, разодрав все внутренние запреты и скрепы, оставили по себе ледяное пепелище тупого мёртвого безразличия.
Старший Тогнар застыл, упершись спиной в секретер. Видимо, только эта точка упора — отступая от сына, он, в конце концов, уткнулся в мебель, — и не давала ему упасть.
Райтэн был эмоциональным человеком, который вполне был способен решать свои конфликты криком — пусть никогда до этого он не позволял себе повышать голос на отца. Крик уже был страшным сигналом, который говорил о том, что он находится где-то за гранью своего самоконтроля.
Но швыряться предметами, швыряться мебелью!..
«Насколько же ему больно сейчас!..» — в ужасе думал старший Тогнар, глубоко мучаясь пониманием, что именно он является первопричиной этой боли. Осознание, что сын страдает из-за его поступков, накрыло его и лишило всяческих сил.
Он понимал теперь, что никак и ничем не сумеет заслужить его прощения. Он слишком долго — всю свою жизнь! — не замечал, что причиняет ему боль своей обычной манерой поведения, что Райтэн не видел за этой манерой его настоящих чувств к нему и ощущал себя отверженным и униженным.
«Он всю жизнь не чувствовал, чтобы его любили», — звенели у него в голове давние слова Дерека, которые и тогда потрясли его, заставили преодолеть себя, научиться общаться с сыном иначе.
Как теперь оказалось, изменения эти были лишь внешними, поверхностными. Он снова подвёл сына — нет, хуже! — он подставил его самого близкого и дорогого человека, и это стало для Райтэна уже последней каплей. Он просто не смог уже терпеть.
Отстранёно наблюдая тяжело дышащего сына, Тогнар осознавал, что да: Райтэн всегда терпел эту его манеру. Терпел и сносил её молча, пытаясь тем выразить уважение к отцу; и только когда силы терпеть закончились — сбежал.
Не взбунтовался, не вступил в бой, не оспорил его право так себя вести — просто сбежал. Не считая допустимым для себя критиковать отца, не считая, что отец должен что-то менять в себе ради него — не считая себя достаточно значимым для того, чтобы отец что-то менял в себе ради него.
Тогнар никогда раньше не осознавал причин этого побега. Юношеский бунт, стремление к независимости, свободолюбие — так объяснял себе он.
И лишь теперь ясно, отчётливо видел: сын не чувствовал себя любимым и нужным, и, когда у него кончились силы, чтобы сносить всё, что его ранило, он попросту прервал эти отношения. Прервал в одностороннем порядке — потому что был уверен, что отец не пойдёт ему навстречу и не поймёт его чувств.
Горечь до краёв затопила сердце Тогнара и сжала его горло.
Он был бесконечно слеп всю свою жизнь. И теперь, когда судьба и Дерек вернули ему шанс начать отношения с сыном заново — он упустил и этот шанс.
Потому что Райтэн никогда ему не простит интригу, причинившую боль Дереку.
Он мог бесконечно прощать то, что причиняло боль ему самому; но он не простит боль, причинённую другу. Брату.
Прикрыв глаза от мучительно выворачивающего его наизнанку раскаяния, Тогнар весь сжался, пытаясь как-то отгородиться от реальности, которая сделалась вдруг кошмарной в своей жестокой непоправимости.
Оба они — и сын, и отец, — были совершенно выбиты из колеи и не способны ни на слова, ни на действия. У них не было никаких сил говорить друг с другом.
Но в комнате, помимо них, присутствовал третий — Дерек.
Всё это время он ощущал себя лишним — совершенно ненужным свидетелем семейной ссоры. Ему было особенно стыдно перед старшим Тогнаром, да и перед Тэном тоже; и он не раз дёргался к двери — выйти — но ему было страшно оставить их вдвоём, потому что, зная их взрывной характер, можно было ожидать самых разрушительных последствий.
Впрочем, вопреки опасениям Дерека, взрывался тут только Райтэн; Тогнар почему-то принимал вопиюще недопустимое поведение сына тихо. Слишком занятый наблюдениями за другом — вдруг ещё кинется! — Дерек почти не смотрел на пассивного участника ссоры, поэтому не сразу заметил его состояние.
Лишь когда Райтэн затих — сжимая кулаки, опустив голову, он стоял посреди комнаты перед поверженным стулом и дышал так, словно до этого четверть часа бежал в гору, — лишь тогда Дерек перевёл взгляд на старшего Тогнара — и обмер.
Дрожащие губы, нервные старческие пальцы, пытающиеся сжать манжету судорожным хватом, неспособные даже на это и соскальзывающие в воздух, бессильно повисающие на секунду, чтобы снова попытаться сжать манжету на рукаве другой руки — и снова теряющие ткань из-за неконтролируемой дрожи.
В мыслях Дерека мелькнуло совершенно непечатное определение ситуации. Понимание того, насколько всё дерьмово, так рубануло по нему, что он нечаянно высказал это матерное определение вслух.
В устоявшейся тишине оно прозвучало громко и отчётливо.
И Райтэн, и старший Тогнар давно уже забыли, что находятся в кабинете не вдвоём; внезапно обнаруживший своё присутствие Дерек вывел их обоих их самосозерцательного ступора.
«Дела!» — подумал Дерек, и по многолетней привычке приближённого к гневливому холерику лица вступил на знакомый путь снижения уровня драматизма шутливой беспечностью.
Запустив руку в волосы, он обаятельно улыбнулся — из-за отсутствия привычных бороды и усов тут же приобретя сходство с собой-тридцатилетним — и принялся импровизировать:
— Вот говорили же мне с Тогнарами не связываться! — весело обратился он куда-то в воздух между отцом и сыном. — А я, дурак, не верил, что им одного языка хватает, чтобы противника до кондрашки довести!
Глаза старшего Тогнара слегка остекленились; он впервые видел Дерека в таком амплуа, и картинка никак не сходилась с его представлениями о весьма почтенном и психологически зрелом Деркэне Анодаре.
Райтэн же, в момент осознав, что происходит, вскипел было… но из-за того, что все свои эмоции без остатка он уже вбухал в предыдущую сцену, теперь его хватило лишь на вялое:
— В каком это месте я похож на этого твоего Грэхарда?!.
Ни капли не смутившийся Дерек и не подумал менять манеру; деланно и картинно поразглядывав Райтэна, он деловито отметил:
— Возможно,