но мне было десять, и я всё видела.
…Плотный поток серых тел, в который вливались всё новые струйки. Крысы выпрыгивали из окон, из дверей, из щелей в стенах. Они были реальны и нереальны одновременно. Некоторые из них прошмыгивали не между ногами тех горожан, что пришли посмотреть на работу Крысолова, а — десятилетняя Хелен могла бы поклясться! — прямо сквозь ноги. Тогда люди вздрагивали всем телом, словно от боли или холода.
— Крысы собирались вокруг него. Окружали кольцом. Они слушали. Песня заставила их сделать это. А потом они начали исчезать. Одна за другой — те, что сидели ближе к Крысолову. На их место тут же наползали другие, и тоже исчезали.
…Происходящее казалось сном — впрочем, за последние месяцы сон и явь так перемешались в голове у Хелен, что она почти не отличала одно от другого. Только теперь, под звуки этой невозможной песни, она, кажется, начинала просыпаться.
Поток крыс, стремившихся к центру площади, понемногу редел. Последние, опоздавшие, крались вдоль домов, стараясь не выходить на солнечный свет.
Последнее, что Хелен помнила, — как закричала, неожиданно увидев прямо у своих ног разинутую пасть.
— Я видела, что происходит, и слышала его песню, почти до конца. Стояла в дверях своего дома и слушала. А потом крыса, пробегавшая мимо меня, бросилась… и укусила. Больше я ничего не помню, — закончила Хелен. — Заснула.
— А потом? — осторожно спросила женщина с карими глазами, прождав некоторое время.
— Потом проснулась, — коротко ответила Хелен, и опять замолчала.
Бургомистр положил руку на плечо жены и покачал головой: не надо спрашивать. Хелен почувствовала прилив благодарности.
— Ты можешь его позвать? — задал Ларс главный вопрос. — Крысолова?
— Нет, — сказала Хелен. — Нет. Никто не знает, где он ходит и когда появляется. Но я могу попробовать спеть ту песню. Я её помню. Каждую ноту.
***
С каждым шагом Хелен всё более отчётливо чувствовала приближение конца пути. Она дрожала во сне и бредила наяву. Май теперь делил своё внимание между Хелен и Лизой — между маленькой девочкой, и молодой женщиной, глубоко внутри которой жила точно такая же девочка. Девочка, до которой Хелен пыталась докричаться и достучаться всеми силами души, — но, как ни старалась, не могла уловить и тени ответа.
По ночам к костру людей собирались призрачные твари, теснились за границей светового круга, шелестели и перешёптывались. Май обходил лагерь дозором, шипя на сгустки темноты, и они отступали. К утру на земле можно было различить отчётливую цепочку кошачьих следов, кольцом огибавшую холодное, погасшее кострище.
Хелен по-прежнему не могла говорить, только шептала. Но через пару-тройку дней, она чувствовала, голос вернётся.
Вот только всё чаще накатывала холодная уверенность: она не справится. Девушка по-прежнему не имела представления, с чем ей придётся столкнуться.
Что, если нужна будет другая песня? Которой ей не спеть?
***
Ту, первую ночь, Лиза проспала спокойно, уткнувшись носом в шерсть Мая. Серых теней не мелькало в доме, и ничто не шуршало в детской. Хелен лежала в гостевой комнате, беспокойно вздрагивая и прислушиваясь. Очень не хватало кота под боком, рука то и дело хватала пустоту.
Утром она сообщила Паулю, что остаётся в городе. Тот вздохнул и обнял циркачку так, что у неё заболели рёбра.
— Во что ты ввязалась, Хелен? — спросил он с укоризной, — Не говори, знаю, не скажешь. Ну так, стало быть, и мы остаёмся. С тобой.
— Уезжайте, — сказала Хелен быстро. — Пауль, не играй с судьбой, Ирке одиннадцать лет, Анатолю двенадцать. Уезжайте, пока не поздно.
Пауль помолчал, наклонил голову: Хелен была права.
— Петер останется. Присмотрит за дурочкой, — подвёл он итог и ещё раз обнял её.
Тем же вечером цирк уехал из города. Хелен и Петер остались.
***
Вспомнить, твердила себе Хелен, бредя по пустыне. Вспомнить. Кошмары. В голове, как пятнадцать лет назад, мешались сны, похожие на явь, и явь, похожая на сны. Зубастые создания, отвратительные твари, которых дети называли крысами за неимением лучшего имени. Как они выглядели. Как пищали, разевая пасти. Хелен пыталась вспомнить, как она шла, переставляя ноги, одну за другой, по такой же (или этой же самой?) пустыне, не в себе, окутанная кошмаром, повинуясь зовущей флейте…
…Их ещё можно спасти, сказал тогда Крысолов безутешным родителям. Я уведу детей, всех, что были укушены, тех, кто спит и не может проснуться, — сказал он. Многие из них больше никогда не вернутся, возможно, что и все. Но они будут живы, я вам обещаю.
Ему снова поверили — впрочем, как и в первый раз, у гамельнцев не было выбора.
Он заиграл, и спящие дети пошли за ним. Не проснулись — но пошли, не открывая глаз. Сквозь кошмары, которые продолжали им сниться.
Почти так же, как она идёт сейчас. Хелен чувствовала, что погружается в давно забытый сон, и не препятствовала этому. Ведь тогда всё закончилось хорошо: она в конце концов проснулась.
Но она по-прежнему не помнила, как это произошло.
***
Следующей ночью в доме Ларса Хелен увидела её. Крысу. Впервые за пятнадцать лет. Не серую тень, мелькнувшую у стены, а тварь во всей своей красе: сгорбленную, с вытянутой мордой, жёсткой, игольчатой шерстью. И её глаза, серебряно-алые. И пасть, полную зубов.
Крик Хелен разбудил всех спавших обитателей дома. Всех, кроме Лизы, которая проснулась и закричала на миг раньше той, что когда-то была десятилетней девочкой из Гамельна.
Они рыдали, обнявшись, Хелен и Лиза, охваченные одним и тем же страхом, а Май мурлыкал изо всех сил, сидя на плече у одной и зарывшись носом в волосы другой.
***
Теперь, пока один из мужчин нёс девочку, другой поддерживал спящую наяву Хелен. Май давно покинул корзинку и бежал за спотыкающимися людьми сам. Изредка он устремлялся вперёд, принюхивался и мяуканьем подгонял остальных.
Они были близко. Раскалённое небо висело над раскалённым песком. Тварь чувствовала, что её преследуют: теперь она не отдыхала днём, а упорно тащилась вперёд, гораздо медленнее, чем в начале пути. Ветер не успевал замести неровную цепочку следов.
***
Хелен вышла на площадь. Вышла ранним утром, так же, как он — тогда.
Она успела — ни один ребёнок в городе ещё не был укушен. Не был отравлен.
Небо было высоким