Читать интересную книгу Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены) - Наталья Решетовская

Буквально каждый день "Голос Америки" говорит о "Круге". 29-го вечером прямо начали с цитаты: Иннокентий Володин говорит писателю Галахову, что большой писатель в стране - это второе правительство. Любопытно заметить, что к этому времени, работая над "Кругом-96", Александр Исаевич эту реплику убрал! А между тем эта цитата послужила эпиграфом к той большой статье в журнале "Тайм", которую я уже упоминала. Рассказав кратко об этой статье, "Голос" передал несколько "филейных кусочков", как выразился муж. Выразившись так, Александр Исаевич подражал Твардовскому, который еще раньше применил это выражение - "филейный кусочек" - по отношению к одной из глав "Ракового корпуса". (Такими "филейными кусочками" в данном случае были: подслушанный в начале романа телефонный звонок Володина и тот же Володин, но уже на Лубянке в конце романа.) Та же передача была повторена 30-го утром.

Когда впервые слушала по радио "ночь Володина на Лубянке" - дрожь пробегала но спине. Неужели все сойдет мужу благополучно? Два романа напечатаны на Западе! В их числе и "В круге первом". А Александр Исаевич спокойно живет дома, в Рязани! Поверил ли бы он, что так будет, если б ему предсказали это 13 сентября 1965 года, когда он узнал, что его роман взят госбезопаснос-тью?! Это было похоже на чудо. Во время предстоящей поездки его в Москву в скором времени он увидится с Твардовским и тот поделится с ним своей убежденностью, что печатание романов на Западе пройдет здесь для Солженицына совершенно спокойно, что никакой вспышки не будет1.

1 9 октября 1968 года.

Правда, по линии идеологической работы, пропагандисты продолжают рассказывать о моем муже басни. Об этом нам пишут, рассказывают. В Калуге, например, собирали библиотечных работников. Приехавший из Москвы идеолог сказал, что Солженицын - талантливый писатель, но он душевно болен. Из-за своей болезни он пишет такие мрачные вещи, что их нельзя печатать. А в городе Горьком на вечере интеллигенции секретарь обкома по идеологии якобы сказал при мертвенной тишине в зале, что Солженицыну удалось протащить свою подпольную вещь "Иван Денисович", что в ней он нашу страну представляет как Освенцим.

Писатели не могут говорить о Солженицыне столь неприличным образом. Нам рассказывали, что по "Свободе" было передано интервью с С. Михалковым1. Интервью брал какой-то латышский поэт-эмигрант. На его вопрос: "Почему такая талантливая вещь, как "Раковый корпус", не напечата-на у вас?" Михалков якобы ответил: "Мы создали комиссию в 20 человек. Очень мрачная вещь. Как же больным раком читать? Мы предложили ему ее переделать, но он отказался".

Однако с истинным положением дел ответ Михалкова не имел ничего общего!

А потом узнала как-то, что в Рязанском пединституте их "философ" говорил, что Хрущев ошибся, напечатав "клеветническую" повесть. У него спросили: "Значит, этого не было?" Он на это ответил: "Было. Но не надо фиксировать на этом внимание".

А по западному радио как-то слышим: "Один день Ивана Денисовича" более раннее, но более тонкое произведение".

Александр Исаевич немного простудился. И потому ему особенно мило дома. Слышу от него:

- В каком-то отношении здесь лучше, чем в Борзовке: рояль, тепло, тихо, безопасно, воздуха только не хватает.

Работается ему хорошо. А по вечерам мы даже бываем в концертах, куда ездим на своем безотказном "Денисе". То слушаем Баха и Моцарта в исполнении ансамбля Баршая2, а то - 7-ю симфонию Бетховена и 3-й концерт Рахманинова в исполнении Московского симфонического оркестра3. Дирижер - Ю. Симонов, солист - Могилевский.

1 27 сентября 1968 года.

2 28 сентября 1968 года.

3 5 октября 1968 года.

Из-за этого последнего концерта Александру Исаевичу пришлось прервать свою работу раньше времени, когда естественное многоточие еще не было поставлено. А потому в концерт он поехал раздраженным. Ответить за это пришлось тогда еще молодому дирижеру Ю. Симонову.

Этим концертом в Рязани открывался новый сезон выступлений симфонического оркестра. Симонов, прежде чем поднять свою дирижерскую палочку, обернулся к залу и сказал рязанцам-любителям музыки несколько слов приветствия. Он сразу же решительно всем не понравился моему мужу. И раньше, чем прозвучали первые такты 7-й симфонии, его отношение к дирижеру было определено. Превосходное звучание оркестра уже не в состоянии было переубедить Александра Исаевича. В нем сработало то, что он называл интуитивным познанием.

Встал на следующее утро муж сердитым. Но уже в 10 утра, выйдя из дальней комнаты, сказал: "Только сейчас я закончил то, что должен был закончить вчера: помешал концерт".

А еще на следующий день, 7 октября, он закончил "Читают "Ивана Денисовича". Вещь эта дается мне для перепечатки.

