Читать интересную книгу У самого синего моря. Итальянский дневник - Наталья Осис

Так однажды, вечером тяжелого дня, я случайно наткнулась в записных книжках Моэма на один пассаж, показавшийся мне очень верным, хотя и не лестным для моего новоявленного, едва начавшегося развиваться здесь, за границей, патриотизма. Моэм удивлялся тому, что сама любовь к Родине у русских носит плохо ему понятный, очень расплывчатый характер, анализируя попутно свою собственную любовь к Англии. «Для меня, – пишет он, – много значат сами очертания Англии на карте, они вызывают в моей памяти множество впечатлений – белые скалы Дувра и изжелта-рыжее море, прелестные извилистые тропки на холмах Кента и Сассекса, собор Святого Павла, Темзу ниже Лондонского моста…» и так далее. «Допускаю, что Россия велика для сокровенных чувств, – заключает он, – и воображению не под силу охватить всю ее историю и культуру в едином порыве чувства». Насчет культуры и истории можно поспорить (вот она, прелесть авторов, оставляющих простор для полемики!), но как быть с географической картой, которая должна была бы вызывать множество впечатлений? Я, кажется, гордилась когда-то, что хорошо знаю русскую провинцию. Что-то вспоминала о поездках в Крым, жизни в Воронеже, путешествиях автостопом на музыкальные фестивали под открытым небом в Белгороде и Старом Осколе. Могла даже похвастаться тем, что жила целую неделю в деревне на самой границе с Украиной. Ну и что? А если взять и заштриховать, как в школе, контурную карту, обозначив места моей необъятной Родины, которые я видела своими глазами? Для начала надо будет как следует отточить карандаш, потому что вместо крупной штриховки придется рисовать тонюсенькие черточки. А Крым – единственное место, где можно было бы смело штриховать от души, на новых картах будет уже за пределами России. Сможем ли мы, не отговариваясь масштабом расстояний, ответить, почему мы так мало путешествуем по своей стране? Почему электрички из Москвы не выплескивают по субботам и воскресеньям потоки семей с детьми во Владимир, Орехово-Зуево или Павловский Посад? А куда я в Москве возила Петьку на выходные? На дачу к друзьям, на шашлыки, на детские утренники в «Пироги» и на джазовый бранч в «Би-2». Я брала его с собой в театр, водила в музеи, в зоопарк и так далее, но мне не приходило в голову повозить его по Золотому кольцу. Да и сама я, без Петьки, никогда по Золотому кольцу не ездила. В Петербург на каникулы – это понятно. А кроме Питера? Вот то-то и оно.

Итальянцы ориентируются в своей географии отлично. Потому что школьные занятия по географии активно подкрепляют практикой.

Каждую субботу на все вокзалы страны ловко и слаженно высаживаются многочисленные десанты семей с младенцами, колясками, рюкзаками, чтобы полумертвыми от усталости вернуться на те же вокзалы в воскресенье вечером, усадив старших детей в малышковые коляски, а малышей – к себе на плечи. В сети придорожных кафе Autogrill по выходным перекусывают бок о бок южане и северяне, буржуа и безработные, клерки и фрилансеры. Из самых разных машин появляются самые неожиданные комбинации попутчиков – из роскошной спортивной «ламборгини» может высыпаться несколько побитых молью старушек в сопровождении рослого красавца средних лет, из семейного рыдвана «фиат уно» вдруг выпорхнет стайка юных прелестниц в бальных платьях, а солидный трехсотый «мерседес» привезет сосредоточенную пожилую пару эквадорцев. Мотоциклы с промерзшими девушками и притороченными по бокам баулами, громоздкие камперы, машины представительского класса с велосипедами на крыше, экскурсионные автобусы и миниатюрные двухместные городские машинки – все куда-то едет, все пребывает в движении.

Зимой и летом в этом движении можно уловить определенные закономерности. Летом жители приморских городов стремятся в горы – к прохладе, а жители гор и равнин соответственно – к морю. Зимой все при первой возможности несутся на горнолыжные трассы. А весна и осень отведены под познавательные экскурсии по стране. Познание может иметь любой характер. Например, гастрономический – маленькие провинциальные городки проводят ежегодные праздники-ярмарки, посвященные ai prodotti tipici: меду, каштанам, колбасе, сырам, винограду, яблокам, белым грибам и чему угодно. Есть специальные праздники пирогов, паштетов, лепешек и даже оладий. Называются такие праздники sagra – от латинского sacrum – сакральный; впрочем, и слово «праздник», festa, оттуда же – от латинского festum – ежегодный священный праздник. Кстати, «Весна священная» Стравинского по-французски называлась Le Sacre du printemps, то есть буквально — «Священный обряд весны», и по-итальянски приводит все к той же сагре – Sagra della primavera.

Именно такие праздники под названием sagra в Италии мне нравятся больше всего. Приедешь в какой-нибудь малюсенький городочек, обойдешь его весь за полчаса, распробуешь продукт, в честь которого устроен праздник, во всех видах, посмотришь на костюмированное шествие, а потом усядешься за длинный деревянный стол вместе с местными жителями – и ешь, пей, веселись, сдвигай деревянные кружки в такт незнакомой песне. Evviva la sagra! Есть во всем этом какой-то очень простой и глубокий смысл: праздник как заслуженный отдых после долгой работы. Щедрость подлинного веселья, которого хватает на всех – и даже на случайных гостей.

