подводе и откинул в сторону укрытый шторой мешок. Он был набит носильными вещами: шубами, меховыми шапками, между ними были аккуратно уложен немецкий фарфор.
— Вот сволочи, награбили! — возмущенно произнес Варшавский. — Вот она, пролетарская правда — грабь, убивай…
Развернувшись, Евгений направился к лошади, которая мирно щепала траву. Она иногда вздрагивала своим крупом от грохота рвущихся в поселке снарядов. Он ловко вскочил в седле и, ударив коня плетью, помчался в голову колонны, которая медленно втягивалась в глубокую балку. Впереди послышалась стрельба. Варшавский придержал коня, ожидая донесения.
— Господин поручик! Впереди красные!
— Много их?
— Человек сорок — пятьдесят, — произнес казак. — Какие будут указания?
— Атакуем! Шашки наголо. Рысью марш!
Отряд Варшавского вылетел из балки и со свистом, и криками устремилась на красноармейцев. Раздалось несколько выстрелов, которые не могли остановить конную лаву, которая буквально смяла, а затем поглотила в себе красноармейцев. Вскоре все стихло, все красные были порублены.
***
Всю ночь по дороге двигались отходящие части белой армии. Под утро стало тихо, ни голосов, ни стука копыт. Из-за моря встало яркое солнце. Теперь по дороге, непрерывной вереницей катились линейки и тачанки, на них плечо к плечу сидели мужские фигуры в красных повязках, с винтовками. Молодежь, из ближайших деревень, выкопав из земли, запрятанные еще при немцах винтовки, отовсюду шла и ехала записываться в красную армию. Неожиданно, вся эта колонна войск замерла на месте. По дороге, с развивающимся красным флагом мчался автомобиль. На повороте дороги машина неожиданно запыхтела и остановилась, окутавшись, синим бензиновым дымком. С сиденья автомобиля поднялся человек в черной кожаной куртке и стал громко говорить. В воздухе замелькали белые листки воззваний, раздавались крики, переходящие в громкое и продолжительное ура!
Нина стояла у калитки и с интересом смотрела на дорогу. Мимо нее медленно катилась ликующая человеческая река, кипящая общим подъемом. Она невольно вспомнила Киев. Как тогда билось у нее сердце в один такт с огромным всенародным сердцем, как сладок был свист пуль. Все, о чем так тогда грезилось — все рухнуло, развалилось, все утонуло в трясине кровавой грязи….
Через день столбы и заборы пестрели приказами военного коменданта Наливайко. Жителям запрещалось выходить после девяти часов вечера. За нарушение приказа — смерть. Поселок замер. Улицы опустели, нигде не видно было огней. Из деревни, что находилась не так далеко от поселка, часто слышались пьяные крики, прерываемые хаотичной стрельбой.
— Нина! — обратилась к ней мама. — Утром заходила княгиня, попросила тебя переночевать у нее.
— Зачем, мама?
— Боится она одна. Вчера к ней ломились какие-то люди, то ли красноармейцы, то ли бандиты.
— Неужели вы мама думаете, что я смогу ее каким-то образом защитить?
— Не знаю, Катя, но ты уж сходи, соседи вроде.
Была глухая ночь. На даче княгини все спали тревожным сном. Около часа ночи в дверь террасы кто-то тихо постучал. Нина накинула халат на ночную рубашку и направилась к двери.
— Кто там?
— Барыня откройте, это ваш садовник — Тихон.
Узнав по голосу садовника, Нина открыла дверь. Отстранив ее в сторону, в дверь быстро вошли три солдата с винтовками. Один из мужчин, видимо командир, властно спросил:
— Вы княгиня?
— Нет, княгиня, думаю спит. Что случилось?
— Разбуди ее, а то мне придется самому ее будить, а этому она будет не рада.
Три винтовочных ствола уставились в грудь Нины. Свеча в ее руке мелко задрожала, от чего тени на стене стали неимоверно кривляться, из стороны в сторону, приобретая какой-то страшный и непонятный вид.
— Хорошо, господа-товарищи, я ее сейчас разбужу. Скажите, что вам от нее нужно?
— Контрибуция на нее наложена в сумме пять тысяч рублей! Понятно? Что вы так на меня смотрите, словно впервые слышите это слово.
Солдат громко засмеялся. У него были большие крупные зубы, желтые от табака. На лице, заросшей рыжий щетиной, блуждала похотливая улыбка. Нина торопливо вошла в дверь спальни княгине. За спиной раздался чей-то ехидный смех. Солдаты смотрели на блестевший в лучах луны паркет, на черный стоявший в углу рояль. Один из них подошел к белой двери и открыл ее. За ним последовали и его друзья.
— Кто ты? — спросил солдат, заметив девушку, сидящую на кровати.
— Ася. А вы кто?
Солдаты, не отвечая, стояли посреди спальни и с жадным любопытством рассматривали бледные шелка, кружева подушек. В свете луны все это казалось им каким-то непонятным и сказочным. Услышав голос княгини, они вышли в зал.
— Товарищи! — выговаривая каждую букву, произнесла женщина. — Вот вам деньги, а теперь уходите.
Один из солдат тихо кашлянул.
— Извините, княгиня. Обыск нужно делать.
— Какой такой обыск? — возмущенно произнесла княгиня. — Что вы собираетесь искать в моем доме? Я никого не прячу….
Лицо княгини пылало от негодования. Один из солдат, словно испугавшись ее, начал пятиться назад, пока не уперся в рояль.
— Оружие графиня, прокламации там разные там против революции. Вы же враг, а у врага может быть все что угодно.
Он подошел к туалету и стал выдвигать ящики столика. Затем переместился к большому серванту. Он быстро нашел два футляра с колечками и опустил их в карман своей потертой и грязной шинели. Теперь княгиня хорошо рассмотрела его. Это был Арсений, сын местного кузнеца. Второй был прыщеватый, с опухшим лицом: известный деревенский пьяница — Левченко. Петр взял со столика, около кровати, золотые часики.
— Левченко, вот еще…. Смотри, какие красивые, наверное, очень дорогие.
Петр протянул ему небольшой футляр, в котором лежало ожерелье из жемчуга. К Нине подошел третий солдат — высокий, в рваной, прожженной шинели. Его редкие светлые волосы грязными сосульками спадали на его узкое лицо. Он оскалил свой беззубый рот, из которого пахнуло чесноком и каким-то спиртным.
— Что у тебя на руке? Покажи! — произнес он и схватил девушку за руку.
Нина робко протянула руку с небольшим золотым колечком. Глаза мужчины заблестели.
— Чего смотришь? Снимай! Хочешь, чтобы я тебе его снял вместе с твоим пальцем?
Он выхватил из ножен нож и посмотрел на испуганную девушку. Она сняла и молча, протянула кольцо солдату. В это время Петр и Левченко рылись в комоде, вываливая из него на пол чистое постельное белье.
— Где ценности!? — закричал высокий солдат на княгиню. — Тварь буржуйская! Отдай добровольно, пока мы тебя не расстреляли.
— У меня нет ценностей. Я их променяла на муку и мясо, — тихо произнесла графиня. — Можете не искать, вы ничего не найдете.
Солдат, молча, подошел к ней и сорвал с ее шеи золотую цепочку с крестиком.
— До утра никому из дома не выходить! Если