Читать интересную книгу Паруса в огне - Валерий Гусев

— По корме — сторожевик! Идет в кильватер!

Другими словами, кто знает, как он там оказался, но нас явно обнаружил, сейчас нагонит и отбомбит.

Командир разворачивает перископ. Но всем, кто рядом, ясно, что ничего, кроме молочно-белого марева, он не видит. Но мы уже к тому времени освоили атаку «вслепую», по акустическому пеленгу.

Акустик ловит шум и по его интенсивности выводит лодку на цель. Искусство.

— Стрельба по отсчету приборов! Акустик — внимание! Идем в атаку!

Сторожевик нагоняет. Вот-вот начнет бомбить. А надо тут сказать, что пеленгование в корму очень сложное дело. Ювелирное, если уж на то пошло.

В общем, Акустик дает пеленги, Командир корректирует движение лодки, вертикальщики нацеливают ее на врага. А у нас уже готовы к атаке и носовые, и кормовые аппараты.

— Кормовые — товсь!

— Кормовые — пли!

Отсчет секунд, и мы все слышим взрыв, лодка вздрагивает, прыгает вперед.

Командир (это уж мы потом узнали) видит в перископ столб воды с многоэтажный дом, перемешанный с желтым пламенем и черным дымом, летящие в небо мачты, шлюпки, надстройки, прожектора, людей…

— Не терять конвой! — следует команда. — Будем атаковать.

Сближаемся с конвоем. Туман — от нашей торпеды, что ли, — рассеивается. Ясно видно, что конвой идет противолодочным зигзагом и от него отделяются два противолодочных корабля, идут на нас.

— Боцман, ныряем! Акустик — слушать!

Да мы и без Акустика слышим, как над нами прошумели винты… И опять ждем. Затаив дыхание и почти остановив сердца, ждем разрывов бомб, каждый из которых может стать последним для любого из нас.

Но бомбить почему-то не стали. То ли проглядели перископ в тумане и прослушали мимо, то ли решили, что сторожевик мину поймал. А скорее всего — бросились своих вылавливать.

— К всплытию под перископ!

Конвой в это время очень удачно для нас делает поворот «все вдруг», и самый большой транспорт оказывается под нашим прицелом. Ничего не надо рассчитывать, уточнять, компенсировать. Форштевень его наползает прямо на нить прицела.

— Носовые — пли!

Срочное погружение. Стрелка глубиномера стремительно бежит вправо. Вторая минута с момента залпа — слышим раз за разом три взрыва.

Словом, отстрелялись отменно. Начали послезалповое маневрирование, чтобы уйти от бомбежки.

Немцы нас, конечно, слушают, стараются бросать бомбы прицельно. А наш Командир хитрит. Как только пошла серия бомб, команда «Полный вперед!» — в это время немец не только нас, он и себя в этом грохоте не слышит.

Отгремели глубинки — команда: «Стоп моторы!» — и в лодке тишина. Даже не слышно, как Боцман спички из коробка в коробок перекладывает. Пошла очередная серия — мы опять на полном ходу. А взрывы все дальше и дальше за кормой.

Вскоре Акустик докладывает:

— Горизонт чист!

Штурман прокладывает курс в базу. Настроение радостное: домой идем, с победами. Там нас три порося ждут, благодарность командования, а с течением времени — и ордена.

И вот на тебе!

— Центральный пост! Скрежет по левому борту! — пошли доклады из носовых и кормовых отсеков.

Да мы и без докладов слышим омерзительный визгливый звук металла о металл. И у всех одна мысль: «Минреп зацепили!» И у всех опять одно ожидание. А чего ждем? Ждем взрыва. Сейчас подтянем к борту рогатую сволочь — она и ахнет.

— Стоп моторы!

После этой команды лодка должна начать медленное погружение. Однако «Щучка» зависает, остается на прежней глубине.

Мало того, что нас что-то держит, так появляется еще и крен. Непонятно ведет себя эхолот: показывает попеременно то пять, то аж семнадцать метров. Хотя лодка висит стабильно.

Боцман, по своей привычке, скребет клешней в затылке. Командир и Штурман переговариваются вполголоса, ищут разгадку морской загадки.

— Это не минреп, — говорит Командир. — Что-то другое. Сеть?

— Откуда здесь сеть? Да и минного поля здесь быть не должно.

— Не минреп. Шли самым малым, а толчок — будто в стену ударили.

— Если бы минреп, — вставляет свое слово Боцман, — мы бы мину на этом ходу притянули бы к себе. И уж она бы себя обозначила!

— Это радует! — Командир сосет пустую трубку. Даже себе он не позволяет курить на глубине. — И скрежет для минрепа не характерный, минреп мягче скребет. Обо что-то массивное тремся.