Провинциальным гостеприимством можно насладиться в полной мере, даже будучи за рулем – итальянская дорожная служба, к счастью, относится вполне снисходительно к паре стаканов вина, выпитых за обедом. В первую очередь потому, что это вино сопровождает еду, а не наоборот, и, конечно же, потому, что обильная итальянская еда действительно нуждается в том, чтобы ее запивали – и запивали именно вином. Формально допустимые нормы содержания алкоголя в крови в Италии такие же, как и везде, но, чтобы не отбирать права у половины страны, водителей на предмет количества выпитого проверяют крайне редко. Я, во всяком случае, ни разу еще не слышала «я не могу, я за рулем». Но, по-моему, это правильно. Итальянское винопитие не имеет ничего общего с алкоголизмом. Я много раз видела итальянцев «слегка навеселе», но ни разу не наблюдала итальянца, который не может встать на ноги, потому что он пьян.

Что же касается знаменитых итальянских городов, куда я так стремилась поначалу, то к таким поездкам я со временем остыла. Итальянское экскурсионное движение, увы, совпадает по времени с общемировым экскурсионным движением. Каждую секунду, проведенную во Флоренции, любой путешественник запечатлевается как минимум на десятке фотоснимков, на которых его никому не нужное лицо вместе с сотней других лиц останется жить в веках (или сколько лет жизни нужно отводить современной цифровой фотографии?) в Японии, Америке, Австралии, Исландии или в Китае. Не знаю, как вас, а меня такая перспектива почему-то пугает. И вообще, с тех пор, как я ребенком поучаствовала в первомайских демонстрациях, меня настораживают бесконечные колонны людей, от края до края заполняющие улицы, даже если эти люди охвачены возвышенной жаждой прекрасного. Наш друг Валерио, родившийся и выросший во Флоренции, судя по всему, примерно так же думает, хоть ему и не приходилось никогда участвовать в первомайских демонстрациях. Недаром он из своего легендарного города сбежал в средневековую деревушку Поппьяно. Сидит себе у камина долгими зимними вечерами, листает Данте, а если одолеет жажда прекрасного, идет со стаканом в сад – любоваться знаменитым тосканским пейзажем в оригинале. И каждый раз, еле выбравшись из флорентийской туристической толпы, я плюхаюсь рядом с ним и думаю: а может, он не так уж и не прав? Тем более что на полке у камина у него стоят прекрасные альбомы с репродукциями из галереи Уффици – только здесь, в тиши у камелька, и получается рассмотреть как следует все то, что было невозможно разглядеть в толпе.

Иногда я с ужасом думаю, а не Хлестаков ли это маячит на задворках сознания, которому хочется во что бы то ни стало быть запанибрата с великими? Знаменитый бард Джорджо Габер еще в 2001 году говорил, что он «боится не Берлускони как такового, а Берлускони в себе», может, и мне стоит опасаться Хлестакова в себе? Или нет ничего плохого в желании шаг за шагом создавать с культурой и искусством отношения чуть более близкие, чем благоговение?

Только вот Флоренция, к сожалению, отношений хоть сколько-нибудь близких не допускает вовсе. Венеция – другое дело. Благодаря своей двойной транспортной системе она позволяет настойчивому путешественнику подобраться ближе к своей сути. Ходьба по туристическим маршрутам там так же малоприятна, как во Флоренции или в Риме. Но если залучить в гиды коренного венецианца с собственной лодочкой, то окажется совсем другое дело. Венецию действительно нужно смотреть с воды, не спеша переплывая из канала в канал, с острова на остров, высаживаясь где бог на душу положит, чтобы отдохнуть, сидя на парапете, съесть мороженое или искупаться в лагуне. Бутафорские гондолы с горластыми гондольерами для этой цели плохо подходят – хотя бы потому, что шереметьевские шакалы-таксисты просто дети по сравнению с венецианскими гондольерами. Кроме того, в кафе и ресторанах Венеции действует тройная шкала цен – для иностранцев, для итальянцев и для венецианцев. То, что с иностранцев сдирают три шкуры, я думаю, не надо объяснять. Итальянцам, родившимся за пределами Венеции, дают почувствовать при помощи цен, что разумнее им было бы сидеть у себя дома, а своему брату венецианцу отпускают все самое лучшее по номинальной стоимости. Наш друг, возивший нас на своей лодочке по самым интересным местам, входя в любое заведение, первым делом громко здоровался на венецианском диалекте, хозяин отвечал, пару минут они беседовали о чем-то, нам совершенно непонятном, а потом уже хозяин снисходил к нам и советовал – уже на итальянском, – что съесть и что выпить самого свежего и самого вкусного. Оплачивая счет, оставалось только удивляться, насколько прямо может отражаться на кошельке знание языка. Боюсь даже думать, сколько литров белого игристого просекко я выпила за несколько дней в Венеции. Но как было не пить, если благодаря нашему гиду мое самое любимое вино мне предлагали как vino di casa.