Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Царь Ираклий повелел везде и всюду креститься иудеям. И прибывшему в Африку Георгию, бывшему эпархом, повелел, чтобы собрались к нему все первые иудеи. И когда собрались мы к нему, он нам сказал: «Рабы ли вы царя?» И отвечая, сказали так: «Да, владыка, мы рабы царя». И он сказал: «Повелел благой [царь], чтобы вы крестились». И когда услышали, то вострепетали и убоялись великим страхом, и никто из нас не дерзнул ничего сказать. И когда он сказал: «Вы ничего не отвечаете?» — ответил один из нас по имени Нон, говоря: «Мы этого не сделаем: не время ведь святому крещению». И разгневавшись, эпарх встал и своими руками бил [его] по лицу, говоря: «Если вы рабы, то почему не совершаете повеление владыки нашего?» Мы же от страха окаменели. И повелел, чтобы мы крестились. И крестились мы, желая того и не желая, были же мы в сомнении великом и большой печали.
Судя по тому, что сочинение это было написано уже после попыток окрестить иудеев, где‑то в 634–641 гг., можно предположить, что его happy end — принятие иудеями христианства в результате проповеди окрещенного Иакова[1670] — явно имел апологетический смысл. Автор текста не только создает обширный трактат в жанре богословской антииудейской полемики, но вольно или невольно оправдывает насильственное крещение, поскольку крещение, судя по этому трактату, в конце концов привело к определенной пользе — искреннему обращению иудеев ко Христу[1671].
Совсем по — иному, как мы видим по Окончанию Письма VIII, отнесся к этому крещению прп. Максим. Он не только не пытается оправдать крещение иудеев (несмотря на то, что эпарх Георгий был весьма близок к преподобному и почитал его своим духовным отцом, а сам прп. Максим весьма высоко отзывался о нем), но выражает крайнюю тревогу и «страх по Богу» относительно происходящего.
Опасения прп. Максима относительно грядущей апостасии и последствий насильственного крещения иудеев, как известно, сбылись, хотя и несколько иначе, чем он предполагал, т. е. не из‑за того, что насильно крещеные иудеи распространяли среди христиан ереси. Уже в 633 г. в рамках униональной идеологии Ираклия и патриарха Константинопольского Сергия — той самой, которой, вероятно, мотивировалось и крещение иудеев и самарян — была заключена уния с монофизитами в Египте, и тогда же заявила о себе ересь моноэнергизма, с которой прп. Максим будет бороться до конца жизни. С другой стороны, не приходится сомневаться, что насильственное крещение иудеев и самарян в Карфагене в 632 г., как и бывшие до этого гонения на иудеев в Палестине в 630 г.[1672](эти гонения, вероятно, привели к наплыву иудеев в Карфаген) подготовили иудеев и самарян к тому, чтобы легко перейти на сторону арабов в их войне с византийцами, что, несомненно, способствовало утрате Византийской империей огромной части своих владений. Характерно, что первое поражение византийцев при столкновении с арабами в 634 г. произошло, когда был наголову разбит дукс Палестины Сергий, предводительствовавший войском, составленным главным образом из самарян[1673]. Как замечает Кулаковский, ссылающийся на слова Иосифа из Учения Иакова, только что крещеного, поражение дукса Сергия от арабов вызвало ликование иудеев в Кесарии (Палестинской) и других городах Палестины. Уже тогда, судя по этому сочинению, имелись иудеи, которых Иосиф называет «смешавшимися с арабами (сарацинами)»[1674], т. е., как говорит историк, «насилия над иудеями усилили солидарность между ними и арабами, которая существовала и ранее»[1675].
В самом деле, в Письме XIV, направленном экзарху Африки ил- люстрию Петру уже после нападения арабов, Максим описывает теснейшее единство между иудеями и полчищами «диких» арабов:
Видим племя диких жителей пустыни, проносящееся по чужой земле как по своей, неукротимых свирепых зверей, людей по одному лишь внешнему виду разоряющих культурное государство, а также народ иудейский, издревле радующийся крови человеческой…[1676] и ненавидящий Бога, воображая поклоняться Ему; невернейший из всех народов земли и оттого наиболее склонный к принятию супротивной власти, обычаем и устройством предшествующий пришествию лукавого и своими делами возвещающий приход антихриста, ибо не познал истинного Спасителя[1677].
