Вернувшись в Джаюл, Друкпа Кюнле застал там компанию кочевников из Бутана, живущих в небольших палатках. Они пили чанг и пели песни на крыше крепости Джаюл во время ритуала подношения. С ними веселился также и наместник Чёгьял Лингпа. Кюнле присоединился к ним, и его потчевали чангом, сколько ему хотелось. Позже в ответ на просьбу исполнить песнь о счастье налджорпы, он спел следующее:
Я счастлив, что я не обычный, занятый ритуалами Лама, Который, накапливая подношения за посвящения. Не имеет времени практиковать Совершенную Дхарму. Я счастлив, что я не монах в монастыре, Который, страстно желая юных послушников, Не имеет времени на изучение сутр и тантр. Я счастлив, что я не отшельник в горном отшельничестве, Который, будучи очарованным улыбками монахинь, Не имеет времени на размышление о трёх обетах. Я счастлив, что я не чёрный маг, Который, отнимая у других жизни, Не имеет времени развивать Просветлённый Настрой. Я счастлив, что я не известен как практикующий Чёд, Который, отдавая богам и духам своё тело, Не имеет времени пресечь корень запутанности. Я счастлив, что я не обременён семьёй И не озабочен только тем, чтобы вкладывать пищу в голодные рты, Не имея времени бродить по разным приятным местам.
После, попивая чанг, он провёл несколько дней у монахини Йеше Цомо. А затем пошёл дальше, в Лходрак.
Придя и Лходрак, он встретился с мастером Тагрепой.
— Я бы с удовольствием спел в твою честь хвалебный гимн, — сказал ему Мастер, — но не знаю, как начать; будь добр, спой песню в свою честь сам, вместо меня.
— У меня нет качеств, достойных восхваления, — отвечал Лама, — но я всё равно спою тебе песню.
Нерушимый Танцор в хороводе иллюзий Проявляющий несовместимое многообразие всего, что можно представить, Могущественный владыка, вращающий колесо блаженства и пустоты, Мужественный герой, понявший, что Сансара и Нирвана являются обманом, Сотрясаемый рвотой от отвращения к привязанностям, Маленький дордже, пронзающий иллюзии других. Плут и мошенник, сокращающий время сансары, С лёгкостью считающий своей родиной любое место, где хорошо, Счастливый путник, понявший, что его ум является Ламой, И с неистовством осознающий все проявления как принадлежащие этому уму. Видящий, как в силу Взаимозависимого Происхождения единое проявляется в многообразии явлений, Налджорпа, понявший, что всё многообразие имеет единый вкус. Вот некоторые из масок, которые я ношу.
Вслед за этим Друкпа Кюнле посетил долину Дроволунг, родину Марпы Лоцавы, откуда берёт начало традиция Кагью; Сэканг Чутхогма, десятиэтажную башню, построенную Миларепой; пещеру в Таньялунгпа и другие места. Затем, спустившись с горного перевала Карчу в Бумтханг[65], он пришёл в Бутан[66]. В Бумтханге Второй Будда, Падмасамбхава из Оргьена, оставил оттиск на скале, где он сидел в медитации, и когда Друкпа был там, он строил глазки девушкам.
— Налджорпа из Тибета пришёл к нам, — шептались девушки. — Давайте принесём ему чанг и сольёмся с ним умом и телом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пока Лама был занят тем, что пел и пил в кругу девушек, о нём прослышал царь рода Мен Джагкар Гьялпо царской династии железной крепости Мен и попытался отравить, однако безуспешно. Тогда он приказал обстрелять Ламу ядовитыми стрелами, но они в него не попадали. Лишь после этой второй попытки царю стало ясно, что Друкпа Кюнле — Мастер, и он оказал ему должное глубочайшее почтение. Посчитав это событие благоприятным, Лама велел построить небольшой храм, Мёнсиб Лхаканг, назначил одного ламу распространять Учение и посвятил в сан тридцать монахов. Это было началом распространения традиции Друкпа Кагью в восточных пограничных областях.
Друкпа Кюнле лишал девственности бутанских девушек[67], и говорят, что с тех пор никто не сравнится с бутанками по нежности кожи и способности таскать тяжёлую поклажу. В соответствии с различными способностями понимания и силой доверия, он учил женщин и мужчин карме и наставлял повторять мантры МАНИ и ГУРУ СИДДХИ.
В объяснение своего поведения он говорил им: — Я не пришёл сюда соблазнять бутанских девушек, из-за того что мне некуда деть свою сексуальную энергию. Вовсе нет. Дело в том, что, хотя у меня и нет знаков постижения, мне нужно было показать вам то немногое, что я умею. Поэтому, даже если это и не пошло на пользу живым существам, то создало знаменательную связь. И также я странствую повсюду не для того, чтобы выпрашивать одежду и пропитание, — ведь, как вы видели, я отказывался от всех подношений. Даже если бы вы принесли мне столько перца[68], сколько может унести человек, у меня не нашлось бы ему применения.
Люди были его объяснениями довольны.
Отправившись к тертону[69] — Владыке Дхармы из Бумтханга[70], Лама нашёл его наконец-то на рыночной площади, где тот с высокого трона давал наставления. Собрав невдалеке вокруг себя нескольких ребятишек, Друкпа Кюнле взобрался на большой валун и стал передразнивать поэта.
— Я здесь для того, чтобы толковать верное видение, медитацию и естественную активность Великого Совершенства, — провозгласил поэт, заметив Кюнле. — Что ты тут делаешь, нищий?
Лама запел песнь о верном видении и медитации человека, практикующего Дзогчен, Великое Совершенство.
Хотя снежная гора Тизе[71] высока, Ей всё же приходится хвалиться снежными львами с бирюзовой гривой. Хотя взгляд Дзогчен высок, Практикующий должен сам увидеть истинную природу ума. Хотя дно океана глубоко, Даже рыбам приходится учиться плавать. Хотя смысл сутр глубок, Только медитируя можно понять медитацию. Хотя есть много тантрических спутниц, способных открыть тайные поучения, Многие благородные питают страсть к обычным жёнам. Хотя правила дисциплины Винайи поддерживают верное поведение, — Наставления тантр, объемлющие всю суть, имеют большее значение. В ответ поэт спел: Отсутствие видения чего-то конкретного, называемое Взглядом, Направлено за пределы крайностей существования и несуществования, Поэтому что же там можно увидеть? Но если всё-таки что-то видно, то это уже не Взгляд. То необычайно глубокое, что называется Медитацией, Свободно как от наличия объекта, так и от его отсутствия.
Ведь если объекта нет, то не на что медитировать, А если объект есть, то уже нет никакой медитации. Принятие хорошего и отвержение плохого, называемое Поведением, Не сводится ни к реалистической избирательности, ни к полному бездействию.
Ведь если есть принятие и отвержение, то это уже не Поведение, А если нет принятия и отвержения, то как же различать хорошее и плохое? Лама ответил таким стихом: Этим Взглядом великой Равностности Можно узреть Великое Сострадание. Эта Медитация, не содержащая ни заблуждений, ни насилия над собой, Позволяет покоиться, погрузившись в своё изначальное состояние. Этим Поведением, согласующимся со всеми периодами суток, Не делается предпочтения хорошим условиям перед плохими.