Больше часа он провел, ворочаясь с боку на бок и снова переживая недавнее происшествие.
В ушах его снова прозвучали слова Лоренс: «Оставайтесь начеку, месье Вассер. Никогда не знаешь…»
О ночном происшествии с Людовиком он решил никому ничего не рассказывать.
В итальянской кофеварке закипала вода. Кухню наполнял восхитительный запах.
— Куда же она подевалась?
Уголком глаза он уже две минуты наблюдал, как Матильда роется в шкафах. Она открывала их один за другим, обшаривая сверху донизу и еще раз в обратном порядке.
— О чем ты?
— В голубом сервизе не хватает одной чашки.
— Ты уверена?
— Абсолютно. Я всегда расставляю их в одном и том же месте. У нас всегда было восемь чашек, а сейчас их только семь. Три на столе и четыре в шкафу.
Вода кипела. Матильда убавила газ. Франсуа рассеянно посмотрел на стол и на план работ, как если бы чашка вопреки очевидному могла каким-то образом ускользнуть от его взгляда.
— А в мойке ты посмотрела?
Матильда пожала плечами.
— Ты же прекрасно знаешь, что я никогда не кладу в мойку фарфоровую посуду.
— Верно. Может быть, ее оставили в столовой, когда там вчера пили кофе…
— Я уже проверила. Мы всегда пользуемся только тремя чашками: твоя, моя и для…
Матильда резко остановилась, и Франсуа заметил, что в ее лице что-то неуловимо переменилось. Черты его застыли в задумчивом, почти горестном выражении. Это имя так и не сорвалось у нее с губ, будто спелый фрукт, который уже можно сорвать. Это навело Франсуа на мысль, что история с исчезнувшей чашкой только что предстала перед ней в новом свете. Голубая чашка… И как она раньше не связала это воедино?
Он снова вспомнил, как предыдущей ночью стоял с кочергой в руке посреди кухни, освещенной только висячей лампой, ошеломленный представшей перед ним сценой. Людовик… Опять он.
Взгляд Матильды продолжал блуждать в пустоте. Трех или четырех секунд оказалось достаточно, чтобы в воздухе повисло неловкое молчание.
— И?..
Матильда еле заметно покачала головой. Наконец-то она поняла. Этой чашки больше нет в доме. Кто-то ее просто украл.
— В конце концов, это всего лишь чашка, — заявила Матильда с деланым смехом. — Когда-нибудь она наконец найдется.
Начиная с этого дня ритм работ снова ускорился. Людовик трудился без отдыха. Может быть, до него наконец дошло, что его поступок был недопустимым, и он старался это загладить? Нет, вряд ли. Франсуа не заметил никаких ощутимых перемен в его поведении. Они оба избегали всяких намеков на его ночной визит и на «сбежавшую» чашку.
За исключением нескольких моментов, этаж был завершен; летняя кухня и нижний этаж уже обретали свои очертания. Проведя утро в пристройке, Франсуа впервые отметил про себя, что работы близятся к концу. Наконец Людовик уедет… Их странное сосуществование закончится так же, как и началось… Резко.
В горле у него возник ком. Чтобы скрыть свое смятение, Франсуа поспешно покинул пристройку. Даже он сам не мог понять, какие чувства испытывает на самом деле. Сожаление? Или облегчение?
Целых два или три дня Франсуа мучили боли в ноге. Перед этим он захотел уменьшить свою ежедневную дозу болеутоляющего, уверенный, что сможет подавить боль силой воли.
Долгие часы он проводил, лежа на кровати или в глубоком кресле у себя в кабинете, приняв позу, которая хоть немного приглушала боль.
Утром, которое настало после беспокойной ночи, его разбудила боль. Острая. Она ввинчивалась во все его тело, будто штопор. Вся нога была словно зажата в тисках. Франсуа пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие, чтобы не кричать и не разбудить Матильду.
Сжав зубы, ощущая, как лоб покрывается испариной, он с большим трудом добрался до ванной, где хранил лекарства.
Больше четверти часа он оставался там, прижавшись спиной к раковине и гримасничая, пока боль наконец не отпустила его.
В следующую среду сразу после полудня Франсуа направился по грязной аллее к почтовому ящику. Дождь перечеркнул небо асфальтового цвета множеством тонких полосок. Раскрыв зонтик над головой, Франсуа опустил взгляд, чтобы не наступить в лужицу.
— Месье Вассер!
Он поднял голову как раз вовремя, чтобы не столкнуться с Людовиком, который стоял посреди дороги в своем голубом дождевике. Странное дело, он не надел капюшон. По его коротко остриженным волосам и по лицу стекала вода. Еще раньше Матильда одолжила ему зонтик, но молодой человек им не пользовался.
— Людовик! Я вас не увидел.
Франсуа заметил, что его Pataugas[13] и низ брюк покрыты толстым слоем грязи, до такой степени, что казалось, будто ноги у него полностью сделаны из размокшей земли. Где его черти носили, что он в таком виде?
Заметив, что его разглядывают, Людовик тоже посмотрел вниз, на свою обувь, и комично поднял брови.
— Что вы делаете здесь в такую погоду? И даже с непокрытой головой!
Приняв огорченный вид, Людовик потянул завязки капюшона, висевшего у него на спине.
— Мне очень хотелось немного прогуляться… А вы?
— Я всего лишь вышел забрать почту.
Людовик обернулся и указал пальцем в направлении дуба, обозначавшего границу владений:
— Я видел, как почтальон приходил минут десять назад. У него было для вас письмо.
Франсуа согласно кивнул:
— Хорошо. Вы сегодня обедаете с нами?
Этот вопрос он задал исключительно для проформы, только чтобы закончить разговор. В такую погоду ему совсем не хотелось находиться вне дома.
— Конечно.
— Хорошо, тогда до скорого.
Франсуа посмотрел, как он удаляется по аллее. Его нескладный силуэт, казалось, мерцал под пеленой скрывающего его дождя. Теперь Франсуа был более чем когда-либо уверен, что силуэт