отчаявшийся человек? Это безрассудный человек. Это человек, утративший способность мыслить здраво. Таково большинство людей, таким был и Сэм Фишер. Он вдруг поднялся во весь рост и опрометью бросился в ту сторону, где притаились наемники из «эскадрона смерти».
– Не стреляйте! – вопил он на бегу. – Не стреляйте! Я Сэм Фишер, американский гражданин! Не стреляйте!..
С той стороны, где притаились наемники, раздалась короткая очередь. Банкир нелепо взмахнул руками и упал. Он не пытался подняться и даже не шевелился – похоже, он был сражен наповал.
– Вот так… – после короткого молчания произнес Пахаро. – Уж если они его, то что говорить о нас… Ничего, отобьемся! Не из таких переделок выходили живыми!
Не успел он это сказать, как со всех сторон застрочили автоматы боевиков из «эскадрона смерти». Сандинисты стали стрелять в ответ, но большей частью одиночными выстрелами. У них было мало патронов, а бой, судя по всему, предстоял долгий.
Впрочем, очень скоро выяснилась одна удивительная вещь. Отчего-то наемники больше стреляли не по окопавшимся сандинистам, а поверх их голов. И было непонятно, почему они это делают. Может, они плохие стрелки? Но это вряд ли, потому что все они были профессиональными вояками, а значит, умели стрелять. Но тогда почему они палят поверх голов? Дадут очередь, перебегут на другое место, еще одна очередь, и вновь короткая перебежка, да и не просто перебежка, а с каждым разом боевики подбирались к сандинистам все ближе и ближе. С каждой автоматной очередью и с каждой перебежкой кольцо вокруг Пахаро и его товарищей становилось все теснее, и, соответственно, все меньше оставалось возможностей им вырваться из этого кольца…
– Они хотят взять нас живыми! – догадался кто-то из бойцов. – Точно, живыми! Иначе они давно бы нас перестреляли!
– Пусть попробуют! – задорно ответил Пахаро, сверкнув зубами. – Они стреляют поверх наших голов, а мы будем точно по ним! Стреляем только одиночными, бережем патроны!
Патронов оставалось все меньше, и это было объяснимо. Собираясь в город, Пахаро и его бойцы не намеревались затевать здесь какие-то большие бои. А если так, то много патронов – лишь дополнительная обуза. Но кто же ведал, что воевать все-таки придется?..
И вот патроны закончились. Умолк автомат у одного бойца, у другого, у третьего… А как можно сражаться, когда тебе нечем стрелять, а у твоего противника патронов вдоволь? Тут одно из двух – либо сдаваться на милость победителя, либо затевать рукопашный бой. Понятно, что такой бой, скорее всего, будет последним в жизни, потому что уж слишком мал отряд, а врагов, наоборот, слишком много. Но что же делать? Не сдаваться же! У сандинистов был негласный кодекс – не сдаваться врагу. Лучше умереть, чем сдаться в плен. Тем более ничего хорошего их в плену не ожидало. Те их товарищи, которые угодили в плен, обычно исчезали навсегда…
Наемники прекрасно поняли, что Пахаро и его бойцам больше нечем стрелять, а значит, они, по сути, безоружны. По сути, они – легкая добыча. Раздалась короткая, резкая команда на незнакомом языке – и тотчас же на сандинистов со всех сторон бросились боевики из «эскадрона смерти». Завязалась яростная схватка, сандинисты схватились за ножи и за каменья.
Но много ли навоюешь, когда ты – один против десятерых? Через каких-то двадцать минут все оставшиеся в живых бойцы уже стояли у стены, руки у них были связаны за спиной. А и оставалось-то их всего ничего – ровным счетом десять. Остальные погибли в схватке. Каким-то непонятным образом погиб и второй заложник-американец. Возможно, он просто кому-то подвернулся под горячую руку. Когда идет схватка, тем более рукопашная, никому нет нужды выяснять, кто ты по национальности и гражданином какой страны ты являешься.
Когда ты побежден и когда тебя со связанными руками поставили к стене, это почти наверняка означает расстрел. Это закон любой войны, где бы и когда бы такая война ни велась. Однако по какой-то причине никто в сандинистов пока не стрелял.
Вдоль понурой шеренги плененных бойцов несколько раз прошелся какой-то громила со зверским лицом, по всей видимости, старший у боевиков. Прищурившись, он вглядывался в каждого плененного сандиниста, и непонятно было, чего в этом прищуре было больше – торжества победителя над побежденными, снисходительной насмешки или желания немедленно разделаться с десятком беспомощных людей… Остальные наемники стояли поодаль и поигрывали автоматами, некоторые сидели на камнях. Добрый десяток тел валялся вразброс там и сям – это была цена, которую заплатили боевики за свою победу над Пахаро и его отрядом.
– А вы – отважные ребята! – наконец на корявом испанском языке произнес громила. – Вот сколько моих людей положили! Молодцы! – И громила захлопал в ладоши. Его хлопки были похожи на гулкие выстрелы. – Ну а кто же из вас Пахаро?
– Я Пахаро, – сказал Диего и презрительно усмехнулся. – И что дальше?
– В общем, ничего, – громила пожал плечами. – Просто хотелось познакомиться. Ну и убедиться, что ты жив. За тебя, живого, мне обещали большие деньги.
– Что ж, считай, что ты разбогател, – сказал Пахаро и сплюнул. – Я за тебя рад.
Лицо у него было в кровоподтеках и синяках, но страха на лице не было. Наоборот, угадывалось какое-то шальное озорство, будто бы та беда, которая приключилась с ним и его бойцами, была вовсе и не бедой, а так – какой-то игрой и ребяческим приключением.
Громила какое-то время молча смотрел на Пахаро, а затем оглушительно расхохотался.
– А ловко ты развел этих дураков гринго! Раз – и пятьсот тысяч у тебя в кармане! Никогда бы не подумал, что можно так! И зачем тебе воевать при таких-то талантах! А знаешь что – бери меня в компаньоны! И устроим мы с тобой веселую прогулку по американским банкам! Миллионерами станем! А воюют пускай другие. К черту войну… Ну, что скажешь? Соглашайся, и я тебя сразу же отпущу. И твоих парней тоже. Точно, бери меня в компаньоны! Сам я такую мудреную штуку, какую провернул ты, провернуть не сумею. Я – человек малограмотный. А вдвоем с тобой мы бы… Ну, так как?
– Когда-нибудь я пущу тебе пулю в лоб, – со спокойным достоинством ответил Пахаро. – Думаю, что скоро. А пока скушай вот это… – И Пахаро произнес оскорбительное ругательство.
На ругательство великан ничуть не оскорбился, лишь надменно хмыкнул. А затем произнес резкую команду на незнакомом языке. Боевики зашевелились, подбежали к пленникам, стали толкать их руками и автоматами. «Пошли, пошли!» – повторяли они одно и то же слово.
Их вывели из развалин. За развалинами стояли несколько машин,