Читать интересную книгу Единственный чеченец и другие рассказы - Антон Блажко

На блок подкинул «Урал» внутренних войск, ехавший за дровами. Уведомленный обо всем по рации Балинюк с толпой свободных от службы встретил объятьями, как героев:

— Переволновались за вас. Ну, молодцы!

Как ни вымотался Чайкин, командир заставил первым делом писать рапорт.

— Все по пунктам — когда было получено сообщение о нападении на выносной пост, как выдвигались, в каком составе и что дальше произошло.

— На хрена, пан майор? В комендатуру докладывали обо всем ночью, у дежурного где-нибудь пометка есть, коли что.

— Ты пиши, Михайла, пиши, под копию. Ее я как раз в комендатуру и свезу. Помяни слово, писать еще придется. Отрази, что имелись раненые, были окружены, запрашивалась поддержка артиллерии, которая не могла эффективно действовать в полном масштабе ввиду расположения целей в населенном пункте. И только тогда в критической ситуации, чтобы избежать уничтожения выборной документации либо захвата ее врагом, принял единственно верное решение преодолев ожесточенное сопротивление противника, с боем вырваться из кольца и перенести сейф к зданию администрации, на усиленную позицию федеральных сил. Где передали все главе самоуправления с надлежащим оформлением. Акт грамотно составил, хвалю. Да, с Годзиллы тоже рапорт.

Чайкин понимал начальника, в царившей бессмыслице часто приходилось доказывать правомерность открытия огня не с пьяных глаз, а в ответ на происки моджахедов — у вас нет жертв, а пострадали дома мирных граждан. Кроме того, милицейский опыт учил: что бы ни сделал — грамотно напиши, а потом стой твердо, самые грозные разбиратели в конце концов запутаются и все спустят на тормозах, когда от реального происшествия останутся версии участников и куча бумажек. Шум стоит первые день-два, затем острота теряется, новые казенные хлопоты с текучкой оттесняют вчерашнюю злободневность. Не велика беда — школа, «духи» ее и рванули со злости, обнаружив, что драгоценные бланки ушли, или снаряд попал, да мало ли что, какое-то время она вовсе оставалась бесхозной. Проголосуют макаки и в своей управе… Балинюк подсказал содержание, словно читал мысли, в подробности не лез, обнаруживая вновь стаж и зрелость: ты не говорил, я не слышал, тебе же легче отбалтываться, если что. Майор вообще оказывался мужик ничего, нашли бы общий язык, если б не соперничество дома…

В середине дня командир поднял начштаба, малость дюбнувшего перед койкой и проспавшегося не до конца:

— Съезди в школу, подбери наше, что осталось. Глянь заодно, чего там, вырази сочувствие директору, его позиция тоже будет важна. Обещай — если удастся, выпишем материалы, поможем чем-нибудь.

Проклиная дурацкую войну и командировку, Чайкин с трудом встал и начал сгребаться. Далась им эта несчастная бурса, сколько всего разрушено из-за генералов с политиками — нет спроса, на веку сам кое-что взрывал, с жертвами, и ничего страшного, а тут… УАЗ стоял наготове, взяв двух бойцов и бывшего старшего поста, поехал в школу.

Вид открылся и впрямь удручающий. Здание не пострадало так в предшествовавшие боевые действия, как за минувшую ночь. В асфальте перед главным входом, где строились когда-то линейки и отмечались звонки, теперь зияла приличная воронка, по фасаду и с торцов не осталось целых стекол, издырявленная пленка, заменявшая их, висла клочьями. Выщерблены кирпича отныне было не скрыть ремонтами, разве только штукатурить стены целиком, эти мелкие раны остаются самым долговечным напоминанием о войне. Саму школу снаряды обошли, за что Чайкин ругнул про себя минометчиков, понимая — и они не боги, хотя славно было б списать все на других, но первый этаж изнутри облизало пламя, в длинном коридоре взрывами снесло несколько дверей, вышибло оконные рамы, иссекло потолок и выщербило бетонный с крошкой пол.

Пожилой директор в сетчатой шляпе, с потемневшим институтским ромбом на лацкане вытертого пиджака бродил по школе, заглядывая в классы и горестно вздыхая. Второму этажу тоже досталось, он сокрушенно качал головой — только закончили посильный ремонт, и вот… Несколько учительниц в косынках и хромой тощий мужичонка пытались что-то убрать с помощью учеников постарше, ребятня носилась во дворе. Мальки беззастенчиво окружили «козелок» и увязались за милиционерами, норовя потрогать оружие и выпиравшие из карманов гранаты. По летнему времени поросль была свободна, не зная, как убить время, радовалась всему. На скупые пояснения директор вяло отвечал: "Да, да", и Чайкин не стал вдаваться в подробности. Патронные ящики, под которые он заложил тол, разметало на части, собрав оставшееся барахлишко — чайник, кастрюли, миски, забытый шуршун, которое не успели растащить уборщики, делегация отбыла без политесу. Дядьку с работниками было отчасти жаль, они искренне сокрушались напасти, но вина лежала в целом на всех — нечего вскармливать дудаевых с прочими шамилями.