Все же случай с дирижером Симоновым меня расстроил. Мне почудилось в том еще и что-то другое, кроме обычного раздражения от необходимости прервать работу. Как можно так составлять свое мнение о ком бы то ни было? На сцену вышел молодой, подвижный мужчина и сказал несколько приветственных слов аудитории. При этом он ухитрился всем своим обликом и поведением не понравиться Солженицыну. И тут же ему был вынесен приговор и как дирижеру. Что за самоуверен-ность? Ну я понимаю - в литературе. Но откуда - и в музыке?..

В те же дни у меня с мужем произошел такой разговор. Меня почему-то вдруг потянуло к Шуману. Стала вспоминать, а то и разбирать его "Вечер", "Ночью", "Пестрые листки", "Арабески"... Поделилась своим настроением с мужем.

- Я считаю Шумана композитором второго разряда, - отрезал он.

- А... Шуберта? - спросила я, зная его любовь к нему.

- А Шуберта - первого.

- Но ведь это не так, он не ниже.

- Давай спросим у Ростроповича, Юдиной - ведь мы знакомы с такими авторитетами!..

Одним словом, оказывалось, что мнение обо всем имеют право иметь лишь авторитеты да еще Солженицын.

Невольно я сопоставила это с его всевозрастающей требовательностью ко мне, с его изменив-шимся поведением по отношению к тетям. Помню, когда муж только-только стал известен, Рязанское отделение писателей сразу же предложило ему прикрепиться к спецполиклинике. Он написал заявление о прикреплении его и всей его семьи, включая тетей. Когда ему возразили, он ответил: "Я не могу делать различий внутри своей семьи". Позже Шундик просто отвез его в спецполиклинику и прикрепил почти насильно. Тетей не удалось прикрепить. Но заявления своего Александр Исаевич так и не переписал. А теперь Александр Исаевич предпочитает обедать не всей семьей. Может перед отъездом в Москву с тетями и не попрощаться...

Другим становится мой муж. Самоуверенным... Безапелляционным... А порой и заносчивым...

Но сказать ему об этом - нельзя. Услышишь в ответ: "Ах, тебе не нравится, уеду!" Ведь к его услугам и комната в Москве у женщин Чуковских, и Переделкино Корнея Ивановича, да и всякие другие приглашения! А там от него ничего не требуют. Напротив, кое-кто находит, что он недостаточно нахален иной раз!.. Как же быть?.. Что я могу... одна?.. Как противостоять чужому влиянию?..

В общей сложности Александр Исаевич на этот раз прожил дома две недели. Ему хорошо работалось. Погода была унылая, а потому в Борзовку его не тянуло. По вечерам гулял в сквере. Нет-нет кто-нибудь решался с ним заговорить, а то и получить автограф.

Но как только потеплело, выглянуло солнышко, Александра Исаевича снова потянуло в любимую Борзовку. К тому же там столько еще не сделано! Как мне тоже хотелось бы поехать туда с ним! Но нет, предстоящий учебный год, во всяком случае, я должна еще работать. А там видно будет.

Однажды я воспользовалась хорошим настроением мужа и заговорила с ним о своей мечте уйти с работы.

- В пятьдесят лет женщина может оставить работу, - согласился со мной муж.

К концу учебного года мне уже исполнится 50! Неужели же получу наконец желанную свободу?..

А пока что договариваемся, что если муж задержится, то через две недели я, как-нибудь высвободив себе два-три дня, приеду к нему, и мы проведем их вместе либо в Борзовке, если позволит погода, либо в Москве, либо в Переделкине у Чуковского.

Накануне отъезда муж говорит мне: "Ты помнишь, какая сегодня дата? В этот день я впервые взял тебя под руку".

На сердце у меня стало тепло. То было в 37-м году, то есть 31 год тому назад! Кажется, что никакого временного разрыва у нас и не было. Наше прошлое и наше настоящее полностью сомкнулись, создавая ощущение, что мы вместе всю жизнь.

Проводив 8 октября мужа в Москву, ищу для себя занятий. Прежде всего надо печатать "Читают "Ивана Денисовича!" Устраиваюсь по-новому: внутри "фонарика" в нашей большой комнате. Вместо круглого столика приспосабливаю под пишущую машинку недавно купленный чешский складной столик на колесиках, который и по сей день служит мне. Прелесть, как оказалось хорошо: светло, удобно!..

А новый столик появился у нас вот по какому поводу... Я уже писала, что Александра Исаевича при посещении Самутина поразили две вещи: необыкновенный письменный стол, который уже был к этому времени у него, и подвижный столик на колесиках. Конечно, мне очень захотелось приобрести такой столик: так редко мужу нравится что-то материальное! И вот в одном из мебельных магазинов Рязани мне попался этот чешский столик. Однако муж огорчил меня тем, что столик оказался "совсем не такой", тот - двухэтажный! Мама после этого решила, что она напишет Самутину, с которым у нее установилась дружеская переписка, и спросит его, не может ли он купить такой же, как у него, столик, с тем чтобы она подарила его своему зятю в день его 50-летия, Ведь так трудно изобрести для моего мужа подарок, чтоб он не подверг его критике! Сказано - сделано. И Самутин действительно купил для Александра Исаевича столик, да еще в далекой Воркуте, где он тогда еще продолжал работать. Столик этот прибыл багажом в то время, когда муж жил в Рязани, а потому, получив его, я отвезла его с вокзала до поры до времени к Радугиным.