Этот антииудейский пассаж, однако, следует читать в совокупности с публикуемым нами Окончанием Письма К///, где прп. Максим недвусмысленно говорит о том, что насильственное крещение иудеев подготавливает всеобщую апостасию. Собственно и в конце Письма XIV после обличения иудеев прп. Максим, объясняя причину поражения византийцев, пишет: «…. это произошло по множеству наших прегрешений»[1678] и, призывая иллюстрия Петра не допускать искажения православия (очевидно, вступая в унию с монофизитами, а говоря шире, подчиняя религиозную сферу политической), добавляет: «…мы должны ещё больше укрепить нашу веру из‑за происходящего… и исповедать Бога пред людьми, вовсе не опасаясь никакой смерти»[1679].
Б. Обстоятельственные добродетели и апостасия
Из истории насильственного крещения иудеев в Карфагене и двух восприятий его — прп. Максимом и в сочинении о новокрещеном Иакове, можно сделать и некоторые выводы относительно святоотеческого подхода к свободе совести.
Для этого необходимо несколько расширить контекст, затронув тему отношения отцов Церкви к насильственному крещению в целом. Излагая в своем послесловии к переводу трактата свт. Григория Нисского «Об устроении человека» теорию «обстоятельственных добродетелей», В. М. Лурье, в противовес «либерально — гуманистическому» пониманию человеческих прав и свобод, приводит ряд свидетельств из святых отцов, говорящих о том, что они признавали возможность (и полезность), при определенных обстоятельствах, насильственного крещения[1680]. В частности, он приводит пример св. Порфирия Газского (I V‑V вв.), крестившего часть язычников Газы насильно и давшего своего рода богословско — пастырское объяснение этого крещения. Св. Порфирий возражал тем, кто считал, что крещение должно быть только добровольным, говоря, что иногда Бог, использовав все остальные средства, приводит к Себе человека или группы людей под страхом наказания. Это и есть случай «обстоятельственных добродетелей».
Если сравнить теперь сохранившееся в Предании и весьма распространенное в христианском мире Учение Иакова, только что крещеного, с Окончанием Письма VIII прп. Максима, то видно, что в этих двух текстах отношение к насильственному крещению иудеев разное. В Учении Иакова вполне в духе теории «обстоятельственных добродетелей» подразумевается, что от крещения иудеев под угрозой может быть польза, и оно не только допускает, но и, по сути, оправдывает такую практику. Прп. Максим, напротив, считает ее (по крайней мере, в отношении иудеев) крайне опасной, чреватой будущей апостасией.
Рассмотрим его доводы подробней. Среди аргументов прп. Максима против насильственного крещения иудеев есть такие, которые, казалось бы, применимы в первую очередь к иудеям, хотя, если подумать, они приложимы и к носителям каких‑то других «застарелых», с точки зрения православия, ересей и вообще устойчивых нецерковных мировоззрений. Это — второй приводимый прп. Максимом аргумент, согласно которому иудеи закоренели в неверии и еще более озлобятся и удалятся от истины, если их крестить (озлобиться на насилье над совестью может любой человек твердых убеждений, т. е. любой сознательный взрослый носитель веры или мировоззрения), и третий его аргумент— что, будучи крещеными насильно, они привнесут ложные учения в христианскую среду (это тоже справедливо не только для иудеев)[1681].
И уж совершенно точно единым применительно ко всем (по крайней мере, взрослым и психически здоровым людям) является первый аргумент: таинство крещения может быть осквернено, «если оно [будет] дано тем, кто ранее не показал соответствующее [исповеданию] веры намерение (γνώμη) [принять крещение]». Этот аргумент в принципе подходит к крестящимся как из иудеев, так и из язычников, а также и из любой ереси. При этом следует заметить, что прп. Максим возражает не против нарушения каких‑то «свобод» верующих, но говорит об опасности осквернения святыни. Так что, сравнивая позиции св. Порфирия Газского и прп. Максима, можно сказать, что, хотя Предание и допускает насильственное крещение, оно же, в лице прп. Максима предупреждает о великой опасности осквернения этого таинства при таком насилии (заметим, к слову, что насилие может быть не только физическим, каким оно было в Карфагене).