теперь ее кожа стала совсем прозрачной, точь-в-точь фарфоровой. Вчера мы гуляли у моря, но Цисси задыхается от малейшей нагрузки, поэтому ехала в инвалидной коляске, укрывшись одеялом. Все же думаю, прогулка пошла ей на пользу, хотя она и устала.
Она так ослабела, что отцу или Генри приходится на руках поднимать ее по лестнице в спальню и спускать вниз; мы боимся, что она может упасть. Утром отец принес ее вниз, чтобы мы вместе позавтракали; Цисси смогла осилить лишь миску теплого молока, куда окунала маленький кусочек хлеба, вероятно, для облегчения пищеварения. Нам с Адой стало стыдно налегать на свой сытный завтрак; от свежего воздуха и прогулок у нас разыгрался аппетит.
Сонни старается нас веселить. С Цисси они неразлучны, хоть мама и боится, что он заразится туберкулезом. Цисси улыбается, глядя на его проделки, но, невзирая на ее веселость, боюсь, конец близок. Я поражена тем, как стоически Цисси принимает свою судьбу. Вчера мы остались одни, и она сказала, что знает: ее жизнь теперь в руках Божьих, и мы не должны оплакивать ее, когда ее не станет, а должны помнить счастливые дни, что провели вместе. Говорила она и о Джеймсе и Элис, сказала, что рада за них и надеется, что со временем они с отцом смогут снова наладить отношения. Знал бы ты, как я плакала, когда вышла от нее.
На этом, пожалуй, закончу, ведь я устала, устала не физически, а от выпавших на нашу долю эмоциональных потрясений. Поразительно, как семья вроде нашей годами мирно качалась на волнах существования, не ощущая ни приливов, ни отливов, и покой наш не нарушала даже малейшая рябь на воде, и тут вдруг на нас один за другим обрушились самые свирепые шторма.
Я благодарна, что у меня есть ты, ведь мне не с кем больше поделиться мыслями.
Твоя верная подруга Конни Каугилл.
* * *
Прошло два дня с тех пор, как Конни написала Майклу. Утро выдалось солнечным и теплым. Цисси предпочла остаться в гостиной; ее устроили у эркерного окна с видом на море, уложив на большой диван с грудой подушек, и она заявила, что ей там очень удобно. После обеда Конни и Ада повели Сонни на прогулку по набережной, а Альберт с Ханной остались с младшей дочерью.
Полуденное солнце проникало сквозь высокие окна, и от тепла Альберта клонило в сон; измученный недавними потрясениями, он задремал в кресле. Разбудила его Ханна, слегка потрепав по плечу. Она указала в противоположный конец комнаты. Цисси смотрела на отца и тянула к нему руки.
Альберт подошел и встал на колени у дивана. Цисси обвила его шею тонкими прозрачными ручонками, и он прижал ее к себе. Через несколько минут почувствовал, как что-то переменилось; ее тельце обмякло, и она испустила протяжный усталый вздох. Альберт нежно опустил на диван бездыханное тело любимой дочери.
* * *
Цисси привезли в Скарборо и похоронили над городком, который она успела нежно полюбить, хоть и прожила здесь совсем недолго. В тот самый час, когда хоронили его сестру, Джеймс стоял на корме могучего лайнера, обняв за плечи Элис; берега Англии медленно растворялись в дымке, и, повернувшись к носу корабля, они устремили взгляд к горизонту и незнакомой земле, где их ждала новая жизнь.
Часть вторая: 1902–1913
О будущей не мысля части,
Играют резво меж собой:
Не знают то, что есть напасти,
Не знают, что есть день другой.
Но только в свет поставят ноги,
Уже их ждут судьбины строги,
Их бледный сонм затмит их дни.
Открой, о Муза! сеть сурову,
Опутать их везде готову;
Скажи, что смертные они[18].
Томас Грей. Ода на отдаленный вид Итонской коллегии
Глава двенадцатая
Конни с удивлением разглядывала конверт. Почерк она сразу узнала и порадовалась, что родителей не было дома. Отец часом раньше уехал на работу; мать за завтраком заявила, что пойдет провожать младшего брата Конни в школу, после чего отправится навестить бабушку.
Сонни, кажется, был совсем недоволен таким поворотом дел. Он скорчил до того потешную рожицу, что Конни чуть не прыснула. Сонни, которому было десять и скоро должно было исполниться одиннадцать, считал себя взрослым и способным добраться до школы самостоятельно. Но новая школа располагалась всего в двух шагах от дома родителей Ханны, Филипа и Эллен Акройд, и в этот раз его возражения приняты не были.
Ада все еще училась в интернате, и, когда Ханна с Сонни ушли, Конни осталась в доме одна. Она снова взглянула на надпись на конверте: «Мисс Констанс Каугилл». Улыбнулась: повезло ей, что письмо пришло сейчас, ведь через месяц она перестанет называться мисс Констанс Каугилл, а дом на мысе Полумесяц уже не будет ее домом.
Разрезав конверт ножом, она вытряхнула его содержимое. Внутри оказалась фотокарточка: молодая пара лет двадцати с небольшим, маленький мальчик лет трех и крошечный младенец, которого красивая женщина держала на руках. Гордых родителей Конни узнала сразу: ее старший брат Джеймс стоял рядом с Элис; та сидела в кресле, а мальчик стоял по другую руку. Впервые с момента исчезновения Джеймса и Элис — а с тех пор миновало четыре года — от них пришла весточка. Все это время, несмотря на отчаянные попытки отца их найти, от них не было ни слова; они испарились бесследно.
Джеймс намекал, что планирует уехать из Англии, и говорил, что, возможно, переберется в Канаду. Терзаемый глубочайшим чувством вины, Альберт наводил справки и в Канаде, и в Северной Америке, но безрезультатно. Вот почему Конни так удивилась, увидев адрес на конверте. Хэмпстед, северная окраина Лондона — никому бы и в голову не пришло искать Джеймса там. Впрочем, прочитав письмо, Конни удостоверилась, что они бы там его и не нашли, даже если бы прочесали все до единого дома в округе.
Письмо отправил старый школьный друг Джеймса Ральф Френч. А Джеймс, как оказалось, пока не был готов раскрыть их с Элис местонахождение.
Вести от Джеймса пришли по большей части добрые. Элис родила сына, при крещении нареченного Джеймсом Солом; впрочем, звали его просто Солом. За три недели до того, как была сделана фотография, Элис произвела на свет второго ребенка, девочку. Ее планировали назвать Цецилией Элис, но никто не сомневался, что в быту ее будут звать Цисси.
Джеймс также писал, что они вложились