будет забирать Глебушку из детсада…
– Семейные хлопоты, – кивнул Илья.
Пока он провожал их, Лена шла на подгибающихся ногах. Она так переволновалась, что забыла попрощаться с хозяином дома и по пути была молчалива и рассеянна.
– Что-то случилось, Лунь? – несколько раз обеспокоенно спросила Полина.
– Нет-нет, все нормально, – отмахивалась Лена, понимая, что это не похоже на правду, и им обеим это известно.
Она еще не разобралась, что на самом деле означало приглашение Ильи Алексеевича, хотел ли он поговорить с ней или нечто большее, но ничего не сказала подруге, потому что понимала – Илья не хочет, чтобы кто-то, кроме них двоих, знал об этом. Значит, у него есть на то причины. И она не в праве нарушать эту условность.
Лена передвигала ноги, ощущая, как у нее в буквальном смысле голова идет кругом от происходящего. «Это и есть стремительное развитие событий?» – спрашивала она себя. Ей не верилось, что это правда. Илья Алексеевич, примерный семьянин и самый добрый человек на свете, не мог позвать ее к себе домой, чтобы провести с ней время наедине. «Наедине», – томительно крутилось в голове. Через неделю они проведут время наедине, и он сам этого захотел. Лена могла только мечтать об этом, а он выступил инициатором. Как прожить эту неделю и не сойти с ума?
Сердце девушки колотилось, качая кровь, приливающую к щекам и шее. «Приходите одна». Лунь вспоминала, как он это произнес, и ей становилось дурно. Но потом она вспоминала о Полине, о семье Ильи, которую даже не видела, и испытывала стыд. Непонятно, за что, но испытывала. Всего лишь за две встречи Илья Алексеевич занял самое главное место в ее жизни. В девушке поселилась надежда на лучшее. У нее наконец-то появился шанс коренным образом изменить все, и она его обязательно использует.
Неясно, откуда в ней взялась такая целеустремленность, но Лена планировала несмотря ни на что сблизиться с Ильей, насколько это возможно. Этот безумный план шел вразрез с нравственными установками девушки, диктовал ей новые правила бытия, но она не имела сил от него отказаться.
Глава 7. Злость и лихорадка
«Когда к человеку приходит счастье, человек становится красивым. Так всегда бывает!»
Н. Нароков «Могу!»
Да, сама того еще не понимая, Лена уже начинала строить какой-то план относительно Ильи Алексеевича. Не вполне осознанные размышления все больше укоренялись на благодатной почве только что рожденного чувства. Что за план, какие размышления – сформулировать было трудно. И если бы девушку прямо спросили, не собирается ли она добиваться Ильи Алексеевича всеми возможными методами, не планирует ли она увести его из семьи, Лена бы испугалась этих вопросов и запротестовала, оскорбленная до глубины души.
Она понимала, что в ней зреет что-то нехорошее, но этот замысел был так смутен и расплывчат, что не вызывал серьезных опасений или угрызений совести. В то же время Лена говорила себе: «Да ведь я люблю его, я – люблю, и это совершенно точно! Разве любить – это плохо? Разве влюбленное сердце способно желать кому-то зла?..»
Да, она, наконец, нашла мужество признаться себе самой в тех чувствах, которые уже вторую неделю душили ее. Трудно было не понять, что с ней происходит, ведь куда бы она ни взглянула и о чем бы ни подумала, она вспоминала о высоком стройном брюнете с глазами ребенка.
Лена стала рассеянной и часто улыбалась сама себе, о чем-то задумавшись. Во взгляде ее поселилась робкая мечтательность, тень улыбки не сходила с очаровательно полных губ. Девушка смотрелась в зеркало и не узнавала себя – там не было прежней Лены, не было и в помине. Легкий румянец, мерцающие глаза, непривычно лежащие волосы. Она вдруг казалась себе красивой и была удивлена преображению. Неужели она была такой всегда?..
«А что, если я ему нравлюсь? – думала девушка, и ей становилось жарко. – Что, если мы с ним могли бы…»
Закончить мысль ей было стыдно и страшно.
«Я влюблена! – писала Лена в тетради перед сном. – Как это волнительно! Словно мне снова пятнадцать лет, и я… совершенно себя не контролирую. Но как же он хорош! Как необыкновенно в нем сочетается все самое мужественное и – добродушие, приветливость, порою даже робость, смущение…»
Лена вновь принялась за поиск работы по профессии, но отовсюду сыпались лишь отказы – нет опыта, нет законченного высшего, вы нам не подходите… К неудачам девушка теперь относилась оптимистично. Прошло стороной, значит, так необходимо. Невозможно быть недовольным жизнью, когда влюблен, и весь мир кажется тебе созданным в твоем цветущем сердце. Лена не могла расстраиваться, пока помнила об Илье Алексеевиче и о предстоящей в скором будущем встрече с ним наедине, а она помнила об этом каждое мгновение.
Удивительно, как преобразилась ее жизнь. На самом деле, жизнь осталась прежней, преобразилось лишь восприятие. Известно, что мир таков, каким мы его видим, и не более того. Действительность определяется нашими чувствами. Постигая ее, мы же ее и формируем.
Лена так часто думала об Илье Алексеевиче, что почти забывала обо всем ином. Поэтому, когда за день до назначенной встречи дома появилась мать, девушка удивилась так, словно видела ее первый раз в жизни. Она действительно успела забыть об ее существовании и тем более не предполагала, что та явится снова так скоро.
Лунь была необыкновенно похожа на мать, похожа до такой степени, что кроме внешнего сходства иногда замечала за собой аналогичные черты характера: вспыльчивость, гневливость, нервозность, недовольство жизнью, склонность к депрессии… и это пугало ее. Если бы мать, Валентина, не выглядела так плохо из-за алкоголя, сигарет и беспутной жизни в пьяном угаре, ее с дочерью могли бы принимать за сестер.
Степы как раз не было дома, ушел на тренировку по баскетболу, поэтому, услышав открывшуюся дверь, Лена сначала подумала, что вернулся брат, и с улыбкой выбежала в коридор. Там, держась за стену одной рукой, стояла мать. Маска радости застыла на лице Лунь, стягивая кожу, как засохшая глина.
– Чего уставилась? – страшным голосом спросила Валентина, делая неуверенный шаг. – Подошла бы, помогла матери, отр-родье…
Лена стиснула зубы. Ей стало не по себе, будто кто-то неизвестный вот-вот должен был нанести ей несколько ножевых ранений.
– Зачем ты пришла? – голос сорвался от страха и брезгливости.
Она готова была вытолкать мать из дома и закрыться изнутри, но ни за что бы не сделала этого. Она боялась и ненавидела ее, и одно чувство проистекало из другого.
– Тебе какое дело вообще? Это мой дом, ясно тебе, иждивенка?
У Лены непроизвольно сжались кулаки. Валентина тем временем стала осматривать коридор, слегка пошатываясь. Глаза у нее были мутные, страшные, волосы кое-где свалялись, так давно их не расчесывали.
– Ну что, – сказала она