грибы, которые растут возле ручья или в поле, и научила, как отличать ядовитые. Ох, Меррикэт!
– Смерть наступает через пять – десять дней после того, как их съели, – закончила я.
– Лично мне это не кажется забавным, – сказал Чарльз.
– Глупышка Меррикэт, – повторила Констанс.
6
Дом не стал безопаснее, хотя Чарльз покинул его и ушел в деревню: Констанс дала ему ключ от ворот. Раньше у каждого из нас был свой ключ; у отца, у нашей мамы, и все ключи висели на крючке за дверью кухни. Когда Чарльз отправился в деревню, Констанс протянула ему ключ – наверное, нашего отца, вручила также список покупок и деньги, чтобы за эти покупки заплатить.
– Разве можно держать деньги в доме, – сказал он, крепко сжимая деньги в руке, прежде чем извлечь бумажник из заднего кармана брюк. – Две одинокие женщины; нельзя держать деньги в доме вот так!
Я наблюдала из своего угла в кухне, не подпуская к себе Иону, пока в доме Чарльз.
– Уверена, что все записала? – спросил он у Констанс. – Терпеть не могу ходить дважды.
Я дождалась, пока Чарльз уйдет подальше – вероятно, он уже дошел до черного камня, – прежде чем сказать:
– Он забыл библиотечные книги.
Констанс внимательно посмотрела на меня.
– Мисс Злодейка, – сказала она. – Ты хотела, чтобы он их забыл.
– Откуда ему было знать про библиотечные книги? Он чужой в доме; он не имеет отношения к нашим книгам.
– Знаешь что, – сказала Констанс, заглядывая в кастрюлю, которая стояла на плите. – Думаю, мы скоро начнем собирать салат. В последние дни было так тепло.
– На Луне, – сказала я и замолчала.
– На Луне, – повторила Констанс, обернувшись ко мне с улыбкой, – салат у тебя бывает круглый год, кажется?
– На Луне у нас есть все. Зеленый салат, тыквенные пироги и бледная поганка. У нас есть растения с кошачьей шерстью и крылатые кони, которые умеют танцевать. Все замки надежные и не ломаются, и нет никаких привидений. На Луне дядя Джулиан мог бы поправиться, а солнце сияло бы каждый день. Ты бы надела мамино жемчужное ожерелье и пела, а солнце сияло бы и сияло все время.
– Жаль, я не могу отправиться на твою Луну. Я вот думаю, стоит ли печь имбирные пряники прямо сейчас? Если Чарльз припозднится, они остынут.
– Но я же здесь! Я их съем! – сказала я.
– Но Чарльз сказал, что любит имбирные пряники.
Я принялась строить на столе домик из библиотечных книг, поставив две вертикально и положив третью поперек.
– Старая ведьма, – сказала я, – у тебя пряничный домик!
– Неправда, – возразила Констанс. – У меня чудесный дом, где я живу с сестрицей Меррикэт.
Я рассмеялась в ответ; Констанс хлопотала над кастрюлей, и лицо у нее было перемазано мукой.
– А вдруг он вообще не вернется? – спросила я.
– Он должен вернуться; я пеку для него имбирные пряники.
Поскольку Чарльз взял на себя мои привычные вторничные обязанности, заняться мне было нечем. Я прикинула, не отправиться ли к ручью, но, с другой стороны, вдруг я вообще не найду этот ручей на своем месте, ведь я никогда не ходила туда утром вторника. А люди в деревне? Наверно, подглядывают краем глаза, не иду ли я по улице, подталкивая друг друга в бок, а потом разинут рты от изумления, когда увидят Чарльза? Может быть, вся деревня бросит свои дела, сбитая с толку – куда подевалась мисс Мэри-Кэтрин Блэквуд? Я захихикала, вспомнив про Джима Донелла и мальчишек Харрис. Наверное, бедняги сломали глаза, высматривая меня на дороге.
– Что смешного? – спросила Констанс, обернувшись.
– Я подумала, что ты можешь сделать пряничного человечка, я назову его Чарльзом и съем.
– Ох, Меррикэт, пожалуйста!
Я могла поклясться, что Констанс начинает сердиться, отчасти из-за меня, отчасти из-за имбирного печенья, и сочла благоразумным сбежать. Поскольку у меня выдалось свободное утро, но выходить на улицу мне не хотелось, я решила, что лучше поискать талисман против Чарльза, и пошла наверх. Аромат пекущегося имбирного печенья сопровождал меня до середины лестницы. Чарльз оставил дверь открытой, не нараспашку, но достаточно, чтобы просунуть внутрь руку.
Я толкнула дверь, она открылась шире, и я заглянула в комнату отца, в которой теперь жил Чарльз. Я заметила, он заправил постель; должно быть, мать его приучила. Его чемодан стоял на стуле, но был закрыт; на комоде, где всегда лежали вещи, принадлежащие отцу, теперь были вещи Чарльза. Я увидела его трубку, его носовой платок; вещи, которые Чарльз трогал и которыми осквернял комнату нашего отца. Один из ящиков зеркального комода был слегка выдвинут, и я снова подумала о том, что Чарльз роется в вещах отца. Я пересекла комнату на цыпочках, чтобы Констанс не услышала, что я здесь, наверху, и заглянула в открытый ящик. Чарльзу не понравилось бы, узнай он, что я пронюхала, как он разглядывал личные вещи нашего отца. К тому же, что-нибудь из этого ящика могло оказаться исключительно сильным талисманом, поскольку было отягощено чувством вины. Я не удивилась, когда поняла, что Чарльз рылся в драгоценностях; внутри ящика лежал кожаный футляр, в котором, как мне было известно, находились часы и золотая цепочка, а также запонки и перстень-печатка. Я бы не притронулась к драгоценностям матери, но Констанс ничего не говорила насчет папиных, даже не заходила сюда для уборки, и я подумала, что могу открыть футляр и кое-что взять. Да, часы были внутри, в собственном маленьком отделении; покоились на атласной подкладке и не тикали; рядом свернулась змейкой часовая цепочка. Я бы не притронулась к перстню-печатке; ощущение кольца на пальце всегда внушало мне мысль о западне, ведь кольцо не разомкнуть и из него не выбраться. Вот часовая цепочка мне понравилась; когда я ее вытащила, она скручивалась и обвивалась вокруг моей руки. Я осторожно вернула кожаный футляр на место, задвинула ящик, вышла из комнаты, закрыла за собой дверь и унесла часовую цепочку к себе в комнату, где она снова свернулась на моей подушке, как спящая золотая змея.
Я собиралась зарыть цепочку в землю, но мне стало ее жаль – она и так слишком долго пробыла в темноте, лежа в своем кожаном футляре в ящике комода в отцовской спальне. Цепочка заслуживала того, чтобы ее повесили высоко, где она сможет сверкать на ярком солнце. Я решила прибить ее гвоздем к стволу дерева там, откуда упала книга. Констанс возилась на кухне с имбирными пряниками, дядя Джулиан спал у себя в комнате, Чарльз обходил один за другим магазины, а я лежала на кровати и играла с золотой часовой цепочкой.
– Так это же золотая часовая цепочка моего брата, – сказал дядя Джулиан, с любопытством наклоняясь вперед. – Я думал, она была на нем, когда его хоронили.
Протянутая вперед рука Чарльза дрожала; я ясно видела, как она дрожит на фоне