Читать интересную книгу Мятежные джунгли - Александр Александрович Тамоников

в том числе и небольшой автобус с наглухо заделанными фанерой окнами. Пленников затолкали в этот автобус, туда же уселись громила и пятеро наемников с автоматами. Автобус тронулся с места. Куда везли пленников и по каким дорогам, из автобуса видно не было. Впрочем, их это интересовало мало. Куда бы их сейчас ни везли, было понятно, что ничего хорошего их не ждет.

Манагуа,

вечером того же дня

Насколько можно было судить, их привезли на окраину города и поместили в какой-то подвал. Точно, это был подвал, потому что вверху, под самым потолком, имелись три крохотных оконца, сквозь которые пробивался свет. Здесь им развязали руки и даже дали воды. Воду в большой металлической канистре принес лично громила.

– Что ж, прощай, герой! – обратился он к Пахаро. – Жаль, что мы с тобой ни о чем не договорились. Я ведь предлагал серьезно… Мне что война, что мир – без разницы. Мир лучше, потому что, когда мир, тогда в меня не стреляют. Я не люблю, когда в меня стреляют. Потому что, когда стреляют, то могут и убить. Ну да что ж? Пока что я живой. А вот ты со своими парнями… Вам я не завидую.

– Готовь лоб, горилла, под мою пулю, – сказал Пахаро, и его беспечная детская усмешка превратилась на миг в жесткий оскал.

Громила ничего на это не сказал и вышел. В подвале наступила гнетущая тишина.

– А вправду, что они задумали с нами сделать? – спросил кто-то из бойцов. – Ведь не расстреляли там, у стены… Хотя и могли.

Никто ничего на этот вопрос не ответил. Это был риторический вопрос, а на такие вопросы ответа не существует. Лишь Пахаро, помедлив, сказал:

– Если доживем до завтра, то узнаем. Думаю, до утра никто нас беспокоить не будет…

* * *

Но Пахаро ошибся. Примерно через два часа в подвал вошли четыре вооруженных человека. Там, за стенами подвала, уже вечерело, и потому в подвале сгущались сумерки, но все равно можно еще было разглядеть, что эти четверо не из «эскадрона смерти», а скорее всего, из Национальной гвардии. А, впрочем, для сандинистов не было особой разницы – наемники ли это или солдаты-гвардейцы. И те и другие были для них прислужниками диктатора Сомосы и стоявших за ним американцев, а значит, врагами.

– Ты! – ткнул пальцем в Пахаро один из гвардейцев. – Ступай за нами!

Пахаро не спеша поднялся.

– Если приглашают, то, конечно, надо пойти, – сказал он. – Вернусь – расскажу подробно, как меня встречали, чем угощали и о чем шел разговор за столом.

…Помещение, в которое его привели, было в том же самом здании, что и подвал, правда, на самом верхнем, третьем этаже. В помещении находились два человека, судя по физиономиям, два американца. Это были Крис Баум и Арон Бергман, хотя Пахаро, конечно, этого не знал. Да и зачем ему это было знать? Американцы и американцы. Для Пахаро все они были на одно лицо, потому что одна и та же в них была сущность. А значит, и отношение к ним у Пахаро было одинаково – как к хищникам и врагам.

– Значит, ты и есть Диего Пахаро? – спросил Крис Баум на чистом испанском языке.

– Значит, я и есть, – спокойно ответил Пахаро.

– Проходи, присаживайся, – миролюбиво предложил Крис Баум. – Поговорим…

Пахаро с сомнением передернул плечами, прошел и сел. Какое-то время в помещении стояла тишина – американцы разглядывали Пахаро. Тот также разглядывал американцев по очереди.

– Кто тебя научил так ловко грабить банки? – улыбаясь, спросил Крис Баум. – Может, и нас научишь?

– Один уже просил меня об этом же, – ответил Пахаро. – Горилла из «эскадрона смерти». Пускай он вам сам скажет, что я ему ответил. Спросите, если вам интересно.

– Нет, мы не станем спрашивать, – все так же улыбаясь, сказал Крис Баум. – Потому что мы и без того догадываемся, что ты ему сказал.

– Могу сказать и вам, если очень попросите, – сказал Пахаро. – А то вдруг вы ошибаетесь в своих догадках.

– Думаю, что не ошибаемся, – сказал Крис Баум. – Да и не в ограблении банка по большому счету дело. Конечно, и это преступление, но ты со своими людьми совершил еще большее преступление. Да притом и не одно.

– Вы бы лучше подумали о своих преступлениях, – сказал Пахаро. – А я и мои люди – солдаты. Мы сражаемся за свою землю. За свою Родину.

– Все это демагогия и лозунги, – вступил в разговор Арон Бергман. – По законам вашей Родины вы – уголовные преступники. За те преступления, которые вы совершили, вам полагается смертная казнь. Посуди сам. Убийство генерала Уго Монтеса – раз. Убийство его гостей в ресторане – два. Самовольный захват поместья – три. Ограбление резиденции убитого генерала – четыре. Добавим сюда же и ограбление банка. Кроме того, вооруженное сопротивление власти и убийство солдат, служащих власти, – пять. Не сомневаюсь, что если как следует покопаться, то отыщется и еще кое-что. Быть того не может, чтобы такой лихой парень, как ты, ничего больше не натворил!

– Тем более что это не так и сложно выяснить, – добавил Крис Баум.

Все так же продолжая улыбаться, он открыл ящик стола и вынул оттуда несколько картонных прямоугольников. На каждом из них был изображен один и тот же рисунок – птица с распростертыми крыльями держала в когтях змею. Одну из картонок он поднес к самому лицу Пахаро.

– Узнаешь картинку? – спросил Крис Баум. – Вижу, узнаешь… А ведь это не просто картинка, это доказательство.

– Значит, кто-то из них остался жив… – пробормотал Пахаро, обращаясь больше к самому себе, чем к американцу.

– Что? – не понял Крис Баум. – А, ну да… Ты прав – оба они живы. И проявили благоразумие. Ну а что тут такого? Жизнь одна, в ней надо уметь приспосабливаться. Уметь приспособиться – это уметь выжить.

На это Пахаро не сказал ничего: казалось, он вовсе утратил интерес и к этому разговору, и к самому себе. Он просто сидел, смотрел куда-то в пространство и молчал. Очень могло быть, что на него произвели угнетающее впечатление те самые визитки с птицей и змеей. А может, не столько сами визитки, сколько то, что кто-то из его боевых товарищей – Пастор ли, или, может, Дивертиго, оказался предателем. Пахаро нужно было время, чтобы осознать такое печальное обстоятельство и, вольно или невольно, примириться с ним. Сам он ни за что так не поступил бы, он умер бы, но никого бы не стал предавать. Он был таким и по своей прямолинейной