Как же холодно с ней говорил, и при этом трусил и лапал как помешанный.
Она звала его, а он упрямо шел дальше.
— Я… я не могу сказать, — бездумно заявляет девушка. — Я…
Шок, наверное, все еще многослойной пеленой укрывает ее от внешнего мира, потому что она как-то внезапно обнаруживает на себе их взбудораженные, нервные взгляды.
Прямо синхронизировались одномоментно.
— Это… деликатный вопрос, — протягивает женщина, протягиваясь за успокоительным. — Вы только не переживайте, сейчас приедем и…
— Тебя тронул что ли кто-то? Обидели… как девушку? — надрывно требует ответа Серый, и нога его подергивается.
Кира потирает лоб, а затем — все лицо, и протяжно выдыхает, смотря в потолок скорой машины.
— Нет, — твердо отвечает. — Ничего подобного. Просто видимо прозвучало таким образом. Все окей, я нормально себя чувствую. Когда приедем, я проверю кое-что у доктора. Он меня знает уже.
Фельдшер успокаивается, а Серый прямо-таки расслабляется, только вот она остается на взводе, погребенная под ворохом переживаний, сомнений и эмоций.
Типает от того, что в клинику их скорая приезжает раньше машины с Тимуром. Чего они там копошатся.
Серый ведет ее внутрь непреклонно — без ощущения конвоя, конечно, но в глубине души уже полыхает огонь протеста.
Который необратимо превратится во взрыв.
Бум-бум.
Врач, которого девушка уже знает, сегодня отсутствует, и в кабинете другого лекаря она все-таки сдается и рассказывает про удар в живот. Так как боль прибывает волнами и значительно подтапливает свободу передвижений. Выдают обезболивающее и отправляют на УЗИ. Док говорит, скорее всего, будет гигантский синяк.
После УЗИ они с Серым какое-то время томятся в типичном для больниц коридорном ожидании. Бандит ничего не рассказывает, хотя постоянно с кем-то переписывается и коротко переговаривает по телефону.
Кира ничего принципиально не спрашивает — по принципу страха, так как если он откажется отвечать, она за себя не ручается.
Их находит Галина, жена Тимура. Пышечка именно такая, как Кира ее и представляла — с иссиня-черными кудряшками, большими глазами лани и смешливыми ямочками на круглом лице.
Галина держится молодцом, все время повторяя, что все обошлось. Уже, наверное, где-то наплакалась, а сейчас старается не нагнетать на людях.
Кира старается рассказать все из того, что можно поведать и не расстроить девушку. То есть, очень мало.
— Это по моей вине, — кивает самой себе в конце концов Кира. — Он их явно увел далеко от дороги, чтобы меня не втягивать и наверняка потерял много возможностей защититься.
— Да ты что, — охает Галя. — Что ты такое говоришь, ты здесь причем. Не говори так. Ничего, с ними должны разобраться.
Удержаться от слез ей дальше не удается, и Кира не спорит. Хочется как-то помочь и успокоить, поэтому она осторожно приобнимает девушку.
Чуть позже в коридор и в примыкающие проходы вваливается больше мужиков, явно принадлежащих к группировке Карелина. Некоторые здороваются с Серым. По обрывкам фраз можно понять, что кого-то еще привезли, но бандит реагирует спокойно.
Медсестра забирает Галину, а доктор находит Киру для анализа еще ее прошлых снимков. Пристальное внимание и внезапная гиперопека совсем не воодушевляет, но дополнительный поход во врачебный кабинет оборачивается удачей — ей удается улизнуть от Серого и вздохнуть полной грудью в одиночестве.
Она находит какой-то незапертый кабинет — правда, без освещения — с медицинским оборудованием, приборами и двумя кушетками. Принимается мерить комнату шажочками, принуждая себя мыслить хладнокровно.
Мыслить хладнокровно — это, значит, поменьше думать о Карелине.
У нее есть своя жизнь. Вот об этом надо думать.
Если Брус вообразил, что будет ее, как торбу, своим падаванам передавать из рук в руки, то его ждет большущий такой сюрприз.
Она способна понять, что он, может быть, на грани находился. И есть еще десятки предполагаемых причин, но ничто не отменяет того, как это заставило ее себя почувствовать.