Штурман, вдруг сообразив, кинулся к вахтенному журналу. И Командир, будто что-то вспомнив, склоняется над вчерашней страницей.

Они переглянулись, и оба согласно покачали головами. Штурман ткнул пальцем в нужную строку:

— Вот! И время, и место.

Все стало ясно: под нами затонувший корабль. Тот самый, который мы здесь вчера (время и место) пустили на дно. Мстит, стало быть.

Лодка, вероятно, впарилась между его мачтой и стальными винтами, застряла.

— Мы таки жертва вчерашней жертвы, — изрекает Одесса-папа.

— Не смешно, — обрывает его Командир. — Даже глупо.

— Я знаю. — Голос Одессы тих и печален. Но страха в глазах нет.

— Вляпались, — шепчет мне в ухо Трявога. — Как в коровью ляпешку.

«Ляпешка»… Если бы…

Лодка под водой слепа. Как она застряла, чем зацепилась? А ведь лодке есть чем зацепиться, это ведь не гладкое веретено. Тут тебе и рули, и антенны, и леера — много чего есть. И как выбраться, чтобы не повредить ее жизненные узлы? Что можно сделать и чего нельзя делать ни в коем случае? Офицеры советуются, мы прислушиваемся.

Всплывать нельзя — еще плотнее увязнем и опасно повредимся. Дать задний ход еще опаснее. Что там под кормой — неизвестно; если повредим винты, тогда уж точно не выберемся.

— Утяжеляемся, — решает Командир.

— И раскачиваемся, — советует Боцман.

Так и сделали. Приняли воду, начали перекачивать балласт — из кормы в нос, с носа в корму. Раскачали лодку.

— Кажется, сползаем, — сказал Штурман. — Стали… Носовые рули держат.

Командир приказывает провернуть валы вручную. Вроде все нормально — винты свободны. Даем одним мотором «полный назад». Впустую. Крепко в нас «утопленник» вцепился. Рулевые — горизонталыцики пробуют шевелить носовые рули глубины — не шевелятся. А Командир спокоен. Думает.

Зато Одесса-папа не думает:

— А если нам торпеду из носового дать?

— Точно, — вздыхает Штурман и вполголоса добавляет: — Точно — на Привозе дурака делали. С похмелья.

— А я виноват? — обижается Одесса. И крутит своей бедовой головой.

Как все-таки важно в трудную минуту что-нибудь веселое услышать. Тут даже Командир улыбнулся. И махнул рукой:

— Оба — средний назад!

Лодка дернулась, в носу заскрежетало так, что хоть уши затыкай и сердце ладонью прижми.

Скрежет на пределе терпения. Корма приподнимается. Треск оглашенный…

И все! Освободились! Видать, ванты «утопленника» порвали. Всплываем на заднем ходу. Горизонт чист. Высыпаем на палубу, смотрим. Серьезных повреждений нет. Погнута леерная стойка, еще две вырваны с корнем. Пробуем носовые рули — свободны и не повреждены. Командир раскуривает трубку, Боцман скребет затылок. С облегчением, а не в раздумье. Настроение — как после удачной атаки. А то и повыше. Вырвались снова из объятий «спрута-восьминога». Курящая вахта дымит так, что, будь тут рядом немец, за пароход бы нас принял. Или даже за два.

А мне вот опять же подумалось: сколько уже кораблей за эту войну легло на дно морское. А людей?… Много больше. Только вот корабли можно новые построить…

Боцман был очень доволен оснасткой. Командир хмурился, но не возражал, только проворчал, когда, повинуясь нашим рукам, паруса поползли вверх:

— Бред какой-то!

А Боцман настоял на проведении ходовых испытаний:

— Завтра утром будет хороший ветер.

— Откуда ты знаешь?

В ответ Боцман выдал стишок из своего запаса:

Если небо красно с вечера,Моряку бояться нечего.Если солнце село в воду —Жди хорошую погоду.

Вечер, и впрямь, был тих. Солнце садилось в воду, окрасив полнеба в ярко-алый цвет.

— Это радует. — Командир покачал головой и прошел на корму. Оглядел рулевое устройство. Скептически хмыкнул: — Наворочали… Только немца вашей кочергой пугать.

Но по голосу было понятно, что он нами доволен. Одобряет нашу техническую смекалку. Да еще, наверное, нашего «ерша» вспомнил, коктейль этот чертов. Был у нас такой боевой эпизод, когда мы в базу практически без топлива вернулись. Это в самом начале войны случилось. Попали мы под жестокую бомбежку, молотили нас глубинками два противолодочных корабля. И никак мы не могли от них оторваться. Применяли испытанный маневр — двигались только во время взрывов и затаивались в промежутках между ними. Маневрировали, меняли курс, но вцепились они в нас жестоко.

Маневрировать уже не можем, батареи на исходе. Легли на грунт.