— Покиньте зал! Отныне вы не участвуете в военном совете! — решил фараон. — Надеюсь, на поле битвы во главе войска вы поведете себя достойнее.
Пристыженные военачальники удалились.
Камос обратился к Неши:
— А тебя я назначаю хранителем царской печати, начальником дворцовых писцов, смотрителем фуража и провианта. Проследи, чтобы каждый воин был сыт, одет и вооружен как подобает.
— Позволь подать тебе совет, государь. Воинам не терпится выступить в поход но, на мой взгляд, торопиться не стоит.
Камос был неприятно поражен.
— Неужели и ты предлагаешь договориться с Апопи о взаимопомощи?
— Ни в коем случае! Повелитель гиксосов вероломен и подл. Договариваться с ним не о чем. Но поскольку ты назначил меня смотрителем фуража и провианта, я прошу отсрочить наступление. Во-первых, нам следует запастись зерном. Подождем окончания жатвы.
Хирей и Карис всецело одобрили это предложение.
— Во-вторых, неплохо было бы заняться пополнением. Тех, что воевали в Кусах, отправить по домам, заменив их отдохнувшими воинами. Туда, вероятнее всего, будет нанесен решающий удар.
Новоявленный хранитель печати рассуждал разумно, с ним нельзя было не согласиться.
— Что ж, за дело! Действительно к походу на север нужно основательно подготовиться.
— Кроме северного направления, существует еще иное, не забывайте, — проговорила Яххотеп.
Все присутствующие во главе с Камосом в недоумении переглянулись.
— Сосредоточив все силы на севере, мы упускаем из виду, что с юга нам угрожают нубийцы: они давно мечтают прибрать Фивы к рукам. Апопи следит за Кусами. Ему и в голову не придет, что мы можем напасть на Элефантину или захватить Нубию. Нельзя оставлять врагов у себя в тылу. Пусть нубийцы нам покорятся. Нам не выдержать натиска с двух сторон. Лишь только окончится жатва, мы двинемся в поход, но не на север, а на юг.
19
Има, супруга Хамуди, пухлая, жирная, с осветленными волосами, считала себя несравненной красавицей. Опасаясь ревности мужа, она тщательно скрывала свои похождения, часто меняла любовников и поспешно избавлялась от них с помощью госпожи Аберии. Та была рада спровадить побольше рабов в Шарухен.
Име отлично жилось с Хамуди. Она купалась в роскоши, мучила рабынь в свое удовольствие, без стыда предавалась разврату, тем более что муж разделял ее извращенные пристрастия. Лишь одно обстоятельство омрачало безоблачное существование Имы: супруга правителя Танаи при каждом удобном случае выказывала ей свою неприязнь и презрение.
Има боялась, как бы Танаи не расправилась с ней и надеялась на защиту могучей подруги. Она пришла в казармы к женщине-великанше, способной одной рукой придушить здоровенного мужика, чтобы та поддержала ее и утешила. Аберия как раз боролась с воинами, не побоявшимися сразиться с ней. Клала их одного за другим на обе лопатки, радуясь возможности поразмяться, — это было ее ежедневным развлечением.
— Угостить тебя вином и мясом с кровью? — радушно предложила она гостье.
— Не надо, благодарю! — ужаснулась Има. — Я теперь худею.
— Ешь поменьше сладостей и мучного. Ты уже не маленькая!
— Мне так страшно… Так страшно…
— Кто-то посмел угрожать моей ненаглядной девочке?
— Да, но даже ты не сможешь избавить меня от этого человека.
Аберия умащала себя душистым маслом. Слова Имы привели ее в замешательство.
— Такого быть не может, объясни поскорей, кто этот загадочный человек?
— Танаи. Мне кажется, она меня ненавидит.
Женщина-палач расхохоталась.
— Что тебе за дело до чувств этой уродины!
— Не издевайся надо мной. Я действительно смертельно ее боюсь. Не понимаю, чем я ей не угодила. Может быть, ты знаешь, за что она на меня взъелась?
— Понятия не имею! Впрочем, милая, тут и гадать нечего: наша бочечка полна яда. Танаи ненавидит всех и каждого. Любит себя одну. Заарканить правителя для такой страхолюдины — немалый подвиг. Естественно, она дорожит полученными привилегиями, не спускает с него глаз и стремится уничтожить всех женщин в его окружении.
— Поверь, у меня и в мыслях не было…
— Но о тебе такое рассказывают, милочка! Танаи не разубедишь. Впрочем, я помогу тебе.
— Чем ты мне поможешь, Аберия?
— Знаешь, мужчины вызывают у меня отвращение. Вялые, ленивые, быстро выдыхаются. Зато женщины — моя слабость. Если Танаи узнает, что ты тоже любишь не мужчин, а женщин, она тебя не тронет.
Има жеманно всплеснула ручками, изобразила детский испуг.
— Ты хочешь, чтобы мы с тобой… Ну нет. Я никогда не решусь.
— Не прикидывайся праведницей. Тебе понравится, вот увидишь! Мы будем неразлучны. Пойдем скорее в мои покои. Я как раз плотно поела, а после еды мне всегда хочется чего-нибудь сладенького.
— Но нас увидят! Кругом столько вояк…
— Это тебе и нужно! Пусть все узнают, лапочка, что ты моя любовница. Кто посмеет обидеть подружку Аберии?
Юная египтянка, дочь писца, сосланного в Шарухен, растирала узкие ступни Хамуди, предмет его тайной гордости. Если девица угодит казначею, он отправит ее в дом свиданий, нет — вслед за отцом, в гнилые топи.
На широкой циновке рядом с мужем лежала Има, ее лицо покрывал густой слой омолаживающего притирания.
— Ты умница, что сошлась с Аберией, — похвалил супругу распорядитель казны. — Повелитель высоко ее ценит. Чем больше ссыльных, тем нужнее она ему. Вскоре он назначит ее главой стражи. А нам с тобой ее покровительство очень пригодится.
— Владыка решил истребить египтян, всех до единого?
— Если мы хотим спокойно править Египтом, это единственный выход. Пока что они нужны нам в качестве рабов, но, покорив другие народы и полностью подчинив их себе, мы избавимся от египтян окончательно.
— Повелитель наведет в стране порядок! У гиксосов все права и преимущества, у других народов ничего, кроме рабской покорности. Слово Апопи — для всех закон. Одно меня беспокоит: отчего владыка не раздавит в Фивах проклятых мятежников?
— Не хочет лишить Яннаса этого удовольствия, и я с ним согласен. Там будет славная бойня! Впрочем, смутьяны и так уже напуганы, не смеют и шагу ступить из военного лагеря. В конце концов они сами передерутся и перебьют друг друга, нам не придется марать рук. Или со страху сдадутся в плен — вот прибавится у Аберии работы! В крайнем случае головорез Яннас расправится с дураками. Чего и ждать беспомощным ничтожествам, поставившим над собой дурную бабу Яххотеп.
Главарь морских разбойников ушел от погони и теперь с трудом переводил дух.