Так, хладнокровно мыслить и не про Карелина.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Приглаживая волосы, она плюхается на кушетку, как мешок с мусором.
Теперь у нее даже нет телефона, и сумку с капота Рэндж Ровера забыла забрать, а значит даже деньги отсутствуют до квартиры сейчас доехать.
Смеется в голос, покачивая головой, и в темноте медицинского кабинета, в полном одиночестве, это — забавное переживание.
Не стоит драматизировать: деньги можно одолжить у Валика или у Гали. В конце концов, попросить кого-то подкинуть ее, хотя просить не хочется.
Где-то в глубинах клиники разносится жуткий по продолжительности треск, ей-Богу, словно крышу одним махом поддели и оторвали. Затем — короткие стуки и грохотание, и источник однозначно где-то в близких к ее двери помещениях.
Теперь к одному глухому удару прибавляются шум и гам.
Кира выбегает из своего укромного местечка и направляется к коридору направо, в надежде вычислить эпицентр событий.
Вычислять не приходится.
Как только она заворачивает в нужный холл, из перпендикулярного отрезка вываливается еле стоящий на ногах Серый, но следующий за ним Карелин тут же подхватывает того за окровавленный ворот майки и отшвыривает в стеклянный стенд.
-- // --
Холл мгновенно наполняется еще большим количеством людей, со всех сторон — кроме той, где тяжело и грузно дышит Брус. Взъерошенные волосы взмокли, вырванный циферблат из часов на запястье свисает на соплях, а глаза… глаза с красными прожилками лопнувших сосудов, но с ледяным блеском.
Кира пытается в них заглянуть, передвигаясь к противоположной стене, но если внутри такого взгляда очутиться — только если осторожно идти, как по льду скользить, лишь лезвием ножа удерживаться и цепляться.
— Я сказал тебе, ни на секунду не оставлять, я сказал? — его звучный, грудинный голос проходится кнутом по швам здания, словно вспарывая то, на чем держится каждый уголок и край.
Кира никогда не слышала, чтобы кто-то так кричал и, наверное, поэтому кажется, что она оглохла на несколько мгновений.
Он дергает безвольного Серого на себя и прикладывает того плечом к стене, одновременно тараня уже избитое лицо кулаком. Серый даже пальцем не шевелит для того, чтобы отбиваться. Только молча склоняет голову и будто бы старается не дышать.
— Что из этого было непонятным, я спрашиваю? — хватает Карелин подчиненного еще раз.
Его оскал словно запускает клыки в сердце самой Киры — она с места сдвинуться не может, прибитая этими клыками к полу. Ибо четыре камеры перегоняющего кровь органа ощущаются раздувшимися достаточно, чтобы и до пола достать.
Все наблюдающие молчат и не вмешиваются, только плачущая Галина кудряшками выглядывает из дальнего отрезка и ее успокаивает Валик, внимательно наблюдающий за боссом и подельником.
Ну как все.
Почти все.
Когда Карелин заново прикладывает Серого уже к другому стеллажу, Кира взрывается:
— Рома! Отпусти… его. Хватит! Хватит!
Брус тянет упавшего за майку наверх, и прислоняет к стене, все еще удерживая бандита.
— Все было понятным? — коверкает слова глава мафии, от ярости и гнева не проговаривая окончания.
Неаккуратными взмахами рук Кира просовывается между спинами двух незнакомцев впереди, направляясь к Карелину, но на горизонте появляется Валик.
— Спокойно, — пытается отвести он подальше девушку.
— Рома! — продолжает кричать Кира. — Что ты делаешь!
— Ты отстранен на месяц, — еще раз потряхивает Брус избитого, и тот кивает и кивает и кивает. — К Лешею за остальным.
— Я понял, — старается отвечать четко Серый. — Принято.
Карелин разворачивается — словно многотонный груз, утягивающий за собой и каждый покусившийся на него кран — и направляется к ним с Валиком.
Карелин, что на саму Киру еще ни разу не взглянул.
Смахивая циферблат на пол, он застегивает манжет другого рукава.
— Ты что ли рехнулся, — от возмущения Кира багровеет на глазах и темные волосы взметаются, когда она толкает Романа в грудь. — Что ты делаешь!