звенья…
Здесь – яркий свет,
там – сумрачная хлябь,
здесь – воздух жизни,
там —
трава забвенья.
Синий плащ
Ты в синий плащ печально завернулась…
А. Блок
Мне было довольно того, что твой плащ висел на гвозде…
Н. Матвеева
…Иногда понимаешь,
что же такое – лицо врага:
это искаженная ненавистью гримаса,
неважно, будь то облик профессионала, аса,
или угодливая личина холопа, раба.
И тогда хочется спрятаться
под сенью сумрачных чащ,
не видеть, не слышать, не ждать погони, подвоха,
или завернуться плотнее в синий свой плащ,
если тебе действительно безнадежно и плохо.
И пусть стены твоего дома
перечеркнуты прошлым, плющом,
пусть дороги разбиты – в прошлое нет возврата.
Довольно того, что, укрывшись синим плащом,
ты заснешь на траве, о чем ты мечтал когда-то.
«За всё в жизни…»
За всё в жизни
надо платить.
И жулик,
который,
втершись в доверие,
тебя
объегорил,
это – не горе,
это – плата
за то, что ты
совершил
когда-то
по злому умыслу
или неверию,
немного
или немерено,
но всё равно
совершил,
опускаясь ли вниз,
на самое дно,
поднимаясь ли
вверх,
ослепленный
сияньем
вершин…
Всё равно
за всё —
рано или поздно, – увы, —
придется
платить.
С этим смириться,
жить —
иначе
не сносить
дурной головы
и химер
отродье
плодить…
2
Что ж, кривая удачи
не торопится меня
вывозить,
помаячит,
поманит,
покажет
желанную пристань,
и обманет,
и бросит,
и вдруг засмеется в лицо,
и движением быстрым
швырнет
мне вдогонку
обрывки
разящей
издевки,
перекроет пути,
расстреляет огнем
безнадёги.
…Но мне кажется часто,
что иной и не нужно судьбы,
потому что
иная
сродни
либо
сахарной
скуке,
либо злой
и недужной,
болезненной
мгле
без просвета.
Расправляя
навстречу
воздушным потокам
затекшие руки,
я бросаюсь,
как в омут,
в небесную бездну —
безвестность.
Будь, что будет,
остальное
обсудим
потом…
3
Сижу в кафе.
Звучит
приглушенный
блюз.
Приятна мне
обстановка,
непритязательность
блюд.
Легкий говор
вокруг
создает
шумовой
фон,
за которым
не различить слов.
Тем временем
наяривает
саксофон,
и мелодия
прозрачной
паутиной
повисает
под потолком.
Женщина проходит
походкой
утиной,
к горлу
подкатывает ком,
поскольку
это и есть
иллюзия
желанной свободы;
дело, конечно,
оно и есть
ум, честь и совесть.
Но, в зависимости
от погоды,
хочется не по уму
честью и совестью
поступиться,
слушать
лишь
собственное сердце,
забыть о деле,
да и вообще забыться,
забиться в это кафе,
забить
на разбитое небо,
довольствоваться
избитой, простенькой
рифмой
„не был“;
не был,
не состоял,
не участвовал,
плевал на ваши
идеи и идейки,
программы
и программки!
…Да. И простите,
что не вписываюсь
в ваши
параграфы
и рамки.
4
Словно шлейф
свинцовый,
волочится за мной
предательство друга
и женщины
пройденной
подлость.
Летит мне навстречу
крылатая
звонкая
ругань,
пронзает
насквозь,
как пуля
пронзает
брюшную
горячую
полость.
«Проникающее ранение…» —
усмехаясь,
констатируют
врачи,
а может, не врачи это вовсе,
а белые демоны злости?
Один из них говорит:
«Пожалуйста, не ворчи,
Давай-ка, мой друг,
лучше
перекинемся
в кости…»
Что ж, можно и в кости,
или, как это называют на
Востоке,
в «шешбеш»
(да мало ли что
вообще
говорят
на Востоке?).
Присутствие
предательства
и подлости
в ауре тонкой моей
образует
зияющую
брешь,
которую
вряд ли
законопатят
прыткие
горькие
строки…
Здесь
Попробуй-ка боль
напиши на холсте.
Но чувства не те
и краски не те;
А может, и холст
далеко не тот,
И кисть засохла,
и красок нет.
Увы, не выйдет сегодня портрет,
И это лучшая из тех острот,
которыми полон безумный край.
А может, здесь обретается рай?
Во всяком случае, точно не ад;
Здесь бедный Иов обут и одет.
…Но черт возьми!
не выходит портрет,
И красной краской
написан закат.
«От отечества…»
И дым отечества…
А. Грибоедов
От отечества
остался только дым и один,
да и отчество тоже
изъято отечеством.
И, как резвая стрелка секундная
мечется,
я кручусь в жерновах
ненавистных годин.
Мне спасенье – дорога,
усталость – тюрьма,
если сдамся, сотрут меня
тотчас, бестрепетно,
как в суровое время
повсеместного рэкета,
как жестокость,
которая сводит с ума.
Я упрямый.
Я стал, как сказанье, седым,
но влечет меня вдаль
с неизвестною силой.
Не смирюсь никогда
с повседневностью стылой,
неприятен мне приторный
отечества