Умен оказался командир, не имевший толком юридической подготовки и работавший в органах сравнительно мало. Однако не зря он столько лет служил государству, изучил его механику и знал, как просто давится судьба, попавшая случайно под гигантские колеса. Балинюк тем же днем успел съездить в администрацию и составить протокол осмотра злополучного ящика, подтверждавший его непорочную целостность, затем прибывшие из райцентра уполномоченные вскрыли его и пересчитали пустые бланки, при виде которых майор крякнул: что ж, нельзя было их проштемпелевать заново или подвезти позже?.. С присутствующих взял расписки об отсутствии претензий, после чего ящик снова опечатали, хотели было пластилином за неимением сургуча, но командир настоял использовать хотя бы свечку, закапав все углы и приложив личную печать. Председатель не знал уже, как избавиться от проклятых бюллетеней и настырного русского, но Балинюк предложил ему заезжать на пост, литр-другой качественного бензина для хороших людей всегда найдется, и расстались они почти друзьями.

Затем он посетил школу, сердечно пособолезновал директору, подарил три стопки тетрадей и связку карандашей, осмотрел помещения и начальственный кабинет. Отметил несоблюдение норм пожарной безопасности, от случайного трассера и даже окурка может сгореть все, установил, что бумажки действительно находились в переносном металлическом ящике, а не крепленном к прочным элементам конструкции сейфе с надежным замком, как предусмотрено законом (директор не нашелся даже спросить, каким). Вместо специально оборудованного помещения документация была оставлена на рабочем месте главы заведения, где нет решеток на окнах. Просто в шкафу? Ну, знаете… А моим людям в итоге пришлось рисковать жизнью, чтобы эти бланки спасти. Придется, видимо, обо всех нарушения доложить соответствующим инстанциям.

— Я причем? — слабо протестовал ошарашенный директор. — Распорядились голосовать здесь, всегда так было, привезли эти бюлльтень, что я могу? У нас сейф на деньги нет, все украли, когда зарплата бывает, деньги несу домой, а этим выборам специальное помещение делать стану, что ли?

От волнения он коверкал вначале чистую речь.

— Значит, кому-то выгодны наши трудности, — гнул свое Балинюк, намеренно все подстроили, спровоцировав нападение боевиков. Поэтому давайте, чтобы подстраховаться, составим акт о том, что документацию разместили в необорудованном здании, с вопиющими нарушениями правил, не организовав должным образом охраны и обороны, вследствие чего пострадали мой боец и ваша школа. По экземпляру каждому.

Взвинченный директор уже сам рад был иметь какие-то бумаги, зная их силу в казенном аппарате, и Балинюк скоренько набросал текст на собственных белых листах. Упросив заверить росчерки печатью, дружелюбно пригласил заглядывать, пожал руку и отбыл.

По дороге он завернул на газовый участок, где имелся единственный в селе ксерокс, и за банку тушенки откатал копии всех бумаг. Затем с чувством выполненного долга наконец отправился по собственным делам.

Труды его отнюдь не пропали. Спустя день после выборов из района прикатила на гражданских авто куча местных чинов под охраной собственных милиционеров. Чехи, стоило им заполучить кроху власти, не говоря уже автомат, становились заносчивы, неприступны и грубы, точно враз менялась сущность. С разными «союзниками», вновь укомплектовываемыми нацкадрами силовыми и прочими службами была одна неясность и множество заморок. Коллег продолжали звать гантамировцами по рождению из формирований, участвовавших в боях за Грозный на российской стороне. Поначалу ОМОН-спецназ их просто разоружал, когда проезжали через посты, затем велели не трогать. Сверху взяли курс на учреждение туземной власти, и с недавнего времени здешних милиционеров даже стали присылать в целях усиления на блок. Обе стороны держались скованно, общих тем не нашлось, молодые чеченцы плохо говорили по-русски, старших неудобно было о чем-то спрашивать, разговор быстро упирался в события последних лет. Когда они попытались вмешаться в досмотр машин, пропустив кого-то — наши ребята едут, Чайкин вспылил: