Я долго всматриваюсь в написанное, не обращая внимания на вложение. Я не пытаюсь найти шифр, потому что знаю: Рид его не оставил. Если он спрашивает, значит, хочет узнать ответ. Если говорит, значит, хочет сказать. Если посылает письмо, значит, хочет что-то сообщить.
А я перечитываю лишь некоторые фразы: те, что вызывают во мне желание согласиться, ответить или спросить. «…я очень нервничал», — читаю я и хочу ответить: я тоже. «Нет оправдания», — а я думаю: его нет, но я прощаю тебя. «Ранним утром», — и сразу хочется спросить: во сколько же ты встаешь? Во сколько тебе надо быть на твоей странной счетоводской работе? «Я с удовольствием посмотрел». Мне нравится это слово — с удовольствием. Как будто скромно и вежливо, но на деле глубоко и экспрессивно. В голове я вижу слово таким, каким, мне кажется, оно должно быть. Маленькие, но крепкие «у» и «м». Как держатели книг или руки, поддерживающие нечто худое и высокое, но хрупкое и совсем молодое. Как олененок на тонких ногах. Д-О-В-О-Л-Ь-С-Т-В-И-Е.
К письму вложена фотография или ксерокопия, но по ней ясно, что оригинал черно-белый. В правом нижнем углу виднеется кусочек этикетки, видимо, попавшей в ксерокс — надпись ЙПБ, перед которой должна, по идее, стоять Н. Фотоархив Нью-Йоркской публичной библиотеки. Вот куда Рид ездил после работы. В библиотеку.
На фотографии торжественное перерезание ленточки. Точнее, минуты до этого: большие ножницы, широкие улыбки, мужчины в черных костюмах стоят перед длинной тонкой полоской ткани. За ними располагается новая версия здания, которое всего несколько дней назад закрыли строительными лесами. Но если поднять взгляд, чуть выше и совсем наверх, ее можно рассмотреть. В левом верхнем углу. Три четверти вывески, которую мы пытались разглядеть. Не свежая надпись, но далеко не старая. Четкая и яркая, пусть и не полностью, но я вижу достаточно, что не удалось рассмотреть. Надпись, которую я так старалась рассмотреть, принадлежит бренду мужской одежды. Я о таком не слышала, но исходя из надписи, могу примерно представить стиль: верхние выносные элементы практически совпадают с высотой заглавных букв, размашистые соединительные штрихи все же остаются в пределах границ. Строгость, элегантность и стремление к совершенству.
Под надписью есть еще одна, почти выцветшая — на прогулке я ее даже не заметила. Скромные узкие заглавные буквы. Прочитав, почти сразу же улыбаюсь, а Рид, наверное, наоборот, нахмурился.
Интересно, что эта строка для него значит. Она гласит В СТИЛЕ НЬЮ-ЙОРКА.
Кто знает, может, это знак?
♥ ♥ ♥
Я не спешу домой, чтобы не выглядеть слишком взбудораженной. Захожу за продуктами, веду вынужденный разговор с Триной, которая совершенно непонятно почему каждый раз показывает мне, как сильно у нее воспалился пирсинг пупка. По дороге к дому сталкиваюсь с одной из клиенток — у нее неподалеку был урок зумбы, — хвалю ее стильный спортивный наряд, в ответ она дает мне промокод на посещение закрытой вечеринки для друзей и родных в ее любимом магазине спортивной одежды. Свернув наконец на свою улицу, я встречаю соседа Артема, сидящего на корточках рядом с маленькой дочкой и доблестно пытающегося нарисовать ей единорога мелом на асфальте. Правда, голова напоминает ляжку, в которую вонзили нож, так что я считаю своим долгом вмешаться и все исправить, написав имя Артеминой дочки на изгибе спины, прямо к развевающемуся на ветру хвосту. Она хлопает и обнимает меня за колени, а Артем благодарно улыбается, и впервые за долгое время я чувствую, что неплохо провела целый час в своем СТИЛЕ НЬЮ-ЙОРКА.
Поднявшись в квартиру, достаю продукты, не поддаваясь мелочному желанию отдать часть продуктов Сибби. Делаю заметки для проекта с Ларк, отвечаю на комментарии, придумываю условия розыгрыша для нового комплекта планеров.
Затем достаю конверт и кладу присланную Ридом фотографию на кровать. Сажусь за стол, ставлю ноги на матрас и делаю глубокий вдох.
Он отвечает после первого гудка. Здоровается именно так, как я себе представляла. «Слушаю» звучит как утверждение, не как вопрос.
Слушаю, точка.
— Привет, я получила фотографию.
— Хорошо, — отвечает он. — Поблагодарю парня. — Помощника, наверное. Интересно, что думают о Риде его коллеги. Скорее всего, много ошибочного: например, что он вообще никогда не ошибается.
— Спасибо. За фотографию и за письмо.
Он отвечает не сразу, интересно, извинится ли он и по телефону тоже. Мысль об этом настолько сильная, что я неосознанно тянусь к наушникам позади меня. Если я услышу извинение из прижатого к уху телефона, это… я не знаю. Будет слишком интимно.
Но он лишь говорит:
— Пожалуйста.
Я все равно вставляю наушники и кладу телефон на стол, чтобы не пялиться на его имя на экране.
— Так, ты ездил в библиотеку.
— Да, — и прибавляет: — Люблю искать информацию, я много занимался этим в аспирантуре.
— Ты учился в аспирантуре?
— Да, в магистратуре и аспирантуре. И то, и другое в области математики. — Это не хвастовство, а завершение мысли, предвосхищение вопроса, который я задала бы, если бы он ответил просто «да». Знаю, что с цифрами у меня не очень хорошо, да и Рид не похож на лжеца, но сложно поверить, что у парня, которому на вид не больше тридцати, уже есть обе эти степени. Может, у меня не очень хорошо и с определением возраста.
— Это поможет? — спрашивает он, опередив меня. — Я про фотографию.
— Да, она замечательная. Представить себе не могу нечто настолько большое в плане работы.
— Но ты ведь можешь. Можешь сделать что-то подобное.
От его уверенности во мне я чувствую прилив тепла, но стоит мне вспомнить большую пустую стену в спальне Ларк и Кэмерона, как все тепло пропадает.
— Мне нравится работать в моем привычном масштабе. Но у этих знаков и вывесок есть чему поучиться.
— Что ты имеешь в виду?
— Они должны привлечь внимание с первого взгляда. Бросаться в глаза прохожим на улице, но не сбивать с толку, чтобы не пришлось останавливаться и изучать. Они должны запоминаться и в то же время быть простыми. В этом точно нужен баланс.
Рид тихо мычит, как бы раздумывая над моими словами.
— Я